Мартин

- Вампир! Сначала я спасу твою душу, а потом я тебя уничтожу!

Пойдем, покажу тебе твою комнату.

Году в 2011-ом не знаю — зачем, но я очень любил записывать фильмы-авишки на болванки. И вот накопилось их у меня цельных два пыльных короба. Не так давно залез лапами в антресоль и решил разобрать это безобразие. На одной из болванок нашел «Мартина», сел смотреть. Понравилось. Теперь пишу здесь.

Фильм настолько свежий, насколько вообще может быть свежим фильм про вампира, снятый в 1976-ом году.

Так и надо снимать. Как будто нет за плечами киношколы (разлагает она мозги, товарищи, там «Потемкина» смотрют сутками), будто как в детстве — камеру повесил на плечо и пошагал с малолетними друзьями «Монстр из кладовой — Часть 8» снимать.

Фильм, конечно, двусторонний и двуликий. С фигой в кармане и дулей за пазухой. А система спойлеров, предусмотренная на этом вашем Кенопоиске — мешает его здраво анализировать. Скажу так — многое в фильме прочувствованно, а не пережито (на это упор, оно и понятно). А финал — как расставание с беззаботной юностью, без пяти минут «Жестяной барабан». Только здесь потоньше: «Граф Дракула больше не выходит в эфир». И очень грустно! Потому что с графом Дракулой было весело, а с умными дядями и тетями — нет.

Понравились яркие характерные типажи. Особенно священник, выпускающий через ноздри клубы дыма аки дракон за очередной порцией винища. А также женщина, сделавшая мальчика мужем, разрубив канаты, связующие Мартина с детством — местная миссис Робинсон.

Ну и десертом — тычки в «Экзорциста» от старика Джорджа. «Все они там переврали с обрядами», говорит Джордж…

Вступительные кадры «Мартина» словно специально рассчитаны на то, чтобы выбить из равновесия. Механические звуки поезда, сливающиеся в тревожную мелодию нехорошего дорожного приключения. Деловитые манипуляции со шприцем: крупным планом — дрожащее жало медицинской иглы. Короткая борьба в полутемном купе, робкие, почти целомудренные поцелуи и бритва, предусмотрительно положенная на прикроватный столик. Окровавленный рот, оргазмические судороги. Возможно, мы так и не узнаем ничего конкретного о молодом мужчине, тщательно протирающем поверхности и режиссирующим сцену суицида, так, обрывки фраз, несуразные предположения, зыбкое болото памяти душевнобольного. Но одно известно точно: Мартин убивает. И часть этого процесса ему нравится.

Сюжет о вампирах прочно вошел в массовую культуру еще на этапе ее фактического зарождения — инъекция яда в беззащитную младенческую шейку. Кинематограф не просто распахнул кровососам дверь в коллективное бессознательное, но и, ведомый безошибочным чутьем наживы, помог им сохранить подобие вечной молодости, научил меняться, приспосабливаясь к запросам капризной публики. Мартин в череде клыкастых масок видится пришельцем, гостем, забредшим не на ту вечеринку. Дело даже не в подчеркнутой сомнительности его видовой принадлежности, делающей возможными два равноправных варианта прочтения фильма (в зависимости от предпочтений зрителя, герой может быть воспринят и как подлинный носферату, лишенный мифологического ореола, но не хищнической природы, и как умственно отсталый юноша, на становление маний которого повлияли импортированные из Восточной Европы семейные предания). В конце концов, это просто не лишенный изящества интеллектуальный трюк, сам режиссер не ищет разгадки и очень мало интересуется мотивацией чинимого неуклюжего зла. Отличие трактовки Ромеро в другом. Там, где коллеги по цеху для достижения хоррор-эффекта эксплуатируют мистику, он обращается к обыденности. Пока другие метят в эрогенные зоны, будь то интерес к запретному плоду, возбуждение при виде насилия или мечта о бессмертии, он исследует области бессознательной тревожности.

Картина практически не затрагивает нижнего физиологического уровня наших страхов. Она скупа на багряные тона и откровенные кадры. Сюжет в основном крутится вокруг ускользающей личности героя и его сложных взаимоотношений с другими людьми, но даже в сценах убийств — паника, а не боль, точно при операции под местным наркозом. Насилие в исполнении Мартина то тягостно, неловко и невыносимо затянуто («пожалуйста, пожалуйста, перестаньте кричать»), то зачаточно эстетично, причем — без эротики, на уровне чистого визуала. Усыпленная жертва принудительно фригидна, насильник задыхается от нахлынувшего возбуждения, но осадком после акта — неудовлетворенность, и зрителю остается лишь отстраненно любоваться падающими алыми каплями, прихотливым изгибом раскинутых рук. И все-таки на дне этой непричастности — холодный вкрадчивый ужас. Режиссер прямо бьет в подкорку, апеллирует к первобытной боязни темноты, парализующему бессилию перед лицом неведомого. Стокер, по меткому выражению Стивена Кинга, создал своего монстра так же, как ребенок — гигантскую тень на стене: пряча его от прямого взгляда, намеренно выводя на поля повествования. Ромеро, казалось бы, напротив, помещает лицо Джона Эмпласа в центр кадра, неотрывно следит за своим персонажем (черно-белые обрывки фантомных воспоминаний, анонимные признания на местной радиоволне), но на деле выходит все то же пугающее умолчание. Вечно балансирующий на грани абсолютного самообладания и страха несостоятельности, Мартин так и остается загадкой, опасным незнакомцем с безвольно опущенными уголками губ и задумчивыми глазами.

Вторая хоррор-доминанта — беззащитность. Ромеро выворачивает наизнанку традиционную атрибутику жанра, мельком показывает готические декорации перед тем, как выбросить их на свалку памяти. Вместо сгущающихся сумерек — серость наступающего утра, вместо нарочитой мифологизации пространства, «проклятых мест» и «священных вещей» — холодная стерильность чьих-то гостиных, безнадежная будничность кварталов Питтсбурга. Исчезновение вторичных признаков вампиризма: аллергии на чеснок, непереносимости света, специфической богобоязненности — это не только часть двойной сюжетной игры, но и разрушение той основы основ, которая собственно и позволила кровососущим из ночного кошмара стать предметом вожделения. Общение человека с миром сверхъестественного предельно ритуализировано, выстроено с учетом своеобразной техники безопасности. Все — почти как в произросшей от того же корня культуре БДСМ: разумность и добровольность, взаимные ограничения, а на случай, если вечер вдруг перестанет быть томным — заранее оговоренное стоп-слово серебряной пули. Утрата этих привычных вещей поначалу совсем не ощущается, но, вот, вампир, рассеянно, явно не задумываясь о том, что делает, умывается в крестильной купели, и зрителя, вне зависимости от личной верности заветам атеизма, накрывает отложенный шок, чувство, подобное неожиданному осознанию того, что прочная решетчатая дверь между тобой и хищником, за которым ты секунду назад наблюдал с вялым любопытством, не заперта и никогда не была заперта.

Нет никакой магии. Эта звучащая рефреном фраза Мартина, адресованная не способному разувериться в крестах и кольях родственнику, одновременно — и манифест освобождения, и жалоба. Зритель и герой фильма движутся пересекающимися маршрутами: мы — к очередной вспышке ощущения собственной смертности, персонаж Эмпласа — к столь же яркому, но не так эффективно вытесняемому впоследствии осознанию беспросветности обыденной жизни. Вампирские чары — всего лишь сказка. Насилие невозможно замаскировать сладким головокружением или гипнотическим трансом, сделать его обоюдоприемлемым. Приходится смотреть в лицо реальности, брать нужное силой, если хочется, и платить, платить, конечно: лживыми утешениями, несбыточными надеждами, мучительными минутами ожидания и борьбы, перед тем, пока подействует снотворное, и объект вожделения, наконец, обретет желанную теплую покорность.

Загадочный и в тоже время «как открытая книга» главный герой Мартин — весьма нетипичный вампир, ломающий все стереотипы. Родственники и остальные люди считают и называют его слабоумным, но этот факт такой же не подтвержденный как и то что Мартин действительно является вампиром. Ромеро сохранил главную интригу до конца фильма, так и не раскрыв её. Да и надо ли?

Мартин совсем не колоритный персонаж, он робок, застенчив и ведет себя как забитый подросток… но не всегда. И поэтому когда, он сообщает, что ему 84 года, то закрадывается сомнение: может ли человек, который прожил столько лет вести себя именно так? Ходит распахнув свои глазки с юношеским любопытством, а не со взглядом полным опыта. Да и к тому же он девственник.

Есть в фильме достаточно милые моменты, например любовные чувства, которые возникают между Мартином и его подругой миссис Сантини. Есть тягомотные — типа случая в доме двух любовников. Но в целом впечатление от фильма приятное, чисто психологически радуешься оригинальности сюжета, ведь вампирская тема изъезжена и размусолена вдоль и поперек. Вряд ли в наше время фильм можно считать фильмом ужасов, это скорее драматический триллер.

В общем фильм не советую только большим поклонникам «попсового» вампиризма и бездыханных мальчиков с очаровательными клычками, в фильме романтики маловато.

Я отмела все вопросы на которые всё равно не будет толкового ответа и остался всего один вопрос: Почему это чёртово снотворное так долго не начинало действовать?

8 из 10

Фильм этот подчёркнуто неоднозначный и двусмысленный, так что пересказать сюжет не так уж просто. Мартин — зажатый молодой человек, он переезжает к дяде, который называет юношу «носферату», орёт на него и развешивает по дому чеснок и распятия. Их семья, оказывается, происходит из Восточной Европы, и, согласно фамильному преданию, в ней порой рождаются вампиры — их не убивают во избежание скандала, и дом, где должен жить носферату, выбирается по жребию. Дядя утверждает, что Мартин родился в конце XIX века, и тот это подтверждает. Мартин выглядит явно психически нездоровым, и зрителю всё время приходится решать, что из происходящего на экране реальность, а что — галлюцинация; похоже, Мартин действительно иногда одурманивает женщин с помощью шприца со снотворным, раздевает и режет лезвием, слизывая крови с обнажённых тел — но потому ли это, что он вампир, или потому, что он невменяемый?..

Мой ответ — второе. Это, в сущности, даже не фильм ужасов. Это драма про юношу с не слишком устойчивой психикой, у которого безумные религиозные традиции и семейные предания заодно со стереотипами масс-культуры наложились на проблемы полового созревания самым катастрофическим образом. Многие психопаты в кино при ближайшем рассмотрении скорее жалкие, чем страшные (например, Норман Бэйтс), но Мартин — редкий пример маньяка, вызывающего только сочувствие, настолько, что уже к середине фильма совершенно забываешь о сочувствии к его жертвам. Строго говоря, это неправильно, потому что даже если Мартин — славный парень, ставший жертвой гнилой атмосферы маленького, переполненного полоумными стариками города (а если искать в этом фильме мораль, то она именно в том. что традиции и религия подавляют нормальные человеческие отношения, — в особенности сексуальные, — пока фрустрация не доведёт кого-то до беды), это не значит, что ему можно убивать людей или трахать женщин, медленно умирающих от потери крови. И всё же его жаль.

Фильм снят очень минималистически, это типичное интеллектуальное — и низкобюджетное — кино своего времени. Исключение составляют чёрно-белые «воспоминания», отсылающие к хаммеровским и даже более ранним фильмам ужасов. При сдержанности в средствах выразительности Ромеро демонстрирует, впрочем, весь свой режиссерский талант — при очень небольшом количестве сцен саспенса в традиционном понимании, довольно медлительный фильм держит зрителя в напряжении почти всё время.

В целом «Мартин» мне понравился весьма. Тонкая вещь, и замечательно поданная. Всем, интересующимся психо(пато)логией или, в меньшей степени, вампирами, советую обратить внимание.