Декамерон

Джованни Боккаччо был в числе тех, кто выбрал эту дорогу. Один из мудрых проводников на бесконечном пути человечества к самому себе… (образчик советского литературоведения)

К полуэротической полумифической трилогии жизни Пьер Паоло Пазолини шел окольными путями: причащался евангельскому синопсису, припадал к источнику античной трагедии, чьи темные воды и спустя тысячелетия отдают благородной горечью, скитался по пустыне безвременья, где, ведомые протестом, люди жрут себе подобных — окровавленные аллегории на двух ногах. Он опытно ведал добро и зло, заключал их полновесные зрелые плоды в прямоугольник кадра, по привычке больших режиссеров несколько отстраняясь, предоставляя натуре взять свое, но не чуждаясь и прямого высказывания. Неизвестно, стало ли его обращение к Боккаччо спонтанным откровением, или постепенно вызрело, но в некотором роде встреча двух великих итальянцев была неизбежной. Внутренняя логика творческих странствий Пазолини магнитом влекла его к эпохе Возрождения, к ее мировоззренческой революции и возросшим на тучной почве религиозного декаданса контрастам: высокому гуманизму и откровенному скотству, мудрости и невежеству, радостному цветению плоти в кольце ветшающих, но все еще крепких монастырских стен.

Само название — «декамерон», «десятидневник» — досталось фильму скорее по наследству, нежели по праву. Отодвинулась куда-то за пределы терзающая Флоренцию чума, исчезла компания из десяти рассказчиков — весь этот внешний каркас, не позволявший новеллам рассыпаться беспорядочной грудой. Впрочем, они и не осыпались, а, скорее, пролились, выплеснулись на экран — яркие цветные пятна в строгой рамке черно-белых титров. Поначалу кажется, что вот-вот ухватишь систему: каждый сюжет танцует вокруг определенного греха — сребролюбия, лицемерия, прелюбодеяния, лжи. Но этот порядок вскоре прихотливо меняется, на смену условным грехам являются столь же условные добродетели, а границы между ними, как и стыки отдельных историй становятся все менее заметными. Фривольный порнографический анекдотец сменяется размышлением о сущности святости. Предельно лишенная романтики, но все же очаровательная любовная история оттенена мистической драмой с привкусом триллера и тихой печалью финального аккорда. Короткими интерлюдиями между ними, а потом — и внутри них, прорастает обрамляющий сюжет: скользит по лицам героев пристальный взгляд иконописца, черпающего вдохновение в пестром течении жизни. Эта маленькая роль, сыгранная самим Пазолини, констатирует его художественный метод. Там где текст Боккаччо выдавал его увлечение библиотечным делом (ровные ряды новелл, строгая красота тематического каталога, заботливо подписанные названия и обязательная мораль), режиссер действует в манере живописца: смешивает краски, открывается будущему изображению, равно принимая и не ведающие стыда цветы у края выгребной ямы, и тот сор, из которого они растут, и невесомое золото мелькнувшего в синеве ангельского крыла. Здесь нет диалогов: только сменяющиеся монологи лицом в кадр, только портреты. Игра образов и оттенков: первый вино-красный росчерк на каменной стене, теснота каменного гроба, небрежно зажатый в зубах одуванчик (весеннее золото на смуглой коже), доверчивые глаза Нинетто Даволи.

Конечно, мастер не ограничивается воспроизведением, конечно, переосмысливает. Но большая часть идейных трансформаций на пути от книги к фильму рождаются сами собой, вырастают из разницы мировосприятия, мироощущения. Гуманизм века двадцатого, нашедший в «Декамероне» свое совершенное отражение — уже совсем не тот, что был во времена Боккаччо. Он — не постхристианский, уже утративший вкус к хлебу сверхсущному, но все еще остро чувствующий свою связь с прежней традицией, а, скорее — внехристианский, забывший о горнем так прочно, что, кажется, и вовсе не ведавший его. История сделала круг, и мы снова вернулись к телесному восприятию мира: у привидевшихся мадонн усталые глаза и подкрашенные губы, у вернувшихся с того света призраков, если их ткнуть булавкой, течет кровь. Священные одежды стали декорацией, ад — страшилкой для детишек. И небеса опустели, зато под каждым кустом, в каждой смятой постели — paradiso. Герои Пазолини — это все те же птицы большие и малые, полевые лилии, что не жнут, олени, стремящиеся на истоки вод. Они знают слово «грех» и привычно побаиваются его, но, в сущности, не различают доброго и дурного: милые гробокопатели, обаятельные убийцы, смешливые мальчуганы, тянущие одну руку за монетой, а другую — к ширинке. Может быть, именно поэтому, здесь, при обилии откровенно показанных совокуплений, совсем нет духа вожделения с его извечным лукавством, подспудной игрой и томительной жаждой запретного, но — лишь чистая радость жизни и широкие улыбки, играющие на лицах. Ешь! Пей! Люби! Молись, если хочешь, а потом — возвращайся на ложе, или припадай жадным ртом к щербатому глиняному краю чашки, к виноградной влаге. Мы — сами себе и рай, и ад: небеса воспеты здесь, преисподняя мелькнет в «Сало». А на границе между ними, как уверен режиссер — только совесть.

Лента снята по мотивам книги, бессмертной книги «Декамерон» — что, в общем, чувствуется по тому, как развивается сюжет, по общему «дыханию» картины, по тому, как расставлены персонажи, по тому, насколько интересна композиция и т. д. В фильме присутствует, естественно, подлинно итальянский колорит — да он и не может не присутствовать, когда ленту снимает итальянский режиссёр с итальянскими актерами по итальянскому произведению.

Понравилась цитата, которая есть в начале: «Но в юности все мы грешим». Да, с этим трудно не согласиться, однако стоит признать, что для некоторых людей юность (а вместе с ней и грехи) затягивается на очень долго — причём как в прямом, так и в переносном смысле.

Поражает своей символичностью сцена падения в фекалии — когда герой хочет выйти в уборную, но подскальзывается и оказывается в яме. На мой взгляд, эта сцена образно показывает, что тот человек, который хочет чем-то поживиться, может уйти в итоге ни с чем, оказавшись, мягко говоря, среди нечистот. После падения в грязь герой начинает своё не самое приятное путешествие по улочкам городка и попадает в лапы в двум мошенникам, которые хотят поживиться бриллиантами в склепе недавно умершего духовного лица. Они-то хотят его надуть, заставив парня лезть в могилу за сокровищами, но он оказывается хитрее них, и в результате своей ловкости остаётся с очень дорогим кольцом (которое позже, очевидно, продаст втридорога). Здесь тоже интересно символическое прочтение авторского режиссерского текста — пускай человек сначала оказался в грязи, но не разочаровался в жизни, а продолжил путешествие и в результате оказался в выигрыше. Мне кажется, что с таких героев стоит брать пример — то есть не разочаровываться и продолжать путешествие.

Где-то в середине фильма из уст одного из героев вылетает фраза: «Работа должна кормить, а не убивать». Да, это полностью про наше время, когда одни люди хотят активно поэксплуатировать других людей. Очень верно подмечено. Надеюсь, каждый, кто читает эти строки, найдёт ту работу, которая на самом деле его будет не уничтожать (морально и физически), а вкусно и обильно кормить. Дай-то бог!

Любопытна и по-своему завораживает сцена в монастыре, когда юноша, прикинувшись немым, занимается любовью со всеми монахинями подряд. Хотел бы я оказаться на месте этого удачливого парня! Сцена снята интересно и немного шероховато, но какой глубокий смысл скрыт за ней. В данном случае — любовь к Богу пускай остается любовью к Богу, но земные удовольствия очень даже по нутру! Неким продолжением этой картины является и другая сцена, которую увидим чуть позже: ревнивый муж возвращается домой пораньше, чуть не застав её с любовником в постели, но она выдает его за того покупателя, который хочет приобрести большущий кувшин. И как этот самый любовник ловко обманывает мужа, когда супруг начинает чистить кувшин от грязи, а в это время любовник овладевает женой. Снято ловко, дерзко, вкусно, и, кстати говоря, на удивление современно. Эта сцена меня впечатлила.

Несколько слов про фильм в целом. У многих актеров в данной ленте плохие зубы, даже очень плохие, и лица как из народа — либо режиссёр тщательно отбирал персонажей, чтобы они были как средневековые жители, либо не нашлось никого получше, чтобы сняться в этой ленте. Если первое — то браво, господин Пазолини, если второе — то даже и не знаю, что сказать.

Несмотря на то, что это вроде как классика, лично мне смотреть фильм было немного скучновато (пусть простят меня все поклонники маэстро), но на вкус и цвет, как говорится… Кино производит ощущение какой-то схемы — то есть взят неплохой материал, хорошая концепция, неплохая операторская работа, есть даже начиночка, но нет ощущения сцепленности, нет ощущения хорошей монолитности, мне кажется, что над фильмом нужно еще поработать. Но в то же время есть, конечно, эпизоды, ради которых картину смотреть очень интересно: сцена в монастыре, сцена росписи храма, воровство украшений из склепа, сцена, когда молодых любовников застают в постели и т. д.

Вердикт: эта лента подойдет всем любителям итальянской тематики и итальянского колорита (главным образом, средневекового). Она понравится всем любителям мировой классики, а также всем, кто любит жанр микро-новелл, собранных в одной месте. Приятного просмотра, итальянофилы!!!

6 из 10

Все говорят — мы живем в самую богатую и информативную эру со времен зарождения человечества. Количество информации практически бесконечно. Самые полные и исчерпывающие данные о любой народности, любой эпохе преподносятся мгновенно. И тем не менее, вся прошедшая история остается для нас абсолютно закрытой дверью, к которой невозможно подобрать ключа. Музей, театры, пьесы, картины, романы, статуи и пр. произведения искусства НИЧЕМ не отличаются от стола, шариковой ручки, рессоры или зубной нити. Для того, чтобы глубинно вчувствоваться в конкретное творение нужны люди, которые смогут заново его открыть. И, как ни странно они существуют. Так, возможно, самым лучшим «ре-мейкером» классических произведений является Пазолини. Правда никак нельзя сказать, что он специализируется исключительно на старинных произведениях. Ведь ранние его работы на остросоциальные темы (Ночи Кабирии, Аккатоне, мама Рома) не менее выразительны. Но, как мне кажется, в первую очередь он просто сногсшибательный, бескомпромиссный, смелый и живой как стадо буйволов во время спаривания, художник-интерпретатор…И срок давности событий не является для него препятствием.

XIV век. Столь далекий, столь незнакомый и чужой вдруг предстает перед зрителем сказочной, но до боли привычной эпохой. Ибо чувство волшебным образом роднит всех представителей земного шара во веки веков. Каждый из зрителей невольно узнает в страстях, разыгрываемых на экране, свои собственные. Ибо, любовь как известно бессмертна и правит миром, а этот фильм ни что иное как восторженная ода во славу сего бессмертного чувства.

Кажется невероятным, что сборник рассказов, в каждом из которых занимаются прелюбодеянием (иногда не один раз и порой не «классическим» способом) смог прорваться сквозь ночь христианского морализма, пуританского воспитания и лицемерных общественных норм и добраться таки до времен сексуальной революции XX века, где встретил своего второго отца и вновь запестрел всеми красками.

Как возможно, чтобы столь «непотребное» произведение существовало и привлекало внимание все новых и новых поколений на протяжении уже почти 700 лет?! Только одно качество — искренность могла предохранить произведение Бокаччо от сожжения в качестве богохульного и развратного. Искренность как абсолютное отсутствие пошлости, чего бы то ни было напускного, придуманного, искусственного. Ведь в знаменитом Декамероне жизнь изображается без какого-либо напускного морализма, теории о ценностях и поступках, она сама в себе есть главная ценность и главное благо во вселенной. Как известно именно с этого тезиса и началась великая эпоха возрождения. Можно ли сказать, что сегодня, во времена, не нуждающиеся в описании, она уже мертва?

Окидывая взглядом произведения величайших кинематографистов XX века, таких как Тарковский, Антониони, Брессон, фон Триер, Вайда невольно склоняешься к положительному ответу. Но есть также и двое известнейших людей, кажется попавших к нам прямиком из Ренессанса. Феллини и Пазолини. Кудесники, способные вдохнуть жизнь в охладевший труп нашего подлого мира, источающие бесконечную радость и волю к жизни посреди раскинувшейся бескрайней и беспросветной ночи.

Поэтому неслучайно сам Пазолини изображает в фильме именно художника, мучимого неразрешимыми противоречиями между ужасной, жесткой реальностью и блаженным, сладостным миром воображаемого, ищущего некоего высшего откровения, «истины, что сделает нас свободными».

Но подводя итог нужно заметить, что проанализировать и как-либо оценить этот фильм не представляется возможным. Подобно самой жизни он всегда будет стоять над всеми мнениями, критикой и глубокомысленным анализом. Все, что остается сделать понимающему зрителю — молча созерцать и восхищаться бессмертным духом безвозвратно утраченного времени.

Фильм посмешил от души. Насколько же человек, а в частности, итальянец, может далеко зайти, ради обладания «предметом» вожделения. Будь то материальные ценности или плотские утехи, люди инстинктивно найдут любой способ обойти закон светский и закон божий, дабы удовлетворить свою потребность. В этом фильме (а вернее в книге, с коей и был взят сюжет) прекрасно обыграны истории, иллюстрирующие превосходство порока над созданными нами же самими сдерживающими бастионами, именуемыми моралью, набожностью и рациональностью. Не всегда эти «благие» преграды в состоянии сдержать сильнейшее из желаний человека — жажду удовольствия. В этом фильме наглядно показано, на примере нескольких притч, мало что может остановить нас на пути к вожделенному.

Вообще, поразительно, как на примере такой, довольно фривольной темы как прелюбодеяние (ибо этот «грех» превалирует в фильме), можно показать разнообразие человеческих пороков, культурное, социальное и религиозное лицемерие, неиссякаемую жажду человека в сладострастных изысканиях.

Если же отбросить весь этот философский подтекст картины, перед нами предстает довольно смешная комедия, в которой полно мудрого и хитрого юмора, нечто вроде Алдара Косе, но на итальянский лад, с их характерной шумностью, эксцентризмом и «озабоченностью». Жены изменяют мужьям, монашки прелюбодействуют с садовником, хозяева обводят вокруг пальца доверчивого гостя и обкрадывают его. Веселая нация.

Качество картинки тех лет оставляет желать лучшего, но это здесь крайне маловажно, не в этом прелесть данного кино, а в персонажах и ситуациях, в которых они оказываются.