Магия

Чарльз Уитерс занимался карточными фокусами, но его шоу проваливается, чтобы хоть как то заинтересовать публику он начинает выступать с марионеткой по имени Фэтс. После чего Чарльза ожидает успех, чему он обязан своей марионетке.

Когда я искала различные фильмы ужасы про кукол убийц, то не думала что попаду на один из самых интересных и загадочных фильмов про кукол убийц.

Сюжет фильма разительно отличается от всех других подобных фильмов своим жанром, перед нами не классические ужасы а тонкий психологический триллер с раздвоением личности и потерей «собственного Я».

И всю глубину характера главного героя его боль, тревоги и страхи сумел безупречно и бесподобно изобразить Легендарный Энтони Хопкинс. По началу он безобидный молодой человек, который пытается заинтересовать публику своими картами, но публика беспощадна и раздавливает его как артиста. Думаю что это одна из причин его трагедии в будущем, когда он замыкается в себе и становится беспощадным к себе и окружающим. Но потом когда появляется марионетка, герой преображается становится веселее и общительнее. А в конце Энтони Хопкинс превосходно сумел изобразить сумасшествие, которое накрыло главного героя превратив его в раба зловещей куклы.

Марионетка проработана до мелочей, она сделана очень хорошо и вообще именно она нагнетает атмосферу страха и непредсказуемости.

В целом «Магия», это фильм который является пронизывающей историей о человеке, который не смог найти свое место в жизни, и который был по жизни одиноким человеком нуждающимся в настоящем друге, которым и стала марионетка Фэтс.

К просмотру рекомендую, всем поклонникам жанра ужасы про кукол и блистательного Энтони Хопкинса.

9 из 10

Фэтс, Фэтс, Фэтс… Можете звать меня так, можете — вовсе никак, хотя на самом деле имя мое Корки. Корки Уинтерс. Малыш Корки Уинтерс, который всегда и везде неприметен. Вечная тень, постоянный гость на чужом празднике жизни, на который он был приглашен по чистой случайности и то не ради большей компании, а так — для развлечения жующей пьяной публики. Дерзкие, мерзкие, пошлые и просто недалекие шутки от Фэтса, деревянной куклы-чревовещателя, к которой привязан ее хозяин. Впрочем, это еще большой вопрос кто кому приходится хозяином: я — Корки или он — мне. Кто кого всамделишно дергает за ниточки и коверкает голос? И кто зарабатывает деньжата? Имя и фамилии его обычно не запоминают, да и к чему, спрашивается. Ответ прост и очевиден, пожалуй. Вот деньги, вот сцена, вот публика — делай свое дело, непризнанный талант, Корки-бой, Корки-тихоня. Будь клоуном-чревовещателем, пускай тебе завидует детвора, а ты — завидуешь их родителям, которые так красивы, так милы, так обычны, что хочется им плюнуть в рожи.

Корки… Боже, как я искренне ненавижу это имя, дарованное мне матушкой в тот ее период, когда она еще не любила кататься. Я не про такси или американские горки, если что, хотя она и там часто тоже бывала, пропадая по полсуток. Возможно, когда она была просто трезвой и просто вменяемой, ей бы и в голову не пришло бы назвать своего новорожденного сына Корки. Именем, который вызывал у меня дикое отторжение своей нелепостью, детскостью, будто клеймя меня как бордельную шлюху. Мне не хотелось даже быть Корки. Биллом, Джеком, Джоном — кем-то безликим и с другой, чужой, но приятной жизнью, но я лишь мечтал в то время, как вокруг меня ничего хорошего не было видно. Мамаша меняла любовников слишком часто, чтобы кого-то из них я мог счесть своим отцом, даже отчимом, и все свое время я пребывал у цирка или у задворок комедийного шоу. Меня забавляли всегда эти чревовещательные куколки. Я видел в них себя.

Собственно, благодаря матушке я искренне возненавидел весь женский род. Хотя нет, возненавидел — слишком жестко. Я стал бояться женщин, кем бы они ни были. Возможно, причиной тому стал случай, произошедший в самый канун Сочельника. Наш городок уже успело присыпать снегом, но это было достаточной причиной для закрытия школ. Не знаю отчего, но мне не спалось в то злосчастное утро, и я решил пойти по следам звуков, доносящихся из спальни матери. Звуки были специфические — не то стоны, не то приглушенные крики, но с нотками явного удовольствия. Зря его вошел тогда в комнату. Я увидел распластанное на деревянном полу тело своей мамаши — обнаженное и покрытое ссадинами. Над ней возвысился некто, чьего лица я не успел разглядеть, но понял я одно — он колотил ее со всей дури и по-видимому пользуясь и органами пониже. Заметив меня, спектакль прекратился, но вместо того, чтобы защитить меня, мисс Уинтерс заржала, плюнула мне в сторону и громогласно протянула: «А ну-ка, пощупай этого зайчишку» и… Дальше я не могу вспомнить ничего конкретного, но на всю жизнь я запомнил эти слова, запомнил мать, которая просто перестала для меня быть матерью и даже женщиной, потом саднящую боль во всем теле и страх. Этот страх не отпускает меня до сих пор, даже когда я просто встречаю на своем пути незнакомую женщину. Особенно пепельную блондинку. У меня тогда явственно возникает лишь одно желание — убить эту стерву, хотя прикончить мамашу я не решился. Зря, черт побери. Она испоганила мне жизнь.

А первое убийство… Дрянной Корки все тогда впервые списал на меня. Фэтс виноват, Фэтс подговорил, Фэтс, гаденыш этакий, прикончил ту девицу. Девицу, которая развратно курила у бара, и буквально взывала своим видом о помощи, кричала о своей ненужности, упакованной в дешевый макияж и полупрозрачную одежду. Убивать таких просто, соблазнять и гипнотизировать — еще проще. Обычные слова, нужные фразы, настрой и — вот уже она лежит в подворотне с перерезанной глоткой, из которой на мутно-серый асфальт льется багровая струя крови. Нужен же Корки кто-то, на кого можно списать все его проделки, грешки и проступки. Я не возмущаюсь, мне даже нравится такая вот роль. Первый раз был самым ярким. А потом вновь появилась Пегги.

Пегги. Милый цветок, который я никогда не решался сорвать без сожаления и позволения. Ее я не боялся, а просто любил. Впервые по-настоящему, без затаенной ненависти или презрения, часто любуясь ее отражениями в стеклах, когда она проходила мимо. Но я не решался даже на нее взглянуть, даже исподволь и исподлобья, даже так, чтобы просто посмотреть на нее. Нет, это не было привычное для меня проявление страха, который я все больше перебарывал, если пользовался своей новоприобретенной магией. Я просто не хотел показаться слабым, тупым, тем, кем я не хотел быть для Пегги. Но я нашел к ее сердцу желанные ключики. Через Фэтса, который решил ее рассмешить. И стоило мне ее пригласить в дом, судьба моей вечной возлюбленной была решена. И уж теперь ни я, ни Корки ее не отпустим и, если понадобится, пойдем на все, что угодно, чтобы она была нашей. На земле и на небе. Уж я знаю немало способов, как убрать лишних людей.

Готов поставить свой привиденчиковый колпак (и вовсе не потому, что уверен, а потому что их у меня несколько), что каждому хоть раз да хотелось махнуть на всё рукой по широкой дуге, упаковать небольшой чемодан, сесть в кабриолет и, подставляя встречному воздуху лицо, рвануть прочь, прочь, на природу, в глушь. Возможно, даже к тётке в Саратов, а почему бы и нет? Индивидам с дефицитом тёток и Саратовов можно просто в лес, туда, «где сосны рвутся в небо», взрёвывая двигателями стержневой корневой системы и разбрызгивая хвойно-игольчатое топливо. Там, в глуши, хорошо. Там мало людей и много тишины и спокойствия. Отдыхая от первого и злоупотребляя вторым можно собраться с мыслями. При условии, что они не разбегаются, как тараканы-интроверты на свету.

Свинцовых оттенков хмарь да хлябь под ногами, вот и всё, что встречает беглого фокусника-чревовещателя Корки в конечном пункте его бегства от себя. По дороге сюда за окном проносилась местность, а параллельно ей в голове неслись воспоминания. Чем дальше в глушь, тем ворошистее прошлое. В меру беззаботное детство да романтически скроенная юность мелькают во флешбэках, дабы подготовить нерадивого зрителя к пониманию происходящего. А происходящее сводится к тому, что грустный фокусник с лицом молодого каннибала бежит от своих профессиональных хлопот и стресса туда, где некогда был счастлив, но потерпел неудачу. Матч-реванш на втык-вытык привносит покой в мятущуюся душу. А дальше начинается интересное (в некотором смысле).

Проблема не столько в том, чтобы присунуть бывшей однокласснице, сколько в том, чтобы потом разобраться с ворохом проблем, которые вызовет этот запоздалый акт подростковой любви. А проблемы, так или иначе, будут. Собственно, неловкие попытки добролицего Корки (за глубоко посаженными глазами и большим круглым лбом которого всё равно проглядывает маньяк-социопат) и есть повествование, плоть от плоти и всё такое.

В общем, совсем не паустовские настроения тут царят. Оттого как-то и грустно, и печально, и хочется бежать, бежать прочь, подальше от людей, по размытым и грязным дорогам. Жаль, что у меня нет тётки в Саратове.

5 из 10

Спустя двенадцать лет Хопкинс поразит критиков и зрителей своим коротким, но ярким перфомансом в «Молчании ягнят», но пока что пиком его мастерства становится инфернальный Корки Уизерс в аттенборовской «Магии». Единственный в своём роде жанровый эксперимент британского режиссёра, целиком сосредоточенный в узких триллерных рамках, отличает выверенность постановочных решений и холодный расчёт в демонстрации ключевых сюжетных эпизодов. И пусть поначалу действие движется вперёд большими шагами, резкими толчками перемещая зрителя от вступительной зарисовки Корки-неудачника к последовавшему спустя год выступлению Корки-восходящей звезды, а затем к бегству героя в условный пригород, в дальнейшем история помешательства бедного чревовещателя обретёт пугающее в своей чёткости нисходящее направление.

Мерлин-младший тихо умер в забытой богом американской квартирке, но оставил после себя интересное наследие — застенчивого и легко прогибающегося перед трудностями жизни мужчину средних лет, который после первого блинного кома сумеет найти способ разобраться со всеми проблемами, преодолеет довлеющие комплексы с помощью своеобразного щита — куклы Фэтса. Не обделённый талантом иллюзионист выводит свои выступления на кардинально новый уровень: тривиальные карточные фокусы теперь лишь часть представления, в центре внимания — неодушевлённый напарник Корки, странным образом похожий на него внешне. Пока люди смеются над остротами грубого клона, ловкие руки престидижитатора между делом подменяют карты, пользуясь тем, что никто не замечает обмана, не знает, куда нужно смотреть, чтобы проникнуть в суть трюка. Но мистификация по Аттенборо обретает куда больший размах, постановщик не ограничивается простым перемешиванием колоды, в его руках козырь посильнее карточных — широкий диапазон актёрских возможностей будущего рыцаря-бакалавра позволяет творить на экране диалоговое безумие в практически неограниченных масштабах.

Киноленту характеризует глубокое, почти интимное, погружение внутрь мира главного героя, который по натуре интровертен, но легко открывает себя для других через коварно ухмыляющуюся куклу. Энтони Хопкинс, меняющий свой голос до неузнаваемости — от взволнованного лепетания нервно потеющего Корки до игривых или угрожающих интонаций Фэтса делает всё возможное для усиления регулярно происходящих сопоставлений вентролога и его подручного. Камера кружит вокруг странной пары, разнообразными ракурсами стараясь подчеркнуть, что эти нарочито гротескные копии друг друга на самом деле половинки одного целого. Одинаково безумный взгляд, кукольная физиономия, неуловимо повторяющая очертания лица своего владельца. Перенося внутренний диалог во внешнюю среду, главный герой «Магии» говорит сам с собой не раскрывая рта, но слова, тем не менее, обретают осязаемую исковерканную форму, льются непрекращающимся потоком. Корки оказывается просто не в состоянии заткнуть эту чёртову куклу, когда она рядом с ним. Но и расстаться с ней тоже не может, ведь весь его мир — это маленькая планета собственного голоса.

Конечно, в какой-то момент кажется, что Аттенборо таки опустится до мультижанровости, герой ведь скрывается от мира не просто так — он едет к любви, согретой школьными воспоминаниями. Но у всех этих «давай бросим всё и уедем» и «где тебя пятнадцать лет носило» просто нет шансов развиться в полноценную романтику. Мир прошлого давно уже мёртв, а потому несущийся на крыльях вновь оживших чувств Корки — всего лишь умышленная дезориентация перед тем, как режиссёр перейдёт к кульминационной части своего представления. Со временем нарочно пытаясь выставить Фэтса отдельным персонажем, наделяя его псевдомистическими свойствами, дабы заставить хоть немного, но усомниться в смысле происходящего, постановщик самым циничным образом уводит зрителя от одного весьма интересного факта. В «Магии» антагонистом выступает отнюдь не Корки или его кукла, а пресловутая душевная болезнь, из-за которой в развязке, путь к которой для некоторых персонажей окажется изобретательно смертелен, те самые условные половинки наконец сольются в единении безжизненного деревянного сердца. Ведь внутреннее «Я» не запихнуть в чемодан, от него не спрятаться за дверью — оно всегда рядом, всегда с тобой. Отражение в кривом зеркале, на которое лучше не смотреть.