Любовь к резине

Паранормальный научный эксперимент
Фильм на самом деле серьезный. Это надо признать несмотря на трешевые вставки которые скорее сбивают с толку, придавая некоторую вульгарность происходящему. Однако к середине фильма понимаешь что хотел сказать режиссер - возможно в реальности в отряде 731 примерно все так и было, такой же накал абсолютного безумия под прикрытием научной работы. Сама идея кстати абсолютно не выдумана - накачать человека по предела LSD и посмотреть насколько далеко сможет зайти его разум (эта тема так же обыгрывалась в фильме Лестница Иакова 1990). Разумеется никто не задавался вопросом о гуманности подобных незаконных экспериментов и о том что вести садистские опыты на людях как то нехорошо. В этом моменте прослеживается очень тонкая параллель с аниме Акира (1988), хотя там это все было выведено на поистине глобальный масштаб - здесь же все более ограниченно в первую очередь за счет бюджета. По сути весь фильм завязан на пяти героях; все локации умещаются в ангар, офис и лестницу между ними. Любопытно что ситуация в фильме, начинаясь как строгий научный эксперимент - очень быстро выходит из под контроля уже к середине фильма, а ближе к концу главный объект исследования разворачивает свою мощь уже на полную катушку...

Этот фильм не из тех что когда либо покажут массовому зрителю. Резкая контрастная черно-белая съемка и обилие вычурной электроники - прямая отсылка к первой части Тетсуо (1989). В этом фильме так же присутствует запредельная жестокость, натуралистичная сцена изнасилования, пытки - это однозначно кино для любителей. Однако несмотря на некоторую трешевость не стоит воспринимать этот фильм как имеющей целью только шокировать неподготовленного зрителя. Скорее то что нам кажется шоком - для японского менталитета вполне нормальные вещи, и их желание создать сверхчеловека в фильме показано вполне серьезно.

Пролетарский ответ на фашистский вопрос.
Еще один фильм-шедевр японского режиссёрского гения Фукуи, который был несправедливо обделён вниманием мировой синема-общественности. Вообще трудно сказать, о чем это кино. В центре сюжета какой-то абсолютный трэш за гранью добра и зла. Скорее всего, нам демонстрируют подпольную японскую лабораторию MK Ultra, где проводятся пытки, изнасилования наркотой, проводами и наживую. Но из-за недофинансирования иллюминаты принимают решение закрыть этот подпольный филиал адептов нового мирового порядка. И что же теперь делать? Оторваться напоследок во имя науки.

Мало кто понимает, что Япония это не только анимэ, суши, самураи и няшные школьницы. Это ещё и древняя крепостническая, садистская азиатская культура, где до появления буддизма (японцы тащемто не буддисты), а главное христианства вообще торжествовала полная тьма и упоение смертью. Эта особенность японской культуры давит по мозгам им и сейчас. Достаточно лишь вспомнить любовь к самоубийству среди японцев. И то, что в полной мере древняя тёмная сторона Японии проявилась в поддержке императорским режимом Гитлера. В экстатическом соитии императорской Японии и гитлеровской Германии. Отсюда и вытекает чёрно-белая эстетика фильма сродни ССовской форме и маршам вермахта.

Но если уйти чуть раньше. Во времена гражданской войны в России, где водяные буряты (а так называли Японцев) проявили свой садизм в полной мере. Когда они пытали, мучали, разделывали честных красных коммунистов восставших против несправедливости эксплуатации человека человеком. Сразу всплывают фамилии Анненкова, Унгерна и прочих врагов трудового народа. Слияние белого движения с вот этой вот японо-молного-азиатской тёмной бездной породило на свет государство Дальневосточная Республика что-то там и идею Великой Монголии декларируемой Бароном Унгерном. И только ценой невероятных усилий, мужества и жертв со стороны трудового советского народа удалось остановить эту бездну.

Пальцерезка императора Японии, попытка отправить в Россию груз зараженного радиоактивного фукусимского мяса и, конечно же, отряд 731. Отряд 731. Вот что должно всплывать в памяти у честного советского человека при слове “Япония”. Мерзкий нацистский, фашистский режим готовый ставить опыты на советских гражданах, которых эти садисты именовали не иначе как наруто (полено). Полено. Мы честные трудовые люди были для этих садистов не иначе как просто поленьями, древесиной для их бесчеловечных нацистских опытов отряда 731. Вот. Вот что такое Япония. Вот о чём повествует этот фильм. О японских фашистских палачах, идущих в ногу с доктором Менгеле папашей Йозефом.

Берегись праворульный житель Владивостока, предавший советскую власть и честных тружеников Тольятти множество раз. Когда-нибудь водяной бурят подплывёт к тебе, встанет на твоей земле, захватит твой дом и тебе уже никто не поможет.

Кровь и кожа
«Любовь к резине» Шодзина Фукуи начинается как весьма мрачноватый, но несколько традиционный даже фантастический фильм о тщетных усилиях познания человеческой психики, но довольно скоро лента взорвётся симптоматичной психоделикой первого сорта тотального психоза и синематической изощренностью развёртывания казалось бы вразумительного сюжета о японских докторах Орлоффах, Мабузе и Калигари, когда на одну ложную фабулу наложится другая, а монохромный кадаврический мир утонет в кроваво-сексуальной рефлексии, бесконечной и мучительной истерии, нервических криках невыносимых страданий и ощутимой почти на физическом уровне безнарративности. Отвергая аскетизм Одзу и академизм Куросавы, Шодзин Фукуи в своей патологически болезненной «Любви к резине» плетет синефильские кружева из секса и насилия, напитываясь из источника pinku eiga, в особенности Кодзи Вакамацу, переняв лапидарную статичность последнего из классического «Эмбрион охотится тайно», и Тэруо Исии, по-своему взглянув на тему женского мученичества, но в условиях не эпохи Эдо и Токугавы, а вневременного индустриализма, низведшего человека до уровня психоматерии и биоматериала. Homo novus — homo erectus — homo technologis; такой эволюционный процесс предлагает режиссер в своем резиновом междумирье.

Фукуи совершенно не интересует ни внутренняя природа его героев, ни даже сама суть проводимых ими экспериментов над сознанием, цель которых в перспективе развить в человеке навыки экстрасенсорики. Но вмешиваясь в дела божественные и тела им созданные, экспериментаторы в итоге оказываются на эшафоте собственной гордыни, при том, что в индустриальном мире Фукуи на Бога не уповается, не намекается даже, но и отсутствие всяких deux ex machina, по привычке детонирующих сюжет по гамбургскому счёту во имя победы разумного, доброго, вечного, говорит о том, что катарсис рождается не случайно; он вполне закономерен в мире окончательно свихнувшегося конструктивизма и технократического релятивизма. Ничего нового; Фукуи рифмует себя с ранним Кроненбергом, и не более того, только мутировавший гуманизм обрастает бородой буддизма, шаманизма и маскулинного раскалённого эротизма. Существование Эроса без Танатоса в «Любви к резине» более чем вероятно ввиду невозможности к смерти как таковой. Обычным способом, во всяком случае.

Фильм Шодзина Фукуи по сути находится на стыке между постапокалиптической шизофренией и садомазохистской эстетикой, эстетикой не иначе как называемой «фашизмом фетишизма». Режиссёр не без продолжительного смакования любуется этой кожаной эстетикой сексуального подавления личности; Доминант для Фукуи намного интереснее его жертвы, которую связывают, приковывают проводами, пытают звуками, образами, питают наркотиками до смерти — ожившие картины ада под номером 731 кажутся невозможными, чудовищными, асоциальными и асексуальными, но для режиссёра важен этот процесс зрительской идентификации не с живым материалом, а с теми, кто этот материал переосуществляет, трансформирует в нечто противоестественное и абсолютно новое. Но эти уродливые зародыши, психотические монстры, к счастью, обречены — Фукуи не верит таки в собственноручно сотканный дигитальный утопический сон разума, умервщляя чудовищ в самом себе, в том числе.

Если в «Пиноккио 964» ненужный искусственный голем был отторгнут своими создателями, то в «Любви к резине» зритель имеет возможность наблюдать процесс нового творения, который оказывается апокалиптическим. Любовь к резине, к искусственному и извращенному, любовь, что и не любовь вовсе, утопает, захлебываясь, в гиперреалистической рефлексии; психика человека — ящик Пандоры, и очень часто там хранятся самые зверские пыточные приспособления, коварный инструментарий власти и страсти, что идут рука об руку, как Кьеркегор и Кафка.

Резиновые люди на блюде
'Любовь к резине' Шодзина Фукуи начинается как весьма мрачноватый, но несколько традиционный даже фантастический фильм о тщетных усилиях познания человеческой психики, но довольно скоро лента взорвётся симптоматичной психоделикой первого сорта тотального психоза и синематической изощренностью развёртывания казалось бы вразумительного сюжета о японских докторах Орлоффах, Мабузе и Калигари, когда на одну ложную фабулу наложится другая, а монохромный кадаврический мир утонет в кроваво-сексуальной рефлексии, бесконечной и мучительной истерии, нервических криках невыносимых страданий и ощутимой почти на физическом уровне безнарративности. Отвергая аскетизм Одзу и академизм Куросавы, Шодзин Фукуи в своей патологически болезненной 'Любви к резине' плетет синефильские кружева из секса и насилия, напитываясь из источника pinku eiga, в особенности Кодзи Вакамацу, переняв лапидарную статичность последнего из классического 'Эмбрион охотится тайно', и Тэруо Исии, по-своему взглянув на тему женского мученичества, но в условиях не эпохи Эдо и Токугавы, а вневременного индустриализма, низведшего человека до уровня психоматерии и биоматериала. Homo novus - homo erectus - homo technologis; такой эволюционный процесс предлагает режиссер в своем резиновом междумирье.

Фукуи совершенно не интересует ни внутренняя природа его героев, ни даже сама суть проводимых ими экспериментов над сознанием, цель которых в перспективе развить в человеке навыки экстрасенсорики. Но вмешиваясь в дела божественные и тела им созданные, экспериментаторы в итоге оказываются на эшафоте собственной гордыни, при том, что в индустриальном мире Фукуи на Бога не уповается, не намекается даже, но и отсутствие всяких deux ex machina, по привычке детонирующих сюжет по гамбургскому счёту во имя победы разумного, доброго, вечного, говорит о том, что катарсис рождается не случайно; он вполне закономерен в мире окончательно свихнувшегося конструктивизма и технократического релятивизма. Ничего нового; Фукуи рифмует себя с ранним Кроненбергом, и не более того, только мутировавший гуманизм обрастает бородой буддизма, шаманизма и маскулинного раскалённого эротизма. Существование Эроса без Танатоса в 'Любви к резине' более чем вероятно ввиду невозможности к смерти как таковой. Обычным способом, во всяком случае.

Фильм Шодзина Фукуи по сути находится на стыке между постапокалиптической шизофренией и садомазохистской эстетикой, эстетикой не иначе как называемой 'фашизмом фетишизма'. Режиссёр не без продолжительного смакования любуется этой кожаной эстетикой сексуального подавления личности; Доминант для Фукуи намного интереснее его жертвы, которую связывают, приковывают проводами, пытают звуками, образами, питают наркотиками до смерти - ожившие картины ада под номером 731 кажутся невозможными, чудовищными, асоциальными и асексуальными, но для режиссёра важен этот процесс зрительской идентификации не с живым материалом, а с теми, кто этот материал переосуществляет, трансформирует в нечто противоестественное и абсолютно новое. Но эти уродливые зародыши, психотические монстры, к счастью, обречены - Фукуи не верит таки в собственноручно сотканный дигитальный утопический сон разума, умервщляя чудовищ в самом себе, в том числе.

Если в 'Пиноккио 964' ненужный искусственный голем был отторгнут своими создателями, то в 'Любви к резине' зритель имеет возможность наблюдать процесс нового творения, который оказывается апокалиптическим. Любовь к резине, к искусственному и извращенному, любовь, что и не любовь вовсе, утопает, захлебываясь, в гиперреалистической рефлексии; психика человека - ящик Пандоры, и очень часто там хранятся самые зверские пыточные приспособления, коварный инструментарий власти и страсти, что идут рука об руку, как Кьеркегор и Кафка.