Кентерберийские рассказы

Лично я воспринимаю фильмы Пазолини как цельные, монотонные полотна, не содержащие в себе ни особой динамики, ни какой-то необыкновенной драматургии. Надо оговориться, что видел всего два с половиной его фильма. Этот, «Сало, или 120 дней Содома» и начинал смотреть «Евангелие от Матфея». Однако принцип режиссуры мне показался очень похожим. Режиссер берет какое-то литературное произведение, обладающее большей или меньшей идеологической нагрузкой, вырезает оттуда все или почти все вербальные намеки на эту идею и получает таким образом исключительно кинематографическое произведение, в котором, однако, вся смысловая нагрузка остается за кадром. То есть нет смысла смотреть его фильмы, не прочитав первоисточник. Ну, смысл смотреть-то есть. Для киноманов всех мастей и эстетов всяких. Но для таких людей, как я, ищущих в фильмах в первую очередь идею, ловить действительно нечего. Никакой конкретики, никаких гарантий. Зато прочитав, и осознав, что именно изменил Пазолини, перенося историю на экран, можно получить прекрасную награду в виде открывшейся сокровищницы скрытых идей.

В «кентерберийских рассказах» Пазолини, на мой взгляд, не очевидна та страсть к описываемому, как у того же Бокаччо. Чосера я не читал, к сожалению, но это уже менее важно. Или же чувствуется, но не формулируется так отчетливо. С помощью этой неопределенности, прибавленной к общей безжалостной объективности и непредвзятости, Пазолини достигает необычайного эффекта реальности и достоверности происходящего. В то же время, абсурдность поведения героев провоцирует возникновение диссонанса. Сталкиваясь, эти крайности вызывают катарсис. Да, именно столкновение двух несовместимостей, вызывающих «катарсис» Выготский выделял как главную особенность искусства. Примерно такое определение он и дает в «психологии искусства», одной из известнейших его работ.

Так что перед нами искусство в чистом виде. Самое что ни на есть, дальше прям некуда. По набору использованных для достижения диссонанса приемов я бы сравнил этот фильм с «семью самураями» Куросавы. Тот же объективный взгляд без деления людей на героев и антигероев, та же лукавая ирония над прошлым, та же любовь и принятие своей истории. Пожалуй, что подобное можно наблюдать во многих фильмах прославленного японского режиссера.

Да, Пазолини восхищается изображаемым миром. На свете нет стран, живущих по религиозным законам на всю катушку. Везде есть отходы от канона и удивительные вариации в восприятие догматики официальной церкви. Когда один из героев фильма крестится и просит Божьей помощи в убийстве ради денег, это вызывает улыбку. Ну хорошо, это действительно Пазолини просто юморит. В первую очередь, итальянская версия христианства извращена необъяснимой сексуальностью. Ну вот не хотят они верить, что такая прекрасная вещь, как совокупление, может порицаться церковью в каком бы то ни было случае. Абсолютно такая антипуританская традиция, как и в других странах, вызванная давно прошедшим, но закрепившемся в подсознании людей, конфликте между христианством и язычеством. И недавно вышедший и получивший большую популярность фильм «Зови меня своим именем», посвященный гомосексуальной любви и проблемам метаний в попытках сексуальной самоидентификации молодых людей, только это подтверждает. Я уж не говорю о том, как удобно этот рассказ лег на расстеленное режиссером полотно античной культуры

Из трех крупнейших древнеримских писателей: Вергилия, Горация и Овидия, наибольшее влияние на потомков римлян, итальянцев, возымел, вероятно, именно Овидий. Именно он был главным певцом любви и даже написал несколько томов на тему способов соблазнения и удержания женщины мужчиной. Ну и томик соблазнения в обратном порядке. Ну и подробное объяснение того, как разлюбить. Ну и еще какое-то количество подобной литературы. За все это угодил в ссылку при правлении императора Августа, пытавшегося укрепить институт семьи и закрепить целомудрие в статусе немаловажной добродетели. Недавно итальянский суд официально признал тот приговор недействительным и простил Овидия. Вроде как, инициативу подал какой-то итальянский политик популист. Так его где-то называли. В это легко можно поверить. Очень даже вероятно, что реабилитация певца свободной любви, сделает ему в Италии какой-то рейтинг.

7 из 10

Английский поэт XIV века Джеффри Чосер в исполнении Пазолини пишет рассказы, тут же воплощающиеся на экране.

Истории, в основном, про озабоченных придурковатых крестьянских подростков и похотливых девиц. Морали или поучительности ни на грош, развлекательности или юмора по нынешним меркам — тоже. Сюжеты примитивны, односложны, в финале каждой новеллы думаешь «и это всё?». Но, в конце концов, не Пазолини написал «Рассказы», а Чосер, так что по содержанию все претензии к нему. В фильм вошла только треть рассказов из литературного произведения. Режиссёр, будучи содомитом, добавил от себя новеллу о гомосексуалистах, которой в оригинале нет.

Пазолини потрясающе передал атмосферу Средневековья. Его эстетика по сравнению с другими режиссёрами, снимавшими про ту эпоху, показалась мне наиболее правдивой и мясистой. Никакой глянцевитости, рыцарской галантности, охов, вздохов, ланцелотов.

Фильм ценен с художественно-исторической точки зрения — как подражание Чосера Боккаччо, воплощённое в аутентичной картинке Пазолини.

После знаковых политических событий 1968-го года, полной и безоговорочной победы неокапитализма, растворения и уничтожения всякой оригинальности римской крестьянской жизни в серой массе «общества потребления» режиссер Пьер Паоло Пазолини задумал свою трилогию жизни. Надо полагать в качестве своеобразной прививки от глупости и наглости дивного, нового мира. Ранний реализм режиссера (Аккатоне, Мама Рома, Ночи Кабирии и еще с десяток сценариев) как метод борьбы с мелкобуржуазными ценностями не оправдал себя. Тогда Пьер Паоло изобретает другие способы сопротивления. Да, общество в целом уже не изменить, но еще есть возможность освободить сознание отдельного человека. Высвободить из оков морали, власти и принуждения его святую плоть и невинную радость жизни.

Для поставленной цели он прибегает к возможно самым живым, искренним, чистым и долгоживущим произведениям литературы, чей возраст исчисляется уже почти тысячелетиями. Правда, следует заметить, что Кентерберийские рассказы с морализмом Чосера все-таки выглядят все-таки несколько тяжеловесными и мрачными сравнительно с абсолютно свободной прозой Декамерона Боккаччо или волшебными сказками Тысяча и одной ночи.

Но некоторая утрата духа первозданной чистоты и радости объясняется и другими причинами. В частности, именно в это время, Пазолини переживает тяжелейший кризис в связи с женитьбой Нинетто Даволи, что был бессменной музой, другом и любовью всей жизни режиссера. Интересно заметить, что в следующей работе — цветке 1001 ночи произойдет своеобразное смещение акцентов. Даволи по сюжету словно с благословения Пазолини женится, а главным героем становится уже другой юноша, являвшийся на тот момент любовником режиссера.

Сочетание английского черного юмора и искрометной итальянской радости задача крайне сложная. Почти невыполнимая. Но Пазолини удается сочетать не сочетаемое за счет идеи универсальности культуры. Неиссякаемая страсть, жажда жизни, любовь, тело, святое и вечное — вот основные темы, склеивающие разрозненные части в единое целое, имя которому Человек.

Даже страшно представить через какие пропасти и глубины страха и одиночества проходил Пазолини во время создания своей трилогии жизни (Разрыв с Даволи, болезнь матери, надвигающаяся старость, бесконечные судебные тяжбы) но самую большую боль ему доставляла полная деградация итальянского общества, приспособленчество всех слоев населения к новым формам потребления и производства. Знаменитые сексуальные сцены (многими до сих пор считающиеся порнографическими) в Рассказах, как и во всей трилогии, вызвали небывалый шок и скандал (что и не удивительно, ведь уже за первый фильм «Аккатоне», где сохранена диалектальная форма речи и произносится слово «дерьмо» Пазолини пошел под суд). Хотя нетрудно заметить, что само человеческое тело изображается у режиссера совершенно естественно, искренно и невинно. НО именно поэтому оно и подверглось нападкам! Ведь государству, власти и «неокапитализму» нужна просто плоть, механическая и производственная сексуальная единица, которой можно распоряжаться по своему усмотрению (это порабощение тела властью было радикально выявлено в последней ленте режиссера «Сало…»). Пазолини боролся за чистоту плоти до последних дней и все-таки проиграл. Мы же видим только следы этой героической битвы в его фильмах.

Технически фильм, благодаря стараниям заслуженных профессионалов просто безупречен. Невероятно красочные, аутентичные наряды и костюмы XIV века от Данте Феррети и Данило Донати, трогательно-наивная, задорная музыка Эннио Марриконе, замечательный монтаж Нино Баральи. И даже Тонино Делли Колли, которому в этот раз не досталось красочных панорамных видов Италии, бесконечных просторов пустынь или сочности Арабских городов, кажется выжимает все возможное из обычных житейских ситуации, чье действо разворачивается в узких рамках дома.

Пазолини же по традиции появляется в камео автора (Чосера, читающего Декамерон!), чье воображение словно в реальном времени творит историю. Роль подходящая для человека, творящего историю не только для кинематографа, но и для всего человечества.

Любитель спагетти-вестернов Альберто Гримальди совершенно не зря взялся за продюсирование «трилогии жизни» режиссера Пазолини. Удались ведь все три серии. Смотрятся даже по прошествии сорока лет на одном дыхании. Первая часть трилогии «Декамерон» очень точно воссоздала атмосферу эпохи, которую можно почерпнуть из книги. Экранизация известного произведения Джеффри Чосера — продолжила зарисовки о «человеке эпохи Возрождения». Пазолини предложил лишь качественно новый, холодный интерьер и британскую, специфическую в своей чопорности эстетику, которая почти противоречит итальянскому безудержному веселью. Но были найдены и точки соприкосновения.

Точно также, как и в «Декамероне», создатели ленты поставили на насыщенную мозаику микросцен, по принципу мозаики заполняющих пространство фильма. Как и в «Декамероне» сюжет отходит на второй план, уступая место забавным ситуациям, гэгам и фиксации момента. Как и в «Декамероне», тут существенное место отводится эротизму.

Забавно читать в отзывах критиков, что личная жизнь Пазолини отражалась на его творчестве. Можно конечно всерьез обсуждать добавленный режиссером небольшой эпизод в котором неожиданно застают двух мужчин за занятием, которое вполне можно додумать читателю. Однако, за этим исключением, картина наполнена красочными эротическими гетеросексуальными фантазиями. Кстати, очень символично что именно Пазолини, на которого навешивают так много ярлыков, в «Кентереберийских историях» раздевает 45-летнюю Лауру Бетти. И, нужно сказать, звезда «Теорему», сыгравшая там весьма возвышенную роль, выглядит вполне достойно, как в части актерского таланта, так и в аспекте форм.

Между тем, нагота и секс в «Кентерберийских историях» носят скорее информативно-анатомический, нежели эстетский характер. Пазолини был прежде всего поэтом. Так что, несмотря на обилие голых тел картина, как и «Декамерон» ни разу не скатывается в пошлость. Эротизм у Пазолини неотрывно связан с повествованием. И если у героини Лауры Бетти любовник приподнимет край одежды, то Пазолини не станет прятать причинное место заботливо убирая камеру. Как есть, так есть.

Однако, для меня этот фильм является подтверждением постановочного гения Пазолини. Режиссер превосходно справился с кардинально новой для себя, британской эстетикой. Даже гэги у него принципиальным образом изменились, стали более простецкими и незамысловатыми. Гораздо холоднее, чем в «Декмероне», но и нравы то в Британии были совсем не итальянские. Загадочная «вещь в себе», без начала и конца — зарисовка, написанная языком кино, без религии, бунтарей и классов. Только Чосер. Чосер. И Пазолини.

8 из 10