Ребро Адама

Российский кошмар, который никуда не делся.
Фильм наваливается всей тяжестью и не отпускает. Тем тяжелее, если смотреть его сейчас, а не в те времена, когда он вышел. Вся эта советская обыденность в каких-то фильмах вызывает ностальгическое умиление, но только не в 'Ребре Адама'. Снятый по повести Курчаткина 'Бабий дом', фильм напоминает не только квартиру, в которой сидит несколько поколений женщин, он еще и похож на страну, в которой мы живем и теперь.

Инна Чурикова, Светлана Рябова, Мирия Голубкина вместе с бабушкой в исполнении Елены Богдановой. У каждой куча проблем, которые женские, семейные, материальные и психологические. Вся эта тяжесть начала 90-х, виды из окон, потрескавшаяся действительность. Вся страна, как кажется, сейчас рухнет от изношенности. Помимо ужасающей атмосферы здесь и ужасающая повседневность. Телевизор, который поворачивают, чтобы было видно бабушке, олицетворяет добрую волю наших близких. Могут повернуть, а могут и не захотеть.

'Ребро Адама', как мне видится, это не просто женщина, а какая-то первооснова, в которой плещутся менталитетные образы страны. Так мы и движемся - хаотично, без особой логики, хватаемся за голову, если беременны, но пускаем все на самотек - как вывезет, так и будет. Ужасающий фильм.

10 из 10

.. Я просто животное, кем-то раненое в живот.
Да, здесь речь о восьмидесятых, а всё же при чём тут восьмидесятые? Что важно - разве маленькие тогда зарплаты, тесные квартиры? Во всём мире у среднего и ниже класса они такие же тесные - были и, наверное, будут. Априори.

Не-а, здесь всё просто и сложно, такой вот оксюморон. Женщины. Для которых во всём мире такие квартиры - арена жизни и - их личный подиум. Подмостки, где можно порой сыграть, если не Жанну д'Арк, то 'ваши трусья в цветочек очень вам к лицу'. Отсилы это, хоть так, зато иронично, к закату, но - это на старости лет, а то, что раньше кипело в этом котле... это целая сумасшедшая, глупая, смелая, тоскливая жииизнь, которую всю не передать в данном формате, но... отчасти её символизируют бывшие мужья - отставные отцы, отчасти - безумный разговор-монолог с парализованной ба.

Но в большей мере - девочки, дочки.

Дурацкие любови - с кем их только не было, здесь - с начальниками; случайные юные беременности от идиотов... Приметы времени? Ха. Или, скажете - загнивающего социализма? Хе.

Это жизнь. Ни капли не тяжёлая, просто серая, с угрюмым бунтом юности и с миазмами старости рядом, рука об руку. Обычная женская юдоль. Как во всём мире. Порой на разрыв сердца, порой - на зарождение новой ляльки.

- Кто добытчица, кто волчица?
- Ты добыла, дааа.

Да, и она хочет девочку.

Но не мешало бы в их бабий монастырь родить мальчишку. Хотелось бы надеяться на мальчика. Мне. Вопреки задумке режиссёра - уж не знаю, кто его воспитывал, но без мужчин в семье перекос. Сложновато, скажем так, рёбрам без мяса. Героини справляются, тем не менее не перестают цеплять мужиков, даже на старости лет - и прально делают. Мужики в семье пригодятся.

И вставшая вдруг чуть не из гроба бабуля - просто о том, что и она - звено в этой цепи, в точности такое же голое ребро, только смятое и уже добитое временем, а когда-то бунтовавшее, рыдавшее, рожавшее, потом вредничавшее, и вот... Ну встала, ну, запела, но впереди же всё равно могила, и больше уже ничего. И родные уже только этого от неё ждут, чтобы дала место новой жизни - а чего от неё теперь ещё ждать? Чечётки?..

Вот здесь, в этой тесной комнате, собрались все представительницы рода: во внучке новое начало и вот он рядом - чуть взбодрившийся, но - конец. Круг замыкается. Красиво сделано.

И как на неё девчёнки смотрят... Как на загадочную чужую - существо уже из иного мира, непостижимым образом переплывшее обратно реку Стикс - с абсолютно непонятной и никому не нужной целью. Это высший балл.

Есть - из трёх букв - 'уют', и 'хамство' есть
Это - один из самых страшных советских фильмов, концентрат кромешного бытового ужаса, если рассматривать его изнутри интеллигентского понятийного круга, ледяное озеро Коцит, вмораживающее нежное, женское в безнадёгу безмужья и бесквартирья, стигийское болото, где гневающиеся дерутся в грязи и скверне, стоя на телах унывших. 'Ребро Адама' выпустили на экраны в девяностом, когда советское актерское, сценарное, операторское мастерство находилось на пике бодрой зрелости, но уже сняты были табу не только на физиологическую, но и - что менее очевидно - эмоциональную порнографию. А потому от него остаётся ощущение высокого искусства, в лёгком подпитии развалившегося на табуретке коммунальной кухни - ещё причёсанного, пиджачного, галстучного, ещё со шлейфом какого-нибудь 'Джил Сэндерса' из подмышки, но уже с прорехой в носке, с алкогольной припухлостью на физиономии, уже сроднившегося с примусами, кастрюлями на замках, очередями в санузел и беспокойной, бестолковой вознёй за гипсокартонными перегородками коммунальных пеналов. Упершегося в коммунальный тупик цепкого убожества коммунального уюта искусства, кипящего ненужной страстью, растерявшего иные смыслы. 'Объективности ради мы запишем в тетради: люди — гады, и смерть неизбежна, зря нас манит безбрежность, или девы промежность - безнадёжность вокруг, безнадежность.'

Собственно, девы ( и уже не девы) промежность играет в фабуле куда более существенную роль, чем пресловутое адамово ребро. В фильме завязаны в узел, спаяны промискуитетом малометражки все совершенно катастрофические сценарии женской физиологической судьбы периода развитого социализма - беременность дочки-малолетки от дебиловатого, невозможного в качестве зятя пэтэушника, прочное, но бесполезное влипание другой дочки, тихой красавицы на выданье, в роман с похотливым и безнадёжно для тихони женатым начальником, климакс, клинекс, дюрекс, люрекс, похороненные, но не разложившиеся до конца браки матери, лежачая, больная, но живая, всё ещё живая бабушка. Метражная скудость и женская телесная жизнь здесь - как Танатос и Эрос, теснота - буквально равна если не смерти, то стремлению к ней, превращая любое радостное, жизнеутверждающее событие - беременность, выздоровление парализованной - в докуку, в препятствие, в сужение и так недостаточного жизненного пространства, в духоту, в вонь, в кислородное и половое голодание. Это - страшно и невыносимо, до зубовного скрежета, неправильно.

Одна моя знакомая, говоря о своём детстве, вспоминала: 'Мы читали Гёте и Шекспира, а жили всемером на тридцати квадратных метрах. Мы любили с сестрой садиться в темноте на пол и упираться ногами в стены - надеялись так раздвинуть их подальше, чтобы места было побольше.' 'Ребро Адама' как будто заявляет нам: вся советская образовательная культура, все эти собрания сочинений, музыкальные школы, балетные студии и кружки фигурного катания - были всего лишь попыткой, наивной и детской, раздвинуть ногами намертво стоящие квартирные стены. Культура, тонкая, столичная, по-хорошему интеллигентская, уступает в фильме под натиском физиологической, мучительной жажды телесной жизни.

Фильм о хороших людях
Знаете, чем меня этот фильм подкупил? Тем, что в нем все - ну, кроме кобелины-начальника и бабушки (мы про нее почти ничего не знаем, монолог Нины в ее адрес был все равно субъективным, а что там случилось на самом деле... хз, что там у нее в душе) - хорошие, добрые, умные, честные и сердечные люди.

Казалось бы, книга и сценарий 'о бабьем царстве' должны как-то подразумевать, что мужики козлы. Но нет. Козел только один, и даже юный недоумок Миша не такой уж негодяй - да, оступился, но искренне раскаивается, он именно что недоумок.

И кино о времени непосредственно перед развалом СССР, с такой вроде бы беспросветностью, - кино о таких прекрасных личностях. И бог с ним, что языков не достать. Главное, что в душе у главных героев и даже второстепенных - не чернуха, а любовь. И это прекрасное ощущение, и фильм оставляет абсолютно прекрасное послевкусие.

Чурикова снова показала, за что я ее невероятно люблю.

9 из 10