Беги, сука, беги!

Американская глубинка — её не любят и боятся сами американцы — кишит отморозками. О ней снято много замечательных картин, она вошла в историю американского кинематографа как место, где обязательно кто-то бегает с бензопилой. И не дай Бог туда заглянуть жителю Нью-Йорка — живым оттуда не выбраться. Впрочем, ни один уважающий себя горожанин туда никогда не поедет.

Ну а если возникает необходимость отправиться туда, например, с религиозной миссией? Такая необходимость возникла у двух девушек-христианок, которые отправились в глушь проповедовать Христа. Сам Христос, если верить Евангелиям, уже после своей плотской смерти проповедовал всяким отморозкам, томящимся в аду. Но то был Христос, а тут — два невинных создания, сжимающие ручонками Библии и свято верящие в то, что слово Божье способно умилить и заставить раскаяться любого подонка. Ох как девочки ошиблись!

Идея в принципе неплохая и не такая уж навязчивая. И в фильме с таким одиозным названием даже присутствует некая философия. Девочек действительно жалко, и волей-неволей даже оправдываешь поступки главной героини, за одну ночь продемонстрировавшей нам, как слово Божье может быть превращено в нож, который следует вонзить в попу отъявленному грешнику. но не для того чтобы вызвать деятельностное раскаяние, а для лютой мести. Христос велел подставлять другую щёку обидчику… Не мстить, одним словом. А что если душу вытрясли, если покусились на самое сокровенное — девичью невинность. Что если жестоко обошлись с самой невестой Христа? Как тут не мстить?

Фильм с интересной идеей, но без оригинального сюжета, скорее походит на чёрную комедию. Все действия и поступки персонажей предсказуемы, узнаваемые и шаблонные. Единственное, что отличает данный фильм от слэшеров типа пятниц-13 и техасских бензопил, — так это идея. Перед нами не отправляющиеся в далёкое путешествие глупышки, в голове у которых только алкоголь и трах-тарарах, а вполне достойные девочки, с которыми вот так вот скверно обошлись. И здесь уместна месть, здесь уместен тот кровавый пир, который устроила выжившая девочка, превращённая, казалось, самим Богом в орудие мести.

Д. Гузман обыграл весьма примечательную идею борьбы трансцендентного Добра и Света с вполне реальным, земным Злом. Обыграл непринуждённо, видимо, не намереваясь впредь к этой идее возвращаться. Да и зрителя он решил особо не загружать. В итоге получилась криминальная драма с предсказуемой развязкой.

Этот фильм попался мне на глаза довольно странным образом. Я тогда искал видео для взрослых, а мне выпали отрывки именно отсюда! Теперь ясно что это за фильм? Уж мне стало ясно. Само собой, я взял его себе «на карандаш».

И вот, когда зубодробительная беллетристика мне осточертела до боли в печени, я решил добраться и до сего произведения.

Про сюжет я скажу лишь вскользь. Потому что он как в тех типичных триллерах. Когда главные персонажи сворачивают не туда. И здесь произошло всё точно так же. Теперь это две ученицы католической церкви. Поехали продавать Библию и забрели в глухомань, где рассадник греха. И вот уже их сцапали жадные до животной страсти негодяи.

Как я вижу этот фильм? Он начался очень интригующе. С задором и блеском в глазах. Подкупало то запределье, в которое ввергают нас все, находящиеся на сцене. Верховодит шайкой длинноволосый парень по кличке Волк. Одна из девиц — ещё недавно служащих Богу встаёт на тропу крови. Мстит за надругательство над ней. И вот когда это началось… Ну, как-то несколько заскучал сам фильм. Правда, сцены расправы снова вернули всё на круги своя.

Лично мне этот фильм понравился больше, нежели распиаренный «Я плюю на ваши могилы», где канва одна и та же. Что здесь повлияло? Даже не знаю. «Беги, сука, беги!» более животный что ли. Понимаешь, что в такой картине всё что угодно может произойти. Он буквально не идёт ни по одному из шаблонов (ну, кроме тех шаблонов, по которым могут идти триллеры).

Конечно, это трэш. Конечно, кровь. Но так я и так знал на что подписываюь. Но оценку сверхвысокую я тоже выставить не могу.

7 из 10

Среди всех жанров и поджанров эксплуатационного кино наибольшую живучесть ввиду своей чрезвычайной универсальности и до сей поры сохраняет revenge movie, а также слегка отпочковавшийся от него в отдельную жанровую ветвь rape & revenge, перебродивший на серно-кислотных дрожжах ядреного sexploitation и реднековского hixploitation с нетривиальными элементами зашкаливающего садистского порно. И как-то нынче совершенно забывается, что кинематограф мести был бы просто невозможен без «Девичьего источника» шведского поэта некоммуникабельности Ингмара Бергмана, который не только создал скелет будущего жанра, но и нарастил на него плоть основных жанровых черт, которыми в свою очередь поспешили воспользоваться и Сэм Пекинпа в своих «Соломенных псах«, первыми перенесшими идею праведного возмездия с тлетворными последствиями для самого мстителя на американскую почву с ее корневыми мифами героя-одиночки, и Майкл Уиннер в «Жажде смерти«, где этот самый образ героя-антигероя был возведен в еще больший абсолютизм и по сути клише, и это еще без учета переработок историй мести в вестернах самого разного сорта. Но лишь в эксплуатационном кинематографе, сформировавшемся в самый разгар сексуальной революции и дикого разгула миролюбивых похотливых «детей цветов», всякие там Мейры Зарки, Ли Фросты и Рассы Мейеры с невиданным энтузиазмом и яростным наслаждением стали отрывать куски плоти от приснопамятного густодраматического скелета Бергмана, заменяя и подменяя на свое усмотрение аскетизм, символизм и психологизм оного физиологизмом, натурализмом и нигилизмом, причем на последнем сосредотачиваясь более всего. Отрицание не только Уголовного Кодекса, но и любых норм, рамок и сдерживающих факторов стало, пожалуй, главной чертой не только семидесятническо-восьмидесятнического revenge movie, но и современного, успевшего порядком окислиться в постмодернизме и сгнить в реализме.

От режиссерского дебюта Джозефа Гузмана, вершиной ранней кинематографической карьеры которого был угарный короткометражный фильм «Клоун Чингасо» 2006 года, фильма с слишком красноречивым названием «Беги, сука, беги!» 2009 года, увы, с самого начала веет не столько ностальгией по старому-доброму беспринципному олдскулу, сколь самой что ни на есть безапелляционной необязательностью. Воспринимаемый как натуральный оммаж и «Дню женщины» Зарки, и «Последнему дома слева» Крейвена, и чуть ли не всей «Техасской резне бензопилой«, бодро оседлавшей эротическую диалектику Расса Мейера, сей двадцатипятитысячный по общим бюджетным затратам кинопродукт кажется не более чем безыдейным трэшем ради трэша, в котором все ожидаемо сведется к анальной содомии колюще-режущими предметами, всеобщей мизогинии, перевоплощающейся в мизандрию, к тотальному хаосу и анархии, сыны которой после ряда хирургическо-эротических па превратятся в дочерей. Причем достопочтенный режиссер, дорвавшийся таки до вожделенной камеры и до ее ручки, чтобы впоследствии довести и зрителей до ручки своим кинематографическим рукоблудством, не сильно задумывается о внятности и логике своего повествования, с порнографической очередностью демонстрируя самые пошлые случки и сопутствующие им жесточайшие пытки, но при этом меры не соблюдая.

Бесспорно, Джозеф Гузман отчетливо разбирается в многочисленных грайндхаусных жанровых координатах, в «Беги, сука, беги!» не мешая то, что смешать невозможно в принципе в малоусвояемую кашу на выходе, но это едва ли оправдывает излишнюю нескладность полученной киновари. Фильм кажется настолько чрезмерным, удушающе-кровавым и гротесково-жестоким, что эта чрезмерность поступательно к финалу становится его единственным плюсом, в то время как даже любая мало-мальски кустарная кинематографичность в эпически-апоплексическом и катарсически-истерическом финале «Беги, сука, беги!» становится уже тотальной антикинематографичностью, а в ленте все становится так плохо, что это уже и хорошо. Кровь и силикон удачно втаптываются в бетон безудержного кровожадного карнавала, тогда как сам Гузман даже не стремится пойти по проторенной тропе Тарантино и Родригеса или на худой конец Джейсона Айзенера, совершенно не насыщая свой фильм ни постмодернистскими аллюзиями, ни синефильскими прелюдиями, ни остросоциальными критическими иллюзиями, увлекаясь не столько изощренной стилизацией, сколь извращенным ее подобием. Карикатурой на естественность. Карикатурой практически в стиле «Шарли Эбдо», только на сей раз под прицелом девственные служительницы Иисуса, одним махом мачете и взмахом натруженного фаллоса превратившиеся в не верящих уже ни во что и ни в кого ослепительно окровавленных стерв, которым остается в конце их жадной мести только бежать, сжигая на своем пути кресты с распятьями и мосты над округом Мэдисон с проклятьями. Бог их не спасет, а Сатана не поможет.

Среди всех жанров и поджанров эксплуатационного кино наибольшую живучесть ввиду своей чрезвычайной универсальности и до сей поры сохраняет revenge movie, а также слегка отпочковавшийся от него в отдельную жанровую ветвь rape & revenge, перебродивший на серно-кислотных дрожжах ядреного sexploitation и реднековского hixploittaion с нетривиальными элементами зашкаливающего садистского порно. И как-то нынче совершенно забывается, что кинематограф мести был бы просто невозможен без «Девичьего источника» шведского поэта некоммуникабельности Ингмара Бергмана, который не только создал скелет будущего жанра, но и нарастил на него плоть основных жанровых черт, которыми в свою очередь поспешили воспользоваться и Сэм Пекинпа в своих «Соломенных псах», первыми перенесшими идею праведного возмездия с тлетворными последствиями для самого мстителя на американскую почву с ее корневыми мифами героя-одиночки, и Майкл Уиннер в «Жажде смерти», где этот самый образ героя-антигероя был возведен в еще больший абсолютизм и по сути клише, и это еще без учета переработок историй мести в вестернах самого разного сорта. Но лишь в эксплуатационном кинематографе, сформировавшемся в самый разгар сексуальной революции и дикого разгула миролюбивых похотливых «детей цветов», всякие там Мейры Зарки, Ли Фросты и Рассы Мейеры с невиданным энтузаизмом и яростным наслаждением стали отрывать куски плоти от приснопамятного густодраматического скелета Бергмана, заменяя и подменяя на свое усмотрение аскетизм, символизм и психологизм оного физиологизмом, натурализмом и нигилизмом, причем на последнем сосредотачиваясь более всего. Отрицание не только Уголовного Кодекса, но и любых норм, рамок и сдерживающих факторов стало, пожалуй, главной чертой не только семидесятническо-восьмидесятнического revenge movie, но и современного, успевшего порядком окислиться в постмодернизме и сгнить в реализме.

От режиссерского дебюта Джозефа Гузмана, вершиной ранней кинематографической карьеры которого был угарный короткометражный фильм «Клоун Чингасо» 2006 года, фильма с слишком красноречивым названием «Беги, сука, беги!» 2009 года, увы, с самого начала веет не столько ностальгией по старому-доброму беспринципному олдскулу, сколь самой что ни на есть безаппеляционной необязательностью. Воспринимаемый как натуральный оммаж и «Дню женщины» Зарки, и «Последнему дома слева» Крейвена, и чуть ли не всей «Техасской резне бензопилой», бодро оседлавшей эротическую диалектику Расса Мейера, сей двадцатипятитысячный по общим бюджетным затратам кинопродукт кажется не более чем безыдейным трэшем ради трэша, в котором все ожидаемо сведется к анальной содомии колюще-режущими предметами, всеобщей мизогинии, перевоплощающейся в мизандрию, к тотальному хаосу и анархии, сыны которой после ряда хирургическо-эротических па превратятся в дочерей. Причем достопочтенный режиссер, дорвавшийся таки до вожделенной камеры и до ее ручки, чтобы впоследствии довести и зрителей до ручки своим кинематографическим рукоблудством, не сильно задумывается о внятности и логике своего повествования, с порнографической очередностью демонстрируя самые пошлые случки и сопутствующие им жесточайшие пытки, но при этом меры не соблюдая.

Бесспорно, Джозеф Гузман отчетливо разбирается в многочисленных грайндхаусных жанровых координатах, в «Беги, сука, беги!» не мешая то, что смешать невозможно в принципе в малоусвояемую кашу на выходе, но это едва ли оправдывает излишнюю нескладность полученной киновари. Фильм кажется настолько чрезмерным, удушающе-кровавым и гротесково-жестоким, что эта чрезмерность поступательно к финалу становится его единственным плюсом, ибо даже любая мало-мальски кустарная кинематографичность в эпически-апоплексическом и катарсически-истерическом финале «Беги, сука, беги!» становится антикинематографичностью, в ленте все становится так плохо, что это уже и хорошо. Кровь и силикон удачно втаптываются в бетон безудержного кровожадного карнавала, тогда как сам Гузман даже не стремится пойти по проторенной тропе Тарантино и Родригеса или на худой конец Джейсона Айзенера, совершенно не насыщая свой фильм ни постмодернистскими аллюзиями, ни синефильскими прелюдиями, ни остросоциальными критическими иллюзиями, увлекаясь не столько изощренной стилизацией, сколь извращенным ее подобием. Карикатурой на естественность. Карикатурой практически в стиле «Шарли Эбдо», только на сей раз под прицелом девственные служительницы Иисуса, одним махом мачете и взмахом натруженного фаллоса превратившиеся в не верящих уже ни во что и ни в кого ослепительно окровавленных стерв, которым остается в конце их жадной мести только бежать, сжигая на своем пути кресты с распятьями и мосты над округом Мэдисон с проклятьями. Бог их не спасет, а Сатана не поможет.

6 из 10