Искусство ограбления

Мухи — это Жан-Поль Сартр. Тошнота тоже. Картина (нарисованная в конце) и сам конец тошнотворен. У неудавшегося художника, ныне критика, серьезные финансовые трудности. Наркотическая зависимость. Наркотик хоть и в виде официальных таблеток, принимается практически непрерывно. Паранойя, мания преследования, скрытые за маской амбициозного профи. Отличный объект для манипуляции. Разыграна великолепная партия, сулящая Кэссиди миллионы. Остальное — лишь внушение и воображение, ускользающая дымка, не было убийства, нет и самой жертвы. Жертвы, которую убивают два раза! И небрежно топят в озере Комо с безмятежным осознанием своего долга. И, наконец, замыкание. Воображаемое — действительно, классика жанра — от триллеров Альфреда Хичкока до пространственно-временных бурфикаций Дэвида Линча. Краткая сводка об исчезнувшей учительнице на холодильнике, которую ищет полиция 3 стран. А ведь такова память возмущенного разума. Стоит лишь пару причин и следствий переставить местами, и в действительности все не так, как на самом деле. Не правда ли?

Не может зависть быть бела,
Коль не приносит людям счастья,
Она чернеет с каждым часом,
С тех пор как в сердце родилась…

Что ты есть в этом мире? Что представляешь из себя? Кино об этом. Именно об этом.

«Сожженная оранжевая ересь» согласитесь звучит более интригующе нежели «Искусство ограбления». Тем более когда кино имеет явно художественный акцент. Некая изюминка загадочности в первом варианте и явная топорность упразднённости во втором. Однако для привлечения к ленте дополнительного внимания, пойдёшь и не на такое. Тем более, что картина рассчитана явно не на массового зрителя. Слишком велик хронометраж диалогов. Отчасти заумных, отчасти попросту пустых. Это утомляет. Драйв, экшн так востребованные ныне, укорочены до минимума. Нет тут этого. Нет. И это, безусловно, не способствует концентрации внимания. Скорее наоборот, ведёт к рассогласованности.

Едва ли не до середины картины праздная скука, где художественный критик кормит лекционным материалом малообразованных толстосумов продувая мозги как ему вздумается. «Куколка» (милое дамское личико), случайным мотыльком залетевшая и вспорхнувшая едва ли не на его плечо, а затем и в кровать (получасовое знакомства видать к этому располагает), испытывает на себе узлы его комплексов и страхов. Пикировки в духе «кто кого съест» — возможным продолжением отношений и личностными особенностями характеров.

Искра триллера здесь начинает высекаться лишь во второй части повествовательного рассказа при выходе на сцену персонажа Мика Джаггера (коллекционер Кессиди). Именно к нему в гости приезжает парочка для интервью с художником-затворником (роль Дональда Сазерленда) живущему здесь же, под покровительством баловня судьбы.

Казалось бы теперь, при полном сборе всех дам и господ, всё и должно «закрутиться-завертеться», ан нет. Сплошной минор и продолжение знакомства зрителя с возрастной отрыжкой. «Куколка» в мужской среде. В бликах их «фотовспышек». Тут едва ли не «пенсионеры»(хотя пенсионеры они и есть, М. Джаггеру — 76 лет, Д. Сазерленду — 84) в желании покровительствовать, ловить на себе отблески лучащихся жизнью глаз… и само собой разумеющееся «распушать павлиньи хвосты». Да-да, жизнь на излёте, а так хочется ещё восхищать, нравиться, производить впечатление. И какая разница чем, талантом ли, умом речей, мошной кошелька… За ускользающие мгновения

А за всем этим «флёром» расчётливая прагма двоих из троих присутствующих. Сделка. Сговор. Чистый «профит». Она, дама, лишь маленькая пешка для отвлечения в чужой партии. Мат «шахматному» Королю ставится вероломством стремительного удара. Во многом неожиданного. Исподволь. А пешка, сделавшая дело, вообщем-то больше и не нужна. Она выполнила свою миссию, роль её и была «пешечною». Значит, можно и удалить с доски игры.

Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. (Евангелие от Марка)

Истинность человеческого лица обнажает режиссёр в своём замысле. Порочность бездаря в зависти к таланту. И желание погреться, хотя бы в отблесках чужого гения. Перед нами едва ли не «Амадей»(1984) Милоша Формана где Сальери «пожирает» Моцарта. Перед нами «Маленькие трагедии»(1979) Михаила Швейцера где внутренний Минотавр одного, менее одарённого, разорвал душу «коллеги» ревностно восхищаясь. А «мухи» тут, «мухи» там лишь воздаянием должного за прожитую жизнь. Навозную.

6 из 10