Пламя

Красота неизменно вызывала у меня единственное желание — разрушить её, так как она совершенно не вписывалась в наш уродливый мир.

Энтони Бёрджесс

Мальчик по имени Гоити Мидзогути, с врождённым заиканием и комплексом неполноценности, находит свой идеал в Золотом храме в Киото, о красоте которого не раз рассказывал ему отец перед смертью: «Нет на земле ничего прекраснее Кинкаку-дзи». Он отправляется туда на служение, и мать надеется, что сын станет преемником настоятеля. Робкий юноша восхищается великолепием храма, и желает уберечь его от грешного мира. Однако это очарование перерастает в фанатичность. Мидзогути предстоит череда разочарований: в матери, настоятеле, окружении, после чего он решается на неожиданный поступок. Послушник сжигает Кинкаку-дзи, являющийся для него прибежищем и единственной опорой в чуждом ему мире.

Реальную историю поджога храма не мог обойти стороной Юкио Мисима, одержимый гибелью Прекрасного и смертью как таковой. Эта тема легла в основу его романа, по которому Кон Итикава и снял «Пламя». Физически или психологически увечные с присущими им душевными терзаниями и странными влечениями — это любимые Мисимой персонажи. В «Золотом храме» автор исследует внутренний мир замкнутого мальчика, мир сложный и печальный, но столь близкий ему ещё со времён автобиографической «Исповеди маски», если не с самого детства — когда единственным развлечением маленького скрытного Кимитакэ (настоящее имя писателя) было фантазирование. Он привязан к своему герою, и смотрит на жизнь глазами Мидзогути, раскрывая и по-своему совершенствуя его, а также с предвкушением подводя сюжет к фатальной развязке. Но режиссёр занимает нейтральную позицию, он обычный наблюдатель, чьё любопытство не вытекает из каких-либо личностных мотивов, а его картина лишена нигилистического настроения, характерного одному из самых эксцентричных японских драматургов.

Хотя в фильме всё же есть что-то мисимовское. Итикава тоже срывает маски, изобличая человеческую ничтожность: монахи эгоистичны и подвержены обычным соблазнам, и лицемерны как перед прихожанами, так и перед друг другом, тогда как храм является лишь средством прибыли в обществе потребителей. Однако прежде всего режиссёра интересуют последствия и, конечно, причины, толкнувшие послушника на кощунство. Выстраивается цепь событий от прошлого к настоящему, через светлые воспоминания о рефлексирующем отце и холодные отношения с аморальной матерью, через влияние циничного друга-калеки и порочного настоятеля, которого герой застал в обществе гейши. И в центре всего неизменно возвышается Золотой храм — как дар судьбы и одновременно преграда к пресловутой свободе. Не спасает и эскапизм, напоминающий о ненавистном мире, что лишь предлагает обещание какого-либо очарования, превосходную иллюзию тайной сути бытия, но в действительности несёт в себе бесконечную пустоту, которую мы сами наполняем разными смыслами. Это ничто, по Мисиме, и есть основа Прекрасного, в чём Мидзогути и обрёл единственный смысл. И, предавая Кинкаку-дзи огню, он в то же время убивает в себе зачатки человечности. Им движет не жажда Геростратовой славы, а непонимание себя и окружающего мира, отвергнувшего его.

В финале романа герой спокойно закуривает сигарету и бросает необычную и в чём-то ироничную для автора фразу: «Ещё поживём». Через четырнадцать лет Юкио Мисима совершит самоубийство, что спровоцирует ещё больший интерес к его творчеству, которое будут исследовать сквозь призму рокового дня. Есть в этом некое сходство: Мидзогути уничтожает Прекрасное, писатель — себя. Оба эти поступка возможно расценивать как приступ безумия или протест миру, не оправдавшему их ожиданий. И пусть восстановленный в первозданном виде Золотой храм до сих пор стоит на том же месте, а Мисима продолжает жить в собственных произведениях, где-то глубоко они обрели то, что искали. Наверное, так и можно изгнать из себя то самое сартровское «существование», избавиться от его бремени, «очиститься», примириться с собой.

В 1958-ом году Кон Итикава экранизирует книгу Юкио Мисимы 1956-го «Золотой храм» — вольную трактовку событий 1950-го, когда молодой послушник из Киото сжёг храм Кинкаку-дзи. В 2016-ом обсуждать «Золотой храм» вне скандальной личности Мисимы, значит упускать важный контекст, однако режиссёр ставил «Пламя» спустя два года после публикации, до первых эпатажных выходок писателя, поэтому отразить перекличку судеб автора и персонажа никак не мог. Тем самым ему ничто не мешало излагать на плёнке собственное понимание идеи и фабулы романа. Писать же сценарий постановщику помогала жена — именно на период их творческого союза приходится самый плодотворный отрезок его фильмографии. Она же, будучи дипломированным филологом в сфере английской литературы, корректировала вектор работ мужа в сторону Запада. Потому кино Итикавы считали эклектичным и сравнивали не с традиционной японской хижиной, а со старинной усадьбой с многочисленными входами, дверьми и калитками.

И правда: подступиться к образу послушника-заики Гоити Мидзогути зритель сможет со многих сторон: через тёплые отношения с отцом и холодные — с матерью, через осознание физической неполноценности и растущую пропасть на пути к мечте, через полярно разных друзей, через помыслы самого Гоити. Все входы разными дорогами ведут в одну потаённую комнату, в которой сокрыта уязвлённая, обозлённая душа молодого человека. И насколько чёткую, вестернизированную форму имеет сюжет, настолько эпизоды сохраняют странную для западного восприятия резкость и мотивацию. В книге многое объясняется тем, что поведение персонажа носит скорее патологический характер — его тяга к святотатству болезненна, что выражается в череде сцен, где он совершает акты вандализма. Тем удивительнее, что одна из них попала в фильм, в котором действия героя более психологичны и последовательны: оторванная от остальных, она нелегка для транскрипции — с чего бы юноше портить чужой кортик? Здесь легче прочесть модную тогда в Японии антивоенную риторику, нежели стремление уродовать красоту.

Несмотря на то, что осколок психической неуравновешенности долетел из книги в ленту, Итикава более сдержан в трактовке Мидзогути и доступно раскрывает сакральный смысл храма: отец навязал ему идею, что Кинкаку-дзи — прекраснейшее место на Земле. И тот стал для мальчика не только пределом мечтаний, идеалом красоты, но и олицетворением рано скончавшегося отца. Став послушником, он старательно отмывает его пол, словно палубу корабля, не пускает под свод женщину распутного вида и даже собственную мать, об измене которой давно догадывается. Поначалу его чувства безобидны и даже трогательно искренни, но чем ближе идеалист Гоити знакомится с неидеальным миром, тем неистовее готов оберегать этот уголок неземной красоты, пока не приходит к выводу, что тот слишком хорош для людей: низменные, они имеют наглость подходить к нему, смотреть на него, думать о нём. Он осмеливается критиковать настоятеля Досэна, который вынужден погружаться в мирское, чтобы обеспечить достойное будущее монастырю. При этом сановник сильно переживает на сей счёт, однако он непоправимо замарался в глазах молодого фанатика, защищающего свой культ. Максимализм и обида затмевают разум, и монах решает, что только пламя может спасти храм от порочных поползновений жалкого мира.

Кажется, что сюжет напоминает легенду о Герострате. Однако, если внимательно присмотреться, сходны в этих историях только аннотации. По сути же эти явления отражают культуры, что их породили: типично западная история о тщеславии Герострата и типично восточная — об отношении к красоте Мидзогути. Но если вглядеться ещё пристальнее, основа обоих поступков одна — болезненный эгоизм. Поджигатель, удовлетворённый подвигом, настойчиво пытался покончить с собой, и кажется, что драматизм этого стремления отчасти искупает совершённое кощунство. Но стоит вспомнить, что, уничтожая Прекрасное, Мидзогути желал навечно сохранить его в зените славы, и самоубийство обретает подоплёку отождествления себя с храмом. Он не боится закона, не стыдится поджога, не утверждает, что выполнил миссию в жизни. Он слишком ненавидит мир, слишком любит себя: эгоизм, доведённый до абсурда, испепеляющий нарциссизм. Позволив герою выпрыгнуть из поезда, Итикава, вероятно, невольно, завершил его образ жутким аккордом. С буддистским терпением отстраняясь от оценки его действий и мировоззрения, поставил на нём клеймо мании величия: Гоити тоже чрезвычайно хорош для мира, который в один голос осуждает его. Он не готов видеть, как мир меняет его идеалы и не готов меняться сам.

Не удивляет то, что послушником монастыря, спалившим знаменитую буддийскую святыню Киото — храм Кинкаку-дзи, заинтересовался Мисима переживший «лечение» красотой и совершенством греческих памятников архитектуры, и полагавший, что лишь гибель позволяет сохранить Прекрасное в первозданном виде; не обратить внимания на японского Герострата он просто не мог. Что толкнуло Итикаву, никогда не придерживающегося экстравагантных взглядов, экранизировать провокационную нашумевшую книгу соотечественника — более сложный для понимая вопрос. Безусловно, отбрасывать желание «погреться» у костра славы скандального романа — один из мотивов, лежащий на поверхности, нельзя; но просматривается и другой — полемика. Как еще мог творец — носитель противоположных идей, изящно и одновременно веско возразить другому творцу в случае, когда речь идет о воздействии красоты, как абсолюта, на человека? Только путем создания собственного произведения-интерпретации печальных событий, произведения-исследования психологии ущербного человека, произведения-познания отношения стороннего наблюдателя к разрушительному действию, которое бы само говорило за себя.

Режиссер и писатель сошлись лишь в одном — примитивное желание добавить собственное имя на страницы истории ни при каких условиях не могло руководить поджигателем. У Мисимы конфликт сосредоточен в области противостояния бесчувственного, порабощающего, непостижимого Прекрасного и простой понятной плотской жизни в сердце сторонящегося людей заики, все остальные люди уходят на второй план. У Итикавы вектор с личного смещается на общественное — изгой и тихоня совершает преступление, не просто подчиняясь душевным порывам, а в ответ на недостойные поступки окружающих его людей, на первый план выходит дихотомия святости Прекрасного и греховности общества. Взаимоотношения послушника Мидзогути и Храма в романе развиваются по схеме «любовь — ненависть», поэтапно двигаясь от тайны к познанию, слиянию, поклонению, попаданию в зависимость до осознания невозможности единоличного владения и желания уничтожить источник страданий. В фильме ничего не остается от всевластия красоты. Отношения несостоявшегося монаха и Золотого павильона, как таковые, отсутствуют. Есть лишь взаимосвязи юного неудачника, тяготеющего к познанию пути Будды, и окружающих, в которых парень ищет и не находит по-настоящему близких и мудрых людей — проводников и учителей. Корыстная мать, изменяющая умирающему отцу, настоятель монастыря, погрязший в мирском, побежденные и униженные японцы, лебезящие перед победителями-американцами, постепенно убеждают послушника в том, что люди не заслуживают Прекрасного. Это становится причиной того, что святыня превращается из субъекта в объект, в сакральную вынужденную жертву. Книжный персонаж, совершая чудовищное действие, карает Прекрасное за власть над собой, убирает препятствие, отбирает у людей то, чего лишен он сам, сжигает все мосты, уверенный, что теперь-то заживет, не замечая того, что вместе с Кинкаку-дзи сгорела его душа. Экранное воплощение главного японского преступника «изгоняет» Прекрасное за пределы недостойного его присутствия мира, не видя другого способа разрешения проблемы невозможности существования рядом светлого и темного, страдает от содеянного впоследствии.

Парадоксально, но убрав из сценария все словесные описания Золотого Павильона, изобилующие в книге, равно как и детализацию внутренних переживаний фанатика после каждого «свидания» с Прекрасным, запрещая чуткому к восприятию режиссерских идей оператору Миягаве снимать любые микро-планы, где бы в виде идеальных линий и узоров строения, красота делалась понятной и очевидной зрителю, заставляя нас видеть лишь отсвет ее в виде зыбкого отражения святыни в воде зеркального пруда, режиссер добивается цели — Храм, и Прекрасное, материальным воплощением которого он становится, предстает нерушимым и вечным, существующим вопреки людскому действию или бездействию, вещью, обретшей душу. Тем самым Итикава ставит эффектную точку в споре с Мисимой, доказывая, что Прекрасное, даже имея несколько «земных воплощений» (реальность подтвердила его правоту — Кинкаку-дзи отстроили заново после пожара) остается подлинным, чистым и безукоризненным, способным терпеливо ожидать пока люди будут готовы к его сиянию.

Кон Итикава, обладатель огромного количества разных кинематографических премий и званий решил немного пощадить зрителя и несколько смягчил некоторые наиболее жесткие сцены из знаменитой книги Юкио Мисимы «Золотой храм», по которой и поставил фильм «Пламя» или в буквальном переводе — «возгорание, пожар».

Молодой человек — Мидзогути вырос в семье буддийского священника. Его отец, часто рассказывал ему о самом прекрасном храме — «Кинкаку» или «Золотом храме», (в фильме храм называют «Сюкаку»), и мечтающем, чтобы Мидзогути стал послушником в этом храме, а может в последствии даже и настоятелем.

Но, Мидзогути, испытывающий комплекс неполноценности, и имеющий своё собственное представление о прекрасном, не сразу принял Красоту «Кинкаку-дзи». А после осознания был ошарашен предположением, что Храм, простоявший пять с половиной веков, может пострадать от бомбардировок или как-то ещё измениться. Но, он не может измениться. Красота не может исчезнуть. Ведь пламя не только уничтожает, оно и сохраняет Красоту и не даёт ей измениться. Это как отсечение головы у прекрасного котёнка в загадке из катехизиса секты Дзэн.

И кому как не ему предначертано судьбой решать будущее Красоты этого мира? Кто знает лучше, чем он? Уж не его ли наставник, погрязший в блуде и служении золотому тельцу или Касиваги — хромоногий друг-искуситель?

Мидзогути не нужна Геростратова слава. Его путь к Деянию был долог и не прост. И теперь его уже ничто не может остановить…

И, конечно же, перед просмотром этого хоть и черно-белого, но от этого не менее завораживающего фильма, будет не лишним прочитать сначала книгу Мисимы, которая написана на основе реальных событий, а переведена на русский замечательным писателем — Борисом Акуниным, а если точнее Григорием Чхартишвили.

9 из 10