Высокие стены

Короткая тень
Французский фильм идёт по пятам британских опытов, застращавших полмира ужасами своих специальных школ. Черный силуэт, бегущий краем моря, конная погоня и удар, от которого гаснет свет. Сознание возвращается от стука вагонных колёс, страх приходит с остужающим взглядом попутчика, провожающего мальчика до казённых ворот.

Каменный загон для исправления малолетних, с палочной дисциплиной, рукоприкладством начальства и беспределом старшей братвы, разбившейся по кучкам из тех, кто все ещё с честью и, других, кто давно без неё. Никаких тебе добрых дядей, а из тётей только директорская жёнка (сочная Катрин Жакоб), жалостливо поглядывающая на грустных детей. Лица обозначены сразу, короткими мазками нескольких жёстких сцен, давших новичку надежду и навязавших большого врага.

Главный герой бредит удачей графа Монте Кристо, целясь выскочить из запертых стен, становясь свидетелем несправедливого одиночества и боли новых друзей, меж которых зреет гнев, протест и отчаяние, прорывающееся честным текстом товарища, бросившего вызов и ответившего за всех.

Впрочем, фильм Кристиана Фора, вопреки намёкам трейлера, не столь мрачен в подробностях, как можно было бы ожидать: выделив личности, жизнь главного героя плавно проходит чередой наработанных драмами эпизодов начальственной дури и родительской безответственности, выбирая в качестве пика жертву, вдохновляющую на последний прорыв.

Закономерно, оператор снимает фильм в серо-синей гамме трагической обречённости, снизу вверх – чтобы подчеркнуть высоту мрачных стен, многократно останавливая взгляд на уходящем вдаль струнном мосте, обозначая им целеустремлённость подростка, выбравшего дорогу, и не сворачивающего с пути.

Крепкий друг – надёжная опора, а на противника ему хватит зла: добрый молодец Эмиль Берлинг, отбивая чёрную форму кантом своих морковных губ, не срамит чести Огюста Бретона, с которого списана биографическая канва, и оправдывает надежды родного папы, благополучно справляясь с горечью испытаний, физической болью и нервной борьбой.

Молодёжи удаются типичные свойства, да и у старших нет трудностей в исполнении портретных людей. Крикливый босс (шеф по ихнему), сострадательная дама, безмозглые солдафоны и отмеченный чёрным юмором режиссёра чернокожий служака, проливающий пьяную слезу воспоминаний над картинкой Африки, вырвав её из атласа, над которым вьётся мальчишеская мечта.

Перебирая обычные беды узников, кино не набирает мощности явлений, приходя перешитым воспоминанием будущего писателя, в котором урезали резкость, сдерживая милый Бретону шарм криминальной среды, смягчая фразеологию речи и сглаживая откровенность тюремных сцен.

Кароль Буке зазвали на минуту горя, приправленного речью заправского бунтаря. Но, не его обличительный крик, а дурацкая расправа падает последней каплей в переполненную чашу терпения, истекая кровавой местью, за которую, неизбежно светит расплата, а не чудо, что удумали в этот раз.