Тайна отца Амаро

Ожидала я увидеть нечто возвышенное, горячую страсть между влюблёнными, борьбу с правилами, с церковью, с Богом, с самим собой. Так вот: всё, перечисленное мною выше, видимо, можно увидеть либо в картинах на ту же тему, но относящихся действием к более раннему периоду, либо в собственном воображении, увы. Но я пропустила главное в аннотации к фильму: «Почти наши дни. Одно из государств Латинской Америки». Это сразу должно было всё объяснить. Непонимающее я, романтичное существо, ожидающее сказки от всего, что заявляет о себе как о «красивой истории любви между тем-то и тем-то». Увы. Хотя, почему «увы»? Что-то полезное можно извлечь и из этого фильма. В конце концов, чего я ожидала от церкви в наши дни? И осознавая, что, вероятно, именно так всё и должно выглядеть, всё же немного странно было видеть, насколько всё мирское. Священник, столующийся в местном кафе и смотрящий футбол, разгуливающий по улице в мирском одеянии; епископ, беззаботно купающийся в горячей ванне и решающий проблемы с отцами и мафией… Нет, всё это, вероятно, так и есть на самом деле, но почему-то хочется процитировать одного художника: зачем изображать грязное в искусстве, когда его и в жизни немало?

Святоша превратился в раба страсти. Но не так, как я предполагала это увидеть. Он оказался всего-то трусом, соблазнившимся на то, от чего просил защиты в ежедневных молитвах. Да, это не стало сюрпризом. А вот то, как он себя повёл — да. И фильм сразу стал испорчен духом бразильских сериалов. Этого я от него не ожидала. Да, больше трагизма, меньше жизненности — таковы мои ожидания, может быть. Ни святости, ни чувственности, которые показались мне настоящими в начале фильма, под конец не оказалось. Пусть катаклизмы, пусть потрясения (или что там в аннотации), но вот религиозные устои оказались очень даже зыбкими, практически никакими. Спокойное отправление культа в конце, как обычное дело; всё как в порядке вещей. И неважно, что ещё вчера эта девушка была живой, страстной, дышащей. Важно лишь сохранить сан священника; однако разве лучше мнимая святость в чине чем истинно нравственный поступок?

Или священник, или мужчина. Или малодушие, что и видим.

Мирское, настоящее, заставляющее отворачиваться. Нет, не от реальности, которой не избежать и которую нам захотели показать, а от мелочности интересов героя; отказ от настоящего достойного поступка во имя мнимой идеи помощи многим. Какой? Продавать места в раю вместо того, чтобы быть честным.

Он закончил учебу и приехал служить Богу в крошечный мексиканский городок. Так и заявил: «Хочу только служить богу, и ничего больше». По дороге на место службы он совершил благородный поступок — отдал все свои деньги ограбленному бандитами бедному старику.

Но слабость характера, амбициозность и тщеславие по-своему распорядились его судьбой. Среди лицемерия и порока, в которых давно завязли его более опытные товарищи по службе Всевышнему, где слова всегда расходятся с делом, где ни о какой добродетели уже давно не вспоминает никто, где единственный помогающий людям священник будет лишен сана за строптивость и неподчинение высшему церковному начальству, юный падре молчит и делает выводы. И затем, ведомый тщеславием, совершает подлость за подлостью, оговаривая невинных и предавая друзей, всячески угождая вышестоящим, а при случае пускает в ход шантаж, пользуясь тем, что в свое время случайно увидел больше, чем ему следовало.

Чем дальше он совершает гадости, тем выше поднимается по карьерной лестнице и вот уже маячит перед его носом тепленькое местечко храмового священника — его коллега тяжко заболел. И здесь его подстерегает змей искуситель и юная невинная дева с манящими формами и гладкой, как яблочко, кожей. Набожная и наивная, не знающая разницы между чувством и чувственностью, она, разинув рот, внимает слову божьему, которое с такой легкостью слетает с уст красноречивого и бессовестного падре. И падре внезапно вспоминает, что он мужчина и что целибат — это пережиток прошлого, который давно пора упразднить.

Интересно, что на языке оригинала и роман, давший сюжетную канву фильму, и сам фильм называются — «Преступление падре Амаро». Преступление против совести, предательство моральных принципов — об этом, похоже речь. Не случайно Отец Амаро вначале совершает благородный поступок, тем интереснее наблюдать за его постепенным моральным падением. Святые отцы мексиканской католической церкви — хорошая компания для того, кто не обременяет себя излишней моралью — любят поесть, любят выпить, любят деньги, дружат с наркодельцами, спят с симпатичными вдовами. Бога здесь нет, здесь есть церковь и молчаливые скульптуры Христа и девы Марии, которые равнодушно созерцают погрязших в пороках священнослужителей и их прихожан.

Воплощаемый Гарсией Берналем юный бессовестный падре — прекрасный образчик лицемерного и слабовольного попика, который говорит одно, думает другое, а делает только то, что ему выгодно. С удивлением прочла тут среди рецензий упоминание «Овода» и «Поющих в терновнике». В упомянутых романах и там и там речь шла все-таки о любви. Здесь же у святого отца проснулся половой инстинкт и стал мешать ему спать спокойно. С привычным ему лицемерием, с тем самым, с которым он в самом начале заявляет о готовности служить Богу, он соблазняет девушку, читая ей стихи и сравнивая с девой Марией. Заканчивается это, как и должно было закончиться — падре всюду предпочитает исключительно свои интересы и собственную выгоду. О Боге он давно забыл, а ведь как хорошо и красиво начал, пожалев старика попутчика! Но у падре был выбор, и он выбрал карьеру, муки совести ему не присущи, о своей нравственности он совершено не заботиться, полагая, видимо, что вправе сам себе отпускать грехи. Прихожане и дальше будут внимать его красноречию, ведь он для них — наместник Бога на земле. В его проступке винят другого парня, который не причем. Но где же Бог? И почему он молчит?

Любопытно, для чего у нас фильм переименовали? «Преступление отца Амаро» — хорошее, а главное, аутентичное название.

24-летний священник, отец Амаро, только что посвященный в сан, получает место помощника настоятеля церкви в маленьком мексиканском приходе Лос-Рейес. Исполненный религиозного рвения, молодой падре мечтает о беспорочном служении Богу, еще не ведая, что над ним уже нависла тень дьявольского искушения. В красивого и статного Амаро влюбляется 16-летняя прихожанка Амелия, перед очарованием которой способен устоять редко какой мужчина.

И как бы отчаянно падре Амаро не противился соблазну, происходит страшное: пробудившаяся плоть одерживает безоговорочную победу над еще неокрепшей волей. Но этот грех не является исключением из правил: он всего лишь приумножает череду не менее пагубных проступков, что скрывают от посторонних глаз другие служители культа…

Драма Карлоса Каррера произвела в Мексике в год выхода эффект разорвавшейся бомбы: она стала не просто национальным хитом, но еще и самым кассовым фильмом в стране за всю историю. Уже через три недели после старта в прокате зрители принесли в кассу кинотеатров 118,5 млн песет, что сразу же оставило позади бывших мексиканских фаворитов — «Секс, стыд и слезы» (117 млн песет), «И твою маму тоже» (102 млн) и «Сука-любовь» (95 млн).

И это несмотря на то, что местная католическая церковь активно призывала бойкотировать фильм, стращая прихожан всеми возможными способами. Дело дошло даже до того, что когда накануне премьеры поползли слухи о том, что отец Амаро и его юная любовница будут заниматься сексом под одеялом с изображением Девы Марии, мексиканская «Конференция католических епископов» сделала упреждающее публичное заявление: «Это кино насмехается над самыми святыми символами католической общины и над католическими догматами в целом».

Но все эти действия только еще больше подогрели интерес к опальной картине, и ажиотаж многократно усилился. По этой причине продюсерам пришлось заказывать копии не для трехсот кинотеатров, как планировалось изначально, а для четырехсот, поскольку все билеты на премьерные показы были раскуплены задолго до дня релиза. Единственное, чем все же пришлось поступиться, так это сроком выпуска в прокат: его отодвинули на два месяца в связи с тем, что демонстрация фильма могла совпасть с прибытием в Мексику папы Римского, Иоанна Павла II.

В результате и без того непростые отношения церкви и кинематографа после выхода картины Каррере обострились еще больше. Но скандалы вокруг мексиканской «провокации» были еще только цветочками, поскольку следом в других странах один за другим начали выходить фильмы, наносящие не меньший ущерб репутации католицизма. К числу наиболее «подрывных» лент следует отнести: «Аминь» Коста-Гавраса, «Сестры Магдалены» Питера Мьюлана и «Дурное воспитание» Педро Альмодовара. Правда, в отличие от «позитивных» «Страстей Христовых» Гибсона, они не получили широкого распространения, и, как результат, должного резонанса.

Что касается El Crimen Del Padre Amaro, то при бюджете в $1,8 млн. касса его мирового проката составила $26,8 млн., из которых ровно половина ($13 млн.) были собраны в Мексике. Не осталась картина и без регалий: в ее послужном списке есть не только номинации на «Оскар» и «Золотой глобус», но и приз за лучший сценарий на МКФ в Гаване. Но главное — это основная национальная кинопремия «Золотой Ариэль» (за лучший фильм года) + 8 «Серебряных Ариэлей» в прочих номинациях. Правда, новой мексиканской звезде — Гаэлю Гарсия Берналю — «Ариэль» за роль падре Амаро все же не достался.

Роман португальского классика Эсы де Кейроша «Преступление падре Амаро» был не просто романом о том, что молодой священник поддается искушению и губит восторженную девушку, это было остросоциальным произведением, направленным в духе тогдашнего социализма против целибата духовенства и клерикализма — явного и тайного засилья священников в общественной жизни. Но, конечно, сейчас социалистская уравниловка не грозит клиру, несмотря на раздуваемые подлыми демагогами и идиотической чернью «педофилические» скандалы, а влияния на дела политические у церкви меньше. Еже писах, писах: «подлыми демагогами и идиотической чернью». Поэтому режиссер Каррера в поиске аутентичности своей экранизации заменил контекст португальский на латиноамериканский.

Не то, чтобы в современной Америке hispanohablante церковь обладала политическим весом, каким обладала в Потругалии 2-ой половины 19 века. Но там свои проблемы: связи церкви с повстанческими движеньями и наркомафией, излишне вольные подходы к догматам, священники-диссиденты, круговая порука, негласный деспотизм высшей иерархии в силу относительного богатства в нищей среде. Этим социальным контекстом заменил Каррера ширмы и декорации социального контекста, расставленные Эсой де Кейрош. А драма осталась прежней — драма запретной любви, драма людей, не способных разделить духовное и телесное, драма, в которой обстоятельства требуют от мужчины жестокости, а от женщины жертвенности.

Собственно, одна специфически заатлантическая черта послужила к развитию темы Кейроша. Если у португальца вольные трактовки священных сюжетов и чувств приходят на ум преступному падре Амаро, то Каррера поддерживает эту тему другими образами искаженной религиозной жизни. Бывшая «гулящая» Дионисия, грязная и бессовестная старуха, становится у Карреры полупомещанной ханжой, которая кормит облаткой больную черную кошку, крадет банкноту при сборе пожертвований, наушничает и готова вести толпу мальчишек, орущих «Еретики!», бить стекла в редакции газеты, изобличившей пожилого падре Бенито в содействии наркобаронам. Этому отступлению от сюжета Кейроша соответствует и другое: падре Натальо из желчного мизантропа, совершенно лишенного христианской кротости, становится антагонистом падре Бенито: он помогает людям защищаться от власти картеля и готов закрывать глаза на это ответное насилье. Более того: он становится «диссидентом», то есть священником, не подчиняющимся воле епископа.

Каррера иначе трактует и центральный образ Амаро. У Кейроша мы видим эгоиста, лишь поверхностно относящегося к христианству и легко позволяющего себя переступать границы. Понятно, что такое полукарикатурное изображение устарело. Каррера сначала показывает склонного к идеализму юношу, отдающего свои деньги ограбленному старику, а потом наблюдаем, как, глядя на пример сожительствующего с немолодою женщиной и принимающего деньги мафии отца Бенито, Амаро идет на прелюбодеяние, ложь, шантаж, лицемерие и дальше, дальше… Он искренне восхищается несгибаемым Натальо, но сам становится презренным даже для Бенито, лицо которого рельефнее проштрихованно, чем у Кейроша. Несмотря на эти новые психологические акценты, история остается прежней — конечно, если учесть подсокращенный состав персонажей и сюжетных линий многофигурной композиции, что всегда случается при экранизации большого и насыщенного текста.

Фильм заканчивается сценой богослужения. Inside my heart is breaking. my make-up may be flaking, but… месса должна продолжаться. И это отнюдь не только и не столько ирония со стороны режиссера, гораздо более уважительно отнесшегося к персонажам Кейроша, чем сам он.