Нью-Йорк, Нью-Йорк

Сценарист Чарли Кауфман после триумфа его 'Вечного сияния чистого разума' решил сесть в режиссерское кресло и снять фильм самостоятельно. Получился 'Нью-Йорк, Нью-Йорк' 2008 г.

В год своего выхода фильм был холодно принят киносообществом и провалился в кинотеатральном прокате. Чарли Кауфмана обвиняли в претенциозности и самовлюбленности. Но с течением времени 'Нью-Йорк, Нью-Йорк' все чаще появляется в списках величайших кинолент 21-го века. К тому же в фильме речь идет о метавселенных, которые лишь спустя десятилетие киноиндустрия провозгласила новым этапом в развитии киноповествований.

Главный герой тут - театральный режиссер в исполнении блистательного Филипа Сеймура Хоффмана. Мужчина выигрывает самую авторитетную театральную награду и получает грант МакАртура.

А это значит, что ему не нужно беспокоиться о материальной стороне творческого процесса и он получил шанс создать что-то правдивое, ценное и масштабное.

Герой решает создать копию Нью-Йорка и отразить в постановке свою собственную реальную жизнь. Сцена с течением времени все больше разрастается. А герой, который играет нашего режиссера обзаводится доппельгангером, который играет актера, играющего режиссера. И так дублируются все остальные персонажи.

Короче, 'Нью-Йорк, Нью-Йорк' лучше посмотреть, чем пытаться понять по описанию.

Как и во всех других произведениях Чарли Кауффмана, тут многое построено на его собственных страхах и попытках разобраться с собственными бессознательными и противоречивыми личностными характеристиками.

Что есть реальность? Что есть творчество? Что есть жизнь? Что есть смерть? Что есть правда? А что есть ложь?

Это слишком глобальные вопросы, чтобы задавая их получился стройный сценарий и увлекательный для массового зрителя фильм. 'Нью-Йорк, Нью-Йорк' на самом деле выглядит сырым проектом. Пожалуй, это отличный пример фильма, доказывающего что режиссерская свобода творчества нуждается в ограничивающем влиянии продюсеров. Тут продюсеры слишком ослабили вожжи - если сравнивать данную ленту с более ранними проектами Чарли Кауфмана, это ощущается однозначно.

Но несмотря на свою сырость, 'Нью-Йорк, Нью-Йорк' - это уникальный фильм, однозначно достойный внимания. Эдакое рассуждение на тему 'Матрицы', 'Начала' и 'Шоу Трумана', но упакованное в психологический невротизм Вуди Аллена и иллюзорность реальности Дэвида Линча. Интригующее сочетание...

'Жизнь - как вождение велосипеда...'
Синекдоха, Нью-Йорк - это талантливое произведение убежденного пессимиста и мизантропа об очевидной бессмысленности человеческого существования.

А также о том, что большинство людей - плохие режиссеры своей собственной жизни, абсолютно не способные предложить себе самим сносный ее сценарий и актеров, которые могли бы были бы справиться даже с простыми ролями.

Оглянитесь вокруг, уважаемые режиссеры. Проанализируйте ситуацию с актерами, участвующими в постановке пьесы Вашей жизни. Способны ли они воплотить Ваши идеи и Ваш сценарий? А сам сценарий, неужели он кому-то может быть интересен?

А может быть, житейские и творческие блуждания главного героя этого фильма наглядно иллюстрируют убожество мышления homo sapiens, пытающегося что-то построить в своей не бесконечной жизни, в то время как на самом деле нет ни прошлого, ни будущего, а лишь 'здесь и сейчас'?

Интеллектуальный ребус с элементами психоделии от Чарли Кауфмана предназначен для продвинутого зрителя и заставляет задуматься о смысле жизни, в которой важно движение, а частые перемены и повороты абсолютно необходимы для развития сюжета, ведь нельзя играть одну и ту же пьесу до самого конца.

'Жизнь - как вождение велосипеда, чтобы сохранять равновесие, ты должен двигаться'. Альберт Эйнштейн

9 из 10

Когда 'Догвилль' назвали последним фильмом на Земле, я не поняла, что это значит. Конечно, 'Догвилль' перетряс все мои молекулы и вновь собрал, но - последний? Это к а к ?

Через несколько лет я, не дыша, смотрела 'Синекдоху' и думала, что невозможно после этого режиссёру снять что-то ещё, актёру сыграть что-то ещё, а мне как зрителю смотреть что-то ещё. Какое же потрясение я испытала, узнав, что Филип Сеймур Хоффман после этого фильма решил уйти из профессии и даже забрал свои документы типа нашей трудовой книжки. Правда, потом он всё же вернулся к работе. Ненадолго. Пока не ушёл из жизни. Выходит, не привиделась мне запредельная выложенность великого Хоффмана в этом фильме.

Желая похвалить актёрскую игру, обычно говорят, что актёр не играет, а живёт в роли. Так вот, Хоффман не живёт в этой роли - он УМИРАЕТ в ней. Его самоотдача достигает уровня прямо-таки самоуничтожения. Наблюдать эдак ленивенько, со стороны, за этим актом самосожжения абсолютно невозможно, даже аморально, и зрительское сопереживание достигает уровня полного отождествления себя с персонажем (или с актёром?). И вот уже нет ни тебя, ни Котара, ни Хоффмана, ни экрана между вами, есть просто жизнь, обнажённая и трепещущая, такая как есть - не слишком-то наполненная великим смыслом, совсем не наполненная великим счастьем, но такая до боли Твоя. Его. Всех. 'Ты - Элен'. Кауфман добился от нас, чего хотел.

А вообще-то, сколько ни говори об этом фильме, всё будет не то, всё топорно и тяжеловесно, потому как слова - порождение разума и к нему же апеллируют. Фильм же этот, являясь подлинным произведением искусства, воздействует не словами, а образами, минуя разум, прямиком на подсознание, то есть на душу. А душа, она субстанция нелогичная, хаотичная, иррациональная, но правду чует. И даже те, кто остались недовольны этим фильмом из-за чрезмерной якобы 'чернухи', почувствовали эту правду, но испугались её. Успешно работает на разрушение наших личностей бульварная, дешёвая проповедь имбецильского 'позитивчика', заполонившая дамские журналы. Но народом не зря подмечено, что смех без причины - признак дурачины. Пытающиеся сделать из нас радостно кивающих болванчиков 'психологи', чей социальный заказ они выполняют?

Мы должны быть благодарны фильмам, которые не прячут нас от самих себя, от нашей жизни, а извлекают наружу нашу боль, одиночество и страхи, извлекают бережно и уважительно, давая им право на существование, словно говоря:'Мы понимаем тебя, ты такой не один, мы все разделяем общий удел'. Что самое интересное, признанная боль отпускает быстрее, превращаясь из орудия разрушения просто в жизненный опыт, обогащающий нашу личность. Уважайте свои чувства. Смотрите хорошие фильмы.

10 из 10

Возможно, каждый кусочек текста, посвящённого данному фильму, должен начинаться с объяснения слова 'Синекдоха', но зрителям никто не мешал учиться в школе чуть тщательнее, а прокатчикам иметь хоть небольшую толику толка и вкуса. Ибо 'Нью-Йорк Нью-Йорк' хоть и имеет в себе смысл, однако служит больше поводом к обсуждению, чем отражением ленты.

Не секрет, что Чарли Кауфману, как творческой единицы и как создателю произведений, всё же сумевшему поиграть с великой и глобальной понятийностью, поставить процессы в положения героев, я симпатизирую откровенно и неприкрыто. Можно даже называть его одним из самых значительных современников, однако это будет сугубо точечным отношением к сценаристу, но не к режиссёру. В 'Синекдохе' мсье Кауфман взял на себя положение творца, визуализируя написанное и дописывая после отснятого, при этом, как ему и полагает, вновь отразив собственные понятия о человеке творчества.

Изначально, как принято, было отказано времени и пространству - двум формам материи, объясняющим положение конструкции бытия как такового. Время здесь имеет отрезок, но течёт прерывисто, кусками, возвращаясь назад, смещаясь от пространства к пространству и вновь забегая на несколько шагов вперёд. Однако, при своём вероятностном распределении, оно отображается правильным календарём на внешности героя и его внутреннем состоянии, которое умирает от сцены к сцене, от каждой смерти, которую он проживает и в реальности, и в постановке.

В этом заключается движение пространства - здесь точный макет города находится внутри города, а действия повторяются из одного положения, произошедшего в действительности, в положение второе, его копирующее. Иногда между ними происходит продолжающаяся реальность, не имеющая отображения, а когда герои переходят из одного состояния в другое, кажется, что пространство потеряно совсем. Особенно в развязке, где сам главный герой, будучи режиссёром, переходит в разряд персонажа, сотканного по нему же.

Эффект достигнут.

На самом деле, в этой ленте очень тяжело отделить Кауфмана-сценариста от Кауфмана-режиссёра. Прежде всего, сильнее всего на это влияет отсутствие компактности произведения и разбиение фильма на эпизоды, где иногда видны лишь тени героев. Если с точки зрения текста это можно объяснить задумкой автора, то с точки зрения наблюдения такие полумоменты выглядят недосказанностью камеры. Несомненно, это объясняет грандиозность идеи, её широту, это ещё более старается запутать и так уже сомневающегося зрителя. Однако жизнь героя настолько сера и убога, что чем больше у него действий и контактов с другими персонажами, тем ошибочно кажется, что он пытается жить, хоть жить он абсолютно не намерен. Нет, жизнь то он любит, а вот 'жить' для него - глагол, близкий к внутреннему страданию.

Многие критикуют ленту не только за её нелинейность и отсутствие установленных столпов развития человека, сколько за безвыходность и гнетущий порядок, демонстрирующий единообразность жизни. Одиночество героя не только происходит в реальности, одиноким выглядит и персонаж, что играет его в параллельной постановке. Умирает и он, подсказывая, даже более убеждая Кэйдена, что жизнь идёт вперёд, минута за минутой, что она не предопределена до тех пор, пока ты сам не распишешься в её финале. И нельзя найти ответы в её доскональном воспроизведении.

Олицетворением, ключевым словом для 'Синекдохи' является привычное для всех 'самокопание'. Погружаясь раз за разом в прошлое, реанимируя его с помощью подмены мест и подмены персонажей, воспроизводя его точно в таких, но не искусственных декорациях, невозможно найти определение правильности/ошибочности выбранного направления своей жизни. Возникновение иррациональности в происходящем точно также соотносится с человеком, в пользу его догадок, додумывания происходящих ситуаций, объяснения причин за того, кем ты не являешься и полного отрицания произошедшего. Отсюда и дневник дочери, пополняющийся записями, даже когда её нет, и падающий с татуировки лепесток, и выставки микрокартин, предлагающие присмотреться внимательнее и наконец-то увидеть. Единственное, жаль, что обладая такими тонкими элементами и эпизодами, Чарли Кауфман не смог сделать на них акценты, а предпочёл оставить их лишь в качестве мгновений 'культурного шока'.

Во всём остальном - он вновь описал себя, Человека, обладающего фантазией, тонким мышлением, постоянно находящимся внутри себя самого. Просто обычного стандартного человека, зрителя ли, читателя ли.

Решившего задуматься о собственной жизни и заснувшего среди грёз и их же, себе подобных.