Индокитай

Уникальный фильм, снятый на рубеже времен
Фильм вышел в уникальное время, когда Франция уже прошла острую фару рефлексии, связанную с потерей Вьетнама, но еще не настали времена «повестки», когда те или иные события можно освещать строго с какой-то одной стороны.

Из-за этой особенности фильм удивительным образом сочетает в себе романтическую мелодраму старой школы, где красивые персонажи в исполнении красивых актеров красиво отдаются страсти, а с другой - драму, в которой другие люди пытаются выжить.

Есть немало фильмов, содержащих в себе не менее полярные миры, но в них всегда присутствует Рубикон, отделяющий реальности. Тут не 2 мира и 2 жанра крайне органично и причудливо переплетаются, и атмосфера происходящего очень быстро затягивает в себя и хочется просто смотреть.

Да, если включить критику и начать с формальной точки зрения разбирать детали, то можно придраться ко всему, но фильм даже не пытается в достоверность и пытаться оценивать 100% художественный продукт на предмет соответствия реальности, истории или чему-либо еще совершенно не корректно.

Единственное, что может отпугнуть от просмотра современного зрителя, – это слишком уж приторные и неестественные прорывы страсти персонажей в начале фильма, но если чуть-чуть потерпеть, то далее данный шедевр расцветает без каких-либо но или если.

10 из 10

Не смей болтовнёй о свободе скрыть слабость своих плечей
В музее Версаля есть полотно кисти Жана-Леона Жерома, изображающее (с большой степенью исторической точности, по мнениям причастных современников), приём послов Сиама Наполеоном Третьим, первый за двести славных лет после неудачной попытки колонизации Индокитая Людовиком Шестнадцатым. На нём, под арочными, трёхчастными, с ренессансной аллегоричностью украшенными сводами королевского дворца Фонтенбло, перед рядом придворно прямых, в эбеновые фраки либо в расписные, в аксельбантах и орденских лентах мундиры затянутых сановников, глядя на бонапартовски нахохленную, хищноносую, преждевременно лысеющую императорскую семью, по диагонали от мотыльково-нежной, в кисее и брюжском кружеве на необъятном кринолине императрицы Евгении и роя её цветущих фрейлин, по драгоценным, узорчатым обюссонам - ползут на карачках, раком, неуклюжими задами кверху темнолицые, пустоглазые, в жёстко-шёлковых халатах и катеноидальных, на косицах держащихся шляпах сиамские послы. Трудясь ползут, мозоля локти, блестя крупным потом на крутых скулах - чтобы облобызать-обслюнявить лак императорских штиблет. А император бесстрастен, невозмутим, самую малость разве брезглив, злопамятуя, как именно отказ братьев-иезуитов вот так же проползти на карачках к трону сиамского короля Нараи послужил причиной провала дипломатической миссии Шестнадцатого Людовика. И одного взгляда на холёное лицо малого Наполеона достаточно, чтобы понять: ни один белый в созданном им мире не поползёт на карачках перед цветным, будь цветной хоть трижды королём Сиама - более того, сама мысль как-то оспорить цветовую иерархию карачек выносится придворным художником за скобки рационально допустимого. И достигается это сознание - впервые! - не методами войны и дипломатии, но стилистически. Так же, стилистически, через сто тридцать насыщенных не самыми славными для Франции событиями лет после приёма послов Сиама в Фонтенбло Режис Варнье - формально самым антиколониальным своим фильмом - ставит на карачки одновременно Вьетнам, Камбоджу и Лаос, единственным сюжетным поворотом, изымая оттуда холодную, надменную, роскошно-завораживающую красоту Катрин Денёв, то есть блеск Франции в самом притягательном, самом бесподобном своём варианте, оставляя Азию наедине с собственным постылым экзотизмом.

Ибо в прошлое ушли времена экзотизма -'голода по пряностям', пресыщения отслоениями красоты в музеях и бытом отстоявшейся культуры, упоения ядом сознания, возбудителем чувствительности, в противоположность здоровой пище духа, и тем более поиска в дальних странах 'эстественного человека' Руссо или Ноа-Ноа Гогена. Постколониальная, де факто опозорившаяся, если считать по Киплингу, Франция, сбросившая бремя белых с изнеженных в колониальном барстве плеч при первых признаках мозолей на лилейной их коже, срочно нуждалась в художественном ребрендинге, в переосмыслении своего стыда, в переработке его в нечто по возможности привлекательное, лестное, вожделенное. И Варнье справился с этой задачей на 'отлично'. Взяв, конечно, на вооружение метод Пьера, например, Лоти, состоящий в проникновении в душу малоизвестных народностей посредством поцелуев и объятий, в чувстве 'цвета и формы', сведенном к прикосновениям 'трепетной плоти' всех цветов и оттенков, но и совершенно по-французски, с беспардонностью возврата к кондовому классицизму, максимально клишировав систему своих персонажей, превратив их в функции, в прозрачные и яркие символы в услужении у новой пропаганды.

Элиана, героиня Денёв, у него - это непреходящая французская культура, ледяная, сухая, рациональная, жестоко идеалистичная, жёстко дисциплинированная, кроваво трудолюбивая, не считающаяся с сердцем и отличным от галльского умом, но непреодолимо манящая недоступностью своею, своим изыском, своей неподражаемым, лощёным, тайны и невозможностей полным изяществом. Вместе с ней Индокитай покидает не просто Франция, его покидает сама цивилизация, оставляя страну на откуп подобным Камилле, названной дочери Элианы, балованным, но цветным детям, взращенным по французским лекалам и слишком буквально воспринявшим республиканские, многой кровью оплаченные принципы - а потому восставшим против учителей своих, но умеющих только то, чему их научили, а оттого лишь воспроизводящих кровь, и дикость, и безумие революции полуторавековой давности. Однако уже их дети, рожденные в свободном Индокитае, экзотизмом своим и азиатской своей инакостью тяготятся и тяготеют к земле угнетателей поколения их отцов, летя, как бездумные бабочки, на французские красоту, мягкость, благоуханье. Если брать за основу метафору Поля Клоделя, видевшего Индокитай в образе баньяна, что вырастает не из единой точки: с него свисают нити, которыми он возвращается искать грудь матери, что подобен храму, рождающему себя из себя, - то грудь, к которой припадает современный Индокитай - французская, и не потому, что она молочнее материнской азиатской, но потому, что элегантнее, белее, нежнее. Индокитай так и не стал 'кокосовой пальмой, образом триумфа, что кидает ввысь пышную вершину и изнемогает от бремени своей свободы, а в жаркие дни она раскрывает листья в экстазе счастья, и в том месте, где они расходятся, видны черепа кокосовых орехов, точно головы детей'. Гимном обывательской мощи европейской цивилизации, проигравшей всё, но кровавыми клыками выгрызшей себе комфорт, звучит фильм Варнье. А потому не плачь, не плачь, Иветта, что наша песня спета; пока под ветром ломится банан, под крики сингапурских обезьян, все розовые грёзы унылых метисов будут лишь о великой чести облобызать лак патентованных штиблет на ворсе настоящего обюссона. Не о свободе, точно не о ней.

Ножом в сердце
Только так и можно описать этот фильм. С самого начало он был пропитан трагизмом и именно поэтому не отпускал.

Читая описание к фильму мне казалось что Индокитай это просто удачный фон для любовной трагедии. Но нет, он сам по себе трагедия. Смотреть на лишения азиатского народа было невыносимо. Так же как и на скотство белых. Маленькая горстка риса на всю семью, рынок рабов, убийства мятежников. Все это угнетало и заставляло сомневаться в реалистичности фильма. Ведь не может быть чтобы такие зверства происходили в цивилизованной стране в двадцатом веке.

Коммунисты и революция являются очень сложными проблемами. С одно стороны они освобождают свою страну, но с другой стороны топят её в крови. зачастую невиновной. Да и кто сказал что независимость все поменяет ?Система все равно одна и та же.

Но в историческом плане все безупречно. Полное погружение в колониальный быт. Хоть фильм и не явлется документальном наблюдать за бытом местного населения, колонистов, одеждой, музыкой, обычаями, архитектурой было чрезвычайно интересно и познавательно. Не было ощущения фальши.

Отношения Жана-Батиста и Камилы отдельная тема. Большего всего меня поразила сцена когда он передает ей воду посредством своей слюны. Это было убедительней чем тысячи слов и миллионы роз. Одной из самых сильных сцен фильма считаю встречу Жана-Батиста и Камилы на рынке рабов. В их глазах было столько невысказанных слов, бури эмоций. У них была действительно великая любовь.

Личность Камилы мне очень симпатизирует. Пускай она романтична и экзальтированная, но она живая. Человек который умеет любить, страдать, сгорать до тла. Она справедливая и умеющая чувствовать. Это два редчайших качества в человеческом мире. Именно такой наверно и должна быть молодая девушка. В конце, правда, её поведение становится спорным. Оценить однозначно её отказ возвращаться домой и присоединение к коммунистам сложно. Это и подлый и благородный поступок одновременно. И вряд ли когда либо смогу понять поступила она хорошо или плохо. Да и наверно это по черно-белый системе нельзя измерять. Это что-то вне правил, серое.

Жан-Батист однозначно положительный герой. В мире где приказы руководства и деньги решают все он оставался человеком. Несмотря на то что это было невыгодно и вообще мешало. Мужество с который он принимал свою судьбу и защищал Камилу поражало. За него переживала больше всего. пожалуй, он идеал мужчины.

Фильм изумителен. Он ставит непростые вопросы, заставляет чувствовать, узнавать что-то новое, становиться лучше. Ты думаешь как бы ты поступила в той или иной ситуации, а это наверное самый главный признак хорошего кино.

В юности мы думали, что мир состоит из неразделимых понятий: мужчин и женщин, гор и равнин, людей и собак, Индокитая и Франции...
Одной из вырезанных сцен, включенных в расширенную версию «Апокалипсиса сегодня» является эпизод, когда Уиллард со своей командной наталкивается на каучуковую плантацию, колонизированную французами много лет назад. Несмотря на то, что Первая Индокитайская война закончилась более десяти лет назад и Вьетнам стал независимым государством, французские колонисты будут защищать этот отдаленный форпост французской цивилизации до последней капли крови. Я не один раз смотрел «Апокалипсис сегодня» и эта сцена является одной из самых любимых. Поэтому, я решил «восполнить пробел в своем образовании» и посмотрел «Индокитай».

Действие данного фильма начинается в конце 1910х гг., когда Элиана Деврвье удочеряет Камиллу — наследницу династии Нгуен. Благодаря этому, владения семьи Деврвье значительно увеличиваются и каучуковая плантация Элианы становится одной из крупнейших в Юго-Восточной Азии. По прошествии десяти лет, Элиана растит Камиллу как родную дочь и каучуковая плантация приносит баснословный доход. В это же время, Элиана начинает роман с молодым морским офицером Жаном-Батистом. Все идет своим чередом до тех пор, пока Жан-Батист не спасает от террориста Камиллу и между ними вспыхивает взаимная любовь. Элиана, желая уберечь падчерицу, организовывает перевод Жана-Батиста на отдаленный форпост и соглашается на помолвку Камиллы с другим вьетнамским аристократом — высланным из Парижа коммунистом Тханем. Сразу после помолвки, Камилла, с одобрения Тханя, сбегает из Сайгона и отправляется на поиски Жана-Батиста...

Фильм начинается с показа идиллической колониальной жизни: огромная плантация; строгая, но справедливая Элиана, называющая работников «детьми» и никогда не наказывающая их без веской причины; мирное сосуществование французской и вьетнамской элиты. Тем не менее, данная идиллия сохраняется в стенах плантации и, пока, в Сайгоне.

За стенами плантации начинает разгораться пламя революции. Сначала неумело, первые революционеры устраивают поджоги и диверсии, осуществляют убийства коллаборационистов. Камилла, вырвавшаяся из своей «золотой клетки», видит жизнь простых вьетнамцев и проникается революционными идеями.

Французское общество показано инертным и неспособным ничего противопоставить разгорающемуся революционному пламени. Единственным персонажем, пытающимся бороться с революционной фрондой является глава колониальной полиции Ги, но его работа саботируется отсутствием поддержки со стороны армии и флота и судьбоносным решением Правительства Народного Фронта освободить всех вьетнамских политических заключенных.

Одна из самых важных ролей в событиях фильма играет любовь. Можно сказать, что любовь является, в какой-то степени, катализатором практически всех событий в данном фильме. Любовь является одновременно и благословением, и проклятием. Практически каждая сюжетная линия «Индокитая» начинается с любви: любви Элианы к своей приемной дочери; любви Камиллы к Жан-Батисту; любви Тханя, и позже Камиллы, к родной земле. В конце-концов, Элиане удается запечатлеть кусочек Индокитая, которого «уже нет в живых» в образе ее внука Этьена — сына Жана-Батиста и Камиллы — и ее любовь к внуку будет символизировать любовь к навсегда исчезнувшему старой колонии.

Катрин Денев, когда-то позировавшая для национального символа Франции Марианны, и в этом фильме олицетворяет свою родную страну. На первый взгляд, Элиана кажется холодной, заносчивой и неприступной, но «за фасадом» перед зрителем предстает ранимая и способная любить женщина. Она способна на храбрые поступки, воодушевляющие ее работников, но обстоятельства оказываются сильнее ее и прошествии двадцати лет она, вместе со своим внуком Этьеном, превращается в осколок Французской Империи. Другие актеры также показали себя на высоком уровне: Венсан Перез в образе импульсивного Жана-Батиста; Жан Ян в образе циничного полицейского Ги и список можно продолжать до бесконечности.

Подводя итог, хочется сказать, что получился грустный, искренний и красивый фильм. Рекомендую посмотреть «Индокитай» в паре с «Последним императором» Бернардо Бертолуччи.

9 из 10