После работы

Новый Голливуд Мартина Скорсезе (часть 7)
«После работы» - одна из самых странных комедий за всю историю жанра. Не будет преувеличением сказать, что каждый зритель, смотря ее, недоумевает, что это, склоняясь к мысли, что перед ним – скорее триллер, драма, но уж точно не комедия. Блестящий, с сюрреалистической сумасшедшинкой сценарий Джозефа Миньона, испытавший огромное влияние позднего Бунюэля и предвосхитивший искания самого Дэвида Линча, что видно уже в «Синем бархате», предложил такую концентрацию черного юмора, что он ощутимо перерастает уже в гротеск. Точкой отправления для сценариста и режиссера стал страх консервативного большинства перед контркультурой, который шаржировано подан в форме злоключений яппи середины 1980-х. Днем прилежный сотрудник офиса, компьютерщик и программист, ночью главный герой в поисках любовных приключений попадает в переделку, которой суждено длиться до следующего утра.

Еще одной точкой отсчета стало чтение героем в начале фильма романа Генри Миллера «Тропик Рака», что намекает на его неудовлетворенность жизнью среднего буржуа. Герой хочет остроты, и он ее получает. Скорсезе откровенно иронизирует над вкусами маленького человека, прилежно выполняющего свою работу, но в свободное время жаждущего амурных приключений. Важно, что он ночью попадает в Сохо – арт-район Нью-Йорка, где гнездится художественная богема, неформалы и Бог знает, кто еще. Именно артисты, богема – разносчики вируса контркультуры, как это представляется буржуа, и именно они представляют опасность для него. По мере развития сюжета абсурд в «После работы» все нарастает: перед нами будто ожившие фобии Тревиса Бигла из «Таксиста», все та «грязь», что тот мечтает «смыть в унитаз».

Для Скорсезе важно представить ту угрозу, которую так боится буржуа, максимально неправдоподобно, карикатурно, где любой случайный прохожий, живущий в Сохо, может ее излучать. Мир богемы предстает одновременно и опасным, и притягательным для всякого, кто ему не причастен. То, что сам режиссер появляется в небольшом камео в баре, полном неформалов, указывает и на самоиронию, ведь его самого некоторые зрители критиковали за обилие насилия в «Таксисте». В «После работы» Скорсезе будто говорит массовому зрителю: «Вы боитесь богемы, боитесь контркультуры, я покажу, чего вам стоит действительно бояться». Фильм не становится серьезным не на минуту, все это стеб, издевательство, «затяжное оскорбление», о котором писал Миллер.

Снимая такие нехарактерные для жанра комедии образцы, как «Король комедии» и «После работы», режиссер значительно расширяет и обогащает жанр. Однако, столь нешаблонный подход к коммерческому в своей сути кино зритель ему так и не простил, тем более, что позднее Скорсезе увяз в скандале, связанном с выходом «Последнего искушения Христа». Видимо, позже он зарекся экспериментировать с кино, и удобно расположился в жанре гангстерской драмы, которую не уставал производить и по сей день. Однако, то, что с течением времени две его комедии стали почти культовыми в синефильских кругах, говорит об их непреходящей ценности для искусства кино.

Круговорот клерка
Что может произойти после обычного рабочего дня программиста в офисе? Да всё, что угодно! Мартин Скорсезе медленными темпами и мучительными тонами цветов знакомит нас с главным героем Гриффином Данном, жизнь которого сильно изменилась за одну ночь. Зритель максимально муторно просматривает одинокое существование героя, чтобы мило в кафе свести его с девушкой, которая оставляет после знакомства свой номер телефона.

Эх, вот это авантюра, которая постоянно набирает обороты. Режиссёр красиво преподнёс безобидного, спокойного человека в рамках полнейшего безумия. Нас ожидают головокружительные приключения, постоянная тревога за персонажа и просто ворох смежных и параллельных сюжетных линий, которые никаким образом не отпускают героя. Фильм играет воображением, заставляет испытывать «испанский стыд», а авантюра ночного, незнакомого района манит всё сильнее.

Первые предпосылки мистики и попытки остановить поездку произошли ещё в такси, но этому не придаёшь поначалу значение. Странность! Вот что встречает Гриффина в новом районе. Квартира девушки предстает отправной точкой и единственной известной локацией герою, но всё пошло не так. Подруга незнакомки – творческий человек, а сама Марси скрывает своё внутреннее состояние. Весьма необычно видеть «костюма» в этом квартале, но криминал и постоянное напряжение делают этот сюжет привлекательным.

Каждый встреченный человек, пусть и мимолётом, но как-то повлияет на Гриффина, таким образом, Скорсезе показал, что будет с человеком, оказавшимся в противоположной среде своего существования. Ситуация с подругой заканчивается мрачно, внезапно удивляют новые тарифы в метро, отсутствие денег и безысходность. Что делать? Куда идти? А тем временем в криминальном районе совершаются кражи, люди обеспокоены. Гриффин – единственный незнакомый человек, совершенно не подходящий по имиджу ночному кварталу.

Картина держит в напряжении, всё время бросая героя в самую гущу событий. И ведь случайности, неожиданные совпадения так подстраиваются друг за другом, что ключевой персонаж вынужден проходит через все преграды. По постоянному нагнетанию мрачности, по невозможности что-то исправить триллер Мартина Скорсезе напоминает «Город Зеро» (1988) Карена Шахназарова. Вот только мистику и фантасмагорию советского фильма Мартин заменил на криминал и триллер – великолепно!

Ты понимаешь, что должен быть выхлоп, ты переживаешь за героя, ты удивляешься невозможностям выбраться. Пик отчаяния достигается перед рассветом, а возгласы: «Мне просто хочется жить» передают крик души, чтобы весьма опасным способом завершить кульминацию. Все детали, все определённые действия оказали воздействие на персонажа: скульптура, рок-бар, грабители, ключи. Люди были на своих местах, контингент ничего не подозревающих граждан оказался иным для привычного «офисного планктона». Возможно, такая встряска и расшатала все застывшие принципы и желания Гриффина Данна, но какой ценой?

Забавно, что в картине снялись Джон Хёрд и Кэтрин О’Хара, которые через 5 лет оставят Кевина одного дома.

Однажды безумной ночью после работы…
1985 год: Эксперименты Мартина Скорсезе...

'После работы' не ассоциируется со Скорсезе, когда произносят его имя рядовому зрителю, как например, 'Славные парни' и 'Казино'.

Быстро пройдусь по операторской работе: как по мне ничего особенного, хотя иногда камера двигается в 'эффекте нахождения'.

Фильм стоит смотреть не ожидая 'тяжелого' Скорсезе, потому что это все-таки комедия. Сценарий довольно предсказуемый - достаточно легко предугадать, что будет дальше с героем после его появления в каждом новом месте. Это набор глупых ситуаций. При всей своей предсказуемости это, динамичное, нескучное кино на вечер. А значит не стоит ждать 3 часового гангстерского, затянутого фильма.

Весь юмор построен вокруг столкновения героя, глупого мужчины, с безумными женщинами, с которыми он не может справиться. Мне такой расклад не симпатичен. Хотя это можно списать на комедию, а значит упреки вроде 'Такого не могло быть!' нелепы.

В 80-х Скорсезе экспериментировал: 'Бешеный бык', 'Цвет денег' и 'Последнее искушение Христа', 'Бешеный бык' и 'Цвет денег' получились удачно, а 'После работы' стал для меня неудачной попыткой.

Итог: Скорсезе попытался снять комедию, но как по мне получилось не очень содержательно..

5 из 10

Скорлупа
After Hours и 9 лет после Taxi Driver мы со Скорсезе опять кружим по ночному Нью-Йорку. После работы, после часов, после времени. Смертоубийственная комедия жизни человека, который хочет спастись, не изменившись сам и не меняя ничего вокруг. Taxi Driver не может жить, видя «вот это вот всё», After Hours человек виляет между жизнями, пытаясь проскользнуть между капельками дождя.

***

Мир устроен удобно, если соображаешь как он устроен. Если знаешь, где нажать какую кнопочку, чтобы получилось то, что ты хочешь. Если в тебе ничего не сломано. Если понимаешь, что твоё внутри, твоё приватное под хорошей защитой соблюдения правил и не пытаешься выставлять своё сокровенное на всеобщее обозрение. Днем.

Ночью все не так. Ночью ты один. И твой путь — в грезы. Если только твои грезы не столкнуться с чужими, отчего они обретут реальность (ведь реальность это то, что сопротивляется тебе, сначала мягко, потом все жестче и жестче, до тех пор, пока ты не поймешь, что реальность это то, что подминает под себя тебя и всех). Грезы, сны, фантазмы, которые ты узнаешь, когда они приходят из вне тебя — что может быть страшнее.

День закончился и вместе с ним остановился тот социальный экзоскелет, тот панцирь, который двигал тебя в машинерии города, который сковывал, скрывал, но и защищал твоё нежное ранимое внутреннее тельце, твою душу, твоё голое я. Защищал и от “снаружи”, и от “изнутри”, чтобы выбросами своих желаний, ты не сгубил себя же, ну и других заодно.

Ты хотел погрузиться в безопасность иллюзии другого: в историю пригрезившуюся тому, кто страдал где-то там далеко — в книжицу или фильмец; но тут в тебя ворвалась она — ломающая все планы реальностью своего тела и души, которая вот она перед тобой, но которая и неизвестна-непредсказуема-нова — она реальный Другой и как очень хочется, очень хочется чтобы она была-стала Близким, чтобы не быть одному — что может быть заманчивее.

Но потом вновь ты тонешь в своих грезах. Ты из них и не выбирался — никто не может выбраться из своих грез, но ты так хотел, ты бежал, чтобы приникнуть к чему-то новому, чтобы был выход… а оказался опять вплотную к самому страшному — к самому себе; а она — тот желанный другой — обернулась вновь персонажем твоего ужаса, который-всегда-с-тобой.

Но ты хитер, ты научился уклоняться. Ты думаешь, что ты хитер — ты знаешь, что нужно лишь слегка солгать и можно разыгрывать дальше роль честного и все сойдет с рук, что это самое эффективное. Но так днем. Когда люди мелькают и расходятся, и теряются в толпе таких же. Когда же толпы нет, когда ночь, когда твои пути сплетаются с теми, кто выполз из своих раковин, то твои дневные манипуляции цепляют до нутра и тащат к пропасти и их, и тебя…

***

А как все хорошо начиналось. Впереди были те манящие целые два или даже три часа жизни, когда часы исчезают, когда ты знаешь, что они целиком твои и твоих желаний, когда ты пускаешься во все тяжкие (разумные “тяжкие”, ведь они должны уместиться в два-три, ну хорошо, четыре часа), потому что знаешь, что потом будет сон, потом нужен сон, который смоет весь обязательный стыд встречи со своим внутренним; сон тела, после которого наступит ломка утра, а после наступит спасительно-успокоительный день — когда душа и совесть убаюкаются в мерно-катящейся-социальной-машине и уснут по-настоящему… до самого вечера.

Часы остановились, спрятались, подарили возможность перемещаться, минуя кварталы города и пролеты лестниц… а потом вернулись — сначала легким надавливанием памяти о не-обходимом порядке погружения в завтрашний день, через кротовую нору собственной квартирки; когда же порядок стал рушиться часы понеслись галопом, громоподобно тикая механизмом смертельной бомбы, требуя срочного спасения во-что-бы-то-ни-стало, требуя вернуться и нырнуть в спасительную раковину, в скорлупу, требуя спрятать весь крик и ужас обнаженной души обратно глубоко внутри — в милые кошмары твоего и только твоего сна, ну с этим-то мы жить привычные, — лишь бы не прилипло к нему слишком много ужаса других — ужаса наших общих грез — реальности…

***

А так, что нам этот чужой ужас, чужой крик, чужой визг — посочувствуем, покиваем головой; столкнувшись в десятый раз — постебаемся… Ведь мы-то не внутри, для нас-то это всего лишь оболочка-поверхность-обыденность, каждый день поставляемая нам в избытке газетной хроникой… Ведь весь этот ужас он чужой — не правда ли, ну точно ведь чужой, мы ведь его забудем, должны забыть, а иначе как жить, что с нами будет, если мы каждый раз будем полностью входить в него, превращая в свой… пусть он лучше будет в каталоге гениальный произведений — мы на него посмотрим, поставим галочку, что видели-знаем, купим или сделаем копию — время от времени будем ежиться от быстрого-быстрого представления себя на месте того чужака, что корчится в ужасе, после чего взбодрившись, как мы бодримся от полу-запретных игр, пойдем-жить-дальше…

***

Жители СоХо. Богема. Красивое слово, освященное уже как больше ста лет. Мечта. Грёза. Ложь. Они так хотели вырваться из дневной своей неподлинности. Чтобы стать тождественными себе. Сбились в кучу в бывшем промышленном районе. Нет, не надо их называть крысами, которые поселились на останках той самой машинерии, которую они презирают. Они люди, просто люди, которые решили, что так просто вырвутся от своей судьбы и себя.

Но пришлось им кормить себя, защищать себя, тратить себя на не-обходимый в нашей реальности социальный ритуал. И как всякий хендмейд — эта их самодельная социальная машинерия закрутилась жалко, неказисто, жестоко… короче, неэффективно — то, от чего бежала богема, то их и накрыло — (не)эффективность… И осталось только писать записки, делать поделки, наряжаться в других — короче, зайтись в крике — «спасите нас»…

Закономерно, что мечты о жизни над/вне обыденности помноженные на художественно-оформленные крики о спасении, со временем хорошо капитализируются. Сейчас нью-йоркский СоХо, как и раньше лондонский, покрылся коркой гламура и туристов и бодренько крутится профессионалами ручками в хорошо смазанной машине промышленности удобства и удовольствий.

P.S.

Пока мы живем мы кажемся себе и другим, когда умираем то перестаем. Все так просто. Просто как выключить проектор и увидеть прекрасный ровный чистый экран. Только, что нам в этой плоской реальности? Она нам не нужна. Она смертельно скучна уже через пару минут. Нам была нужна та нелепость, чтобыладо. Нам желанна именно эта нелепость, эти несуразности, эти страхи, эти мучения — мы хотим и хотим их еще и еще. Вот только отдохнем под защитой механики дня и вернемся опять.