Без надежды

в петле
Венгрия. Голос рассказчика разъясняет обстановку в стране, где спустя двадцать лет после освободительного движения простой народ переживает тяжелые времена. Неурожаи, голод, всеобщая нужда – растет число преступлений. Люди идут на крайности, разбойники поднимают головы, однако среди них есть весьма непримиримые и опасные. Именно они примыкали когда-то к рядам освободительного движения в борьбе за независимость Венгрии от австрийской короны. На фоне вступления с историческими изображениями (в первую очередь карательных инструментов) звучит гимн Австрийской империи, мелодия которого позже станет гимном Веймарской Республики и будет также перенята нацисткой Германией, что лишь вызывает дополнительные ассоциации с тоталитаризмом.

Чтобы навести порядок, монарху нужен комиссар с особыми полномочиями. Он-то, вернее его помощники в лице отряда для репрессий и ловли преступников орудуют в этом фильме, наглядно демонстрируя методичку для допроса и карательных мер.

Венгерская степь и крепость – главная антитеза. За фильм будут предприняты несколько попыток к бегству, и каждый раз эта широкая венгерская степь лишь уловка безнадежности, оборачиваясь чем-то вроде предсмертным видением свободы. Один из главных героев фильма – Янош Гайдар, усатый хуторянин, которому следователь велит накинуть себе на шею петлю, а потом запирает его в соседней комнате с убитыми крестьянами. В этой петле оказывается и зритель и она символизирует моральное удушье целого поколения.

Арестанты проделывают практически постоянно один и тот же маршрут: от крепости к одноэтажному дому, который становится местом для допросов, вынесения приговора и предложений сотрудничать со следствием. После этого узники возвращаются в крепость для последующих процедур. Создается изнуряющий ритм. Причем плавно сменяющиеся черно-белые кадры всегда держат на расстоянии, лишь фиксируя репрессивный механизм, не обличая его. Лишь один раз эта дистанция будет нарушена и сорвется на крик, когда на глазах у одного ключевого мятежника шпицрутенами будет замучена голая арестантка. Прохладная документальность этой исторической драмы вместе с выверенной напряженной драматургией угнетают морально, но убедительно призывает к анализу природы человеческого насилия и власти.

С Яноша начинается элементарная арифметика убийцы и вычисление мятежного элемента. Ему предлагают спасти свою жизнь, но взамен на это он должен вычислить кого-то в рядах арестантов, кто совершил больше убийств, чем он сам. Метод следователей является главной находкой фильма. Цепочки преступных звеньев перебираются логично и сужают круг подозреваемых, двигая неумолимый сюжет. Где не срабатывает следовательская логика, помогает случай.

Миклош Янчо намеренно избрал отрезок в истории Венгрии столетней давности (1860-е годы), чтобы провести параллель с венгерским восстанием 1956 года, которое было подавлено советскими войсками и повлекло за собой ужесточения в политике и жизни страны. Естественно, что Янчо утверждал обратное, иначе бы фильм попросту не прошел цензуру. Своего рода фильм-иносказание, отводящий от него подозрение в подрывной деятельности. Тем не менее удивительно, что этот фильм не был запрещен к показу и дошел до зрителя, который оценил бесстрастный и законченный визуальный язык режиссера.

С другой стороны, события в фильме показывают борьбу за независимость венгерского народа против узурпатора-монарха, и они не могли не представлять интерес как полезная пропаганда освободительной силы народа. И вроде бы симпатия с непокорными, готовыми бороться за свою свободу, но фильм на поверку неутешителен. Как сказал один кинокритик, «коррупция жертв» главное унижение человека, запечатленное в этом фильме. Сопереживанием жертвам не отделаешься. Фильм указывает на природу насилия и на то, что оно практически для любой власти далеко не ultima ratio.

Век девятнадцатый, железный, Австро-Венгерская империя, годы 60-е. «Сказ о том, как при императоре Франце Иосифе крестьянские мятежи давили» – так мог бы кто-то озаглавить этот фильм Янчо, но автор сам озаглавил его так, что никакому интеллигентскому сюсаканью над народной душой в псевдосказочном стиле места не предусмотрено. Как возможно и самой душе, задавленной за века предыдущих компаний.

Тюрьма-замок в чистом поле, куда кидают всех без разбора – невинных к виновным, живых к мертвым… Крестьяне, бандиты - затравленный скот, который не умеет даже осмысленно бунтовать, зато те, кто спущен на них, травить умеют. Странные и страшные дилеммы, вроде требования выбрать между отцом и сыном кого из них казнить. Абсурдные поиски вожака, которого (и тюремщики это знают!) среди заключенных нет, но заведенный крепкой рукой порядок велит одним его искать, другим – указывать друг на друга. Мерно крутятся шестеренки адского механизма, тикают часы, бешено пульсируют сердца, прежде чем зайтись, наконец, предсмертной дробью. И никто, и ничто не может помочь выбраться из мучительного круга допросов и доносов. На подкорке появляется мысль, что Янчо экранизирует Кафку. То есть он, конечно, не экранизирует Кафку, но все равно получается так, что он экранизирует именно его - графичные черно-белые картины предсмертного ада. Только забудьте клещи, сковородки и современные слешеры - венгерский режиссер со знанием дела рисует мир, где правит насилие, но насилие особого рода – абсурдное, психологическое, выматывающее, как китайская пытка водой и заполняющее пустые души антогонистов до краев. И тут уж намеки на всяческий гуманизм расплескивается печальной лужицей у порога - забудь надежду всяк сюда входящий. Оказывается, что из человека, насилуемый очень быстро превращается в животное. Старый, как мир вывод, что человек человеку – зверь или около того. Но и в мизантропии Янчо как-то не обвинишь. «Без надежды» скорее обрисовывает общую патовость ситуации.

Известный экзистенциальный императив – чтобы не было, всегда оставайся человеком, живи не по лжи, живи красиво и красиво умирай. Только… Тут даже у самых стойких стоиков не может в душе не взвиться птицей вопрос «а зачем оно мне собственно?» Дело в том, что среди людей - Человек один на миллион, а человеков много. «Ад – это другие». И с почти стопроцентной долей вероятности, что выберут эти «другие» лгать, доносить, вырвать с мясом свой кусок жизни, стать тварью, подлецом, предателем, а Человеку все равно не место в бесчеловечной системе. Остается только развести руками – красиво не получается, все винтики закручены до предела, крепко спаянна решетка. Или извиваться ужом на сковородке, или в мертвую землю с головой. Никакой свободы воли - только воля направляемая по бесчеловечным каналам закона-беззакония. И печальный вывод автора, что в этом душном, безнадежном мире, если и выживали и лучше всех приспосабливались, то уж точно не лучшие, а самая наихудшая сволота (что само по себе наводит на мысли о направлении эволюции человеческих существ). Астеничнический синдром оказался для человечества самым подходящим и диагнозом, история этой болезни пишется до сих пор.

Замечательный, несовременно неторопливый, созерцательный фильм Миколаша Янчо! Посмотрела его уже после фильма-продолжения авторской трилогии 'Звёзды и солдаты'. И нашла много схожего: в исследовании человеческой сущности, в аскетизме картинки и долгих планах, в как бы безсюжетности истории (трудно пересказать - о чём кино), в отсутствии музыки - саундтреком к обоим фильмам я назову щебетание птиц (марши полевых оркестров не в счёт).

'Без надежды' - названием ведёт зрителя к апокалиптичности финала фильма, хотя у всех героев (вплоть до гибели) надежда есть, банально, но она умирает вместе с персонажами, и с фильмом. Иезуитскими методами 'эффективный менеджер' - Граф и его войско, все проблемы народного бунта решают не своими руками (выдай того, кто убил больше, чем ты; оставить 2 камеры незапертыми; вынудить главаря выдать себя). Дело в знании психологии и мотивов поступков, и заговорщики выдадут себя сами. Поневоле восхищаешься таким изощрённым методом дознания (цель оправдывает средства), но на душе от таких принципов становится - без надежды!

Истсайдская история
Венгрия - долгие годы находившаяся под игом Австрийской империи, а потом ещё запятнавшая свою историю коалицией с гитлеровской Германией, всю вторую половину двадцатого века будет реформировать национальную идею (пусть и под лёгким прессом нашей великой Родины).

Этот фильм есть попытка переосмыслить историю своей страны, через призму итогов революционного бунта под предводительством Лайоша Кошута 1848-1849 годов. Внимание режиссёра сосредоточено на узниках острога, часть которых подозревается в членстве отряда Шандора Рожи, одного из последних сподвижников Кошута. Пытаясь выявить всех революционеров, тюремщики идут на изощрённейшие методы стравки заключённых между собой. Манипулируя, склоняя к доносам и подавляя морально особенно нестойких, австрийские надзиратели всё уже смыкают круг подозреваемых. А когда потерпят неудачу и эти их попытки, жандармы устроят изобретательнейшую провокацию, что приведёт к неожиданному, но в тоже время ожидаемому финалу картины.

Выявляя в человеке его худшие стороны, автор находит причины поражения национального восстания именно в нравственной деформации и слабости духа. Многие посчитали это кино, отсылкой к недавним событиям антикоммунистического восстания, с вводом советских танков, 1956 года. Сам режиссёр позже признался в истинности этих сравнений.

Художественный стиль Миклоша Янчо, это тема отдельного развёрнутого разговора. Фирменными чертами венгерского мастера являются сложные движения удалённой камеры (киноаппарат как бы кружит вокруг актёров и декораций), длинные панорамные планы - снятые в динамике, минимизация диалогов, визуальный аскетизм, отсутствие главных героев (как правило персонажей десятки), и соответственно абсентеизм крупных планов. В свой 'золотой период' (60-70-е годы) режиссёр выбирал натурой съёмок - пушту (венгерскую степь), добавляя местного колорита в и так не слабо акцентированные на национальной образной системе фильмы.

И очень жаль, что с распадом соцлагеря, потеряли свои высокие позиции в мировом кинопроцессе такие самобытные кинематографии, как венгерская, болгарская, чешская, польская...

8 из 10