Папаши

При беглом осмотре кино выдаёт намёк на глубокое проникновение в суровость пригородных реалий, выраженных в праве сильного определять порядок вещей и условия жизни на отвоёванном пятачке городского квартала, где действуют особые правила уличной шайки, делающей дела и снимающей с территории дань, угрозой обеспечивая себе лояльность трепещущей округи.

Приглядевшись, выясняется, что это всего лишь рассказ о цикличном развитии социальных структур на примере организованных колоний правонарушителей, острота которого состоит лишь в различном статусном положении их участников, заключающемся в том, что одна группа, пройдя через свои университеты, отдав дорогую цену, постигла смысл, социализировавшись в легальном мире, а другая, что держит молодёжь, не постоит за ценой, чтобы остаться за его пределами.

Удивительно, что вправлять ей мозги старики берутся далеко не самыми педагогичными методами, возвращаясь к хорошо им известному старому, иначе режиссёру нечем было бы поддерживать криминальный накал разреженного сюжета, опирающегося на интерпретированный «конфликт отцов и детей», упорно демонстрируя спиральное восхождение истории мести, в истоках которой лежат всё та же непреодолимая ненависть и неконтролируемый гнев, стремительно внося ясность в настоящее и будущее героев картины, мало заботящихся о чистоте своих развязанных рук.

Развенчанная интрига мгновенно угасает без демонстративного насилия, бледнеющего в лицах его исполнителей, превращая процесс в осторожное баловство аккуратных товарищей — актёров, робеющих приложить коллегу по полной, опускаясь до откровенного вранья, когда в взрывном порыве рука нежно ложится на горло противника, не оставляя даже вмятин на шее, хоть как-то могли обозначить реальность произносимых угроз.

В невесомости характеров, коими обделена эта история, экшн должен быть компенсирующим и предельно откровенным средством, а не рисованным позёрством в расчёте на операторскую сноровку, наконец-то вливающую ярость в фронтовую сшибку поколений, когда старшее возвращается к старому, поворачивая колесо ещё на один оборот, не отрицая, но утверждая закон улиц, где хозяином может быть только крепкий кулак.

Невзрачность боевого компонента, осложнённого отсутствием самоотверженности у актёров, лишает картину единственной опоры действия, оставляя сидеть в обнимку с идеей восходящей по спирали мести, посланной грехом молодости, до которого опускается старость, замыкая один цикл и запуская другой, где спор поколений, того и гляди, продолжит подросшая детвора.