Икота

«Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж» (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»).

Венгрия, 1914 год. По традиции девушек выдают замуж за тех, кто приглянулся их родителям — о любви или хотя бы симпатии тут нет и речи, разводы запрещены по закону. Начинается Первая мировая война, мужчин мобилизуют на фронт, а в поселениях остаются одни женщины — наконец-то свободные от необходимости терпеть дома нелюбимых супругов (порой пьющих и поднимающих руку на жен). В одной из деревень организуют лагерь для военнопленных, начинается череда романов с местными красавицами. Только вот незадача: война заканчивается, мужья возвращаются. И тогда предприимчивая домохозяйка налаживает производство мышьяка из липучек для мух, а как поется в незабвенном «Тюремном танго», некоторые мужчины его на дух не переносят. Вот так и начинается череда тихих убийств, чье число варьируется в пределах от 45 до 300 человек. Дамы, прозванные Angel Makers of Nagyrev, строго блюдут круговую поруку, и лишь благодаря случаю правда оказывается извлеченной наружу.

Столь необычная история не могла не вызвать определенного интереса, так что помимо документального фильма был снят и художественный. Снят не кем-нибудь, а весьма многообещающим венгерским режиссером Дьёрдем Пальфи, на счету которого пока немного работ, но те, что есть, тянут на хороший задел. Кто-либо другой — кто угодно — наверное, снял бы эту картину так: напряженная атмосфера, витающий в воздухе саспенс, куча трупов в самых неожиданных местах, дотошный герой-полицейский и много бытовых диалогов, отвлекающих внимание. У Пальфи всё по-другому: зарисовки крупным планом из жизни дикой природы сменяются сценами из деревенского быта, диалоги отнимают от силы пару минут от общего хронометража, а убийства — те, что удостоились попасть в кадр — выглядят на удивление буднично. В сущности, именно так, наверное, это и было на самом деле, а истинная жуть всегда страшна без всяких спецэффектов.

Впрочем, в отношении визуального ряда всё не так просто: есть и макросъемка, и виды с высоты птичьего полета, и «рентгеновское» изображение, и ускоренная съемка. Работа со звуком тоже на высоте: закрыв глаза, можно перенестись в деревню, где редко услышишь проезжающий автомобиль, зато гораздо чаще — мычание коров, блеяние овец и прочие атрибуты единения с природой. Возможно, в руках Хичкока картина приобрела бы совсем другой вид, но здесь мы имеем пасторальную зарисовку, выполненную яркими и жизнерадостными красками, абсолютно не соответствующими макабрическому настроению оригинальной истории. В этой игре на контрастах, наверное, и заключается неповторимое очарование фильма, который хочется непременно пересмотреть: ради экспериментального визуального ряда, ярких типажей и оригинального режиссерского видения.

Знаю всё, что было, всё, что будет,
знаю всю глухонемую тайну,
что на тёмном, на косноязычном
языке людском зовётся — Жизнь…
Марина Цветаева

Давным-давно мифология связала людей с природой неразрывно. В представлениях древних венгров, как и у славян, огромное дерево соединяло три мира: верхний, средний и подземный. Возле корней архетипического Мирового Древа бил живительный источник. Что до легенд о возникновении Венгрии, то и здесь не обошлось без анимализма: Чодасарваш (Чудесный олень), почти персонаж из «Пера Гюнта», привёл когда-то братьев Гунора и Магора на плодородную равнину, где с тех пор обитает венгерский народ. «Человек под деревом — часть пейзажа», всесильная богиня-мать Болдогашсонь присматривает за благополучием своих детей. Если они послушны и добродетельны, им помогают тюндереки, юные феи; если заслуживают наказания — на них набрасываются бабаки, старые, злые ведьмы…

Морщины Земли исчезают под косметикой цивилизации, но, как и много веков назад, существуют уголки, в которых почти ничего не изменилось. Там по-прежнему обольстительная змея завивает в кольца своё чешуйчатое тело; снуют в траве кролики; спешат по неотложным делам муравьи, божьи коровки и пчёлы; видят скрытые от людских глаз подводные тайны и молчат о них всезнающие рыбы. Жизнь там проста и незамысловата, и среди этих её простоты и незамысловатости абсурдны думы о космосе, таянии ледников или стволовых клетках.

Мы думаем, что жизнь мудрее нас,
и так живём, как будто напоказ.
А жизнь не так мудрее нас, как проще,
живёт снегами, солнцем и дождём.
Она проста, как этот воздух в роще.
Мы дышим им, не думая о нём.
(Виктор Дронников)

Именно такое место в качестве предмета отображения и фона выбрал для дебютной картины Дьёрдь Пальфи, до краёв наполнив её национальным колоритом. Вас может смутить то, что в течение первого получаса просмотра «Икота» попеременно напоминает то «Дерево для башмаков» Ольми, то передачу «Сельский час», однако не торопитесь с выводами. Пальфи задался целью сотворить не кинолетопись венгерской глубинки, а крепчайший артхаус. Творческий коллектив во главе с режиссёром проявил изобретательность не только в операторских решениях, но и в смешении жанров. Буколические картинки имеют под собой детективную подоплёку и пропитаны тонкой иронией. И хотя натурализм сцен отвлекает от сюжета, где между делом рассыпаны намёки на то, что, пока всё в деревеньке будто бы идёт по заведённому порядку, пока сидит на завалинке икающий старичок, пока самодовольно разгуливает по округе маскулинный хряк, «мы в книге рока на одной строке».

Макросъёмка с шокирующими ракурсами — придирчивая, скрупулёзная, как в документальном кино, — послужит для зрителей подспорьем наподобие знаменитой лупы Шерлока Холмса. Присмотритесь внимательно, и вы увидите то, что не предназначено ни для чьих глаз, кроме ваших. Многозначительно пробивается сквозь толщу грунта ландыш — душистые капельки пота богини охоты. Вовсе не случайно остаётся нетронутым бидон с молоком — лунным надоем, усладой змей и оружием колдунов. А здесь покорно едят стряпню, поднесённую внешне невозмутимыми женщинами, чьими руками и помыслами завладели мстительные бабаки, их досужие мужья, братья, отцы. Прислушайтесь, и вы уразумеете пророческий смысл свадебной песни в финале этого практически безмолвного фильма.

Земля, почва, жизнь… Крот поедает червя, человек убивает крота, последнего проглатывает собака. Когда человек окажется в могиле, его плоть сообразно гамлетовским воззрениям станет ужином в «империи червей», которыми затем насытится крот. Пищевая цепочка неизменна и нерушима, как последовательность времён года или сельскохозяйственных работ. «Пусть раненый олень ревёт, а уцелевший скачет. Где спят, а где — ночной обход, кому что рок назначил». Не стоит изменять привычный ход событий. «Горацио, остались ещё вещи меж небом и землёй, что не подвластны философии людской». Пикирующий американский истребитель проносится в кадре оскорблением, словно посягая на покой аграрной идиллии. Он приносит не весточку от прогрессивного общества, а хаос: панически бегает по кругу стадо овец, трескаются яичная скорлупа и свежевыбеленный потолок, издаёт сигналы тревоги потревоженный колокол. Планомерно работающий комбайн — ещё один механический монстр, который наверняка принесёт смерть прячущемуся в пшенице оленёнку. А кто умертвит человека, если не он сам? Икота одного из жителей деревушки метрономом отсчитывает ритм самой жизни. И слышится издалека наставление суеверных предков: Правь не терпит вмешательства смертных, а тот, кто не соблюдает законы Яви, может угодить в Навь… Но даже эта обречённость подана в киноленте Пальфи по-астральному прекрасно.

Дебютная работа, теперь уже моего любимого венгерского режиссёра Дьёрдя Палфи «Икота» — это просто какая-то симфония повседневного деревенского шума! Лишённая каких-либо диалогов, человеческой речи — она пленяет с первых же секунд и завораживает своей природной красотой. Естественное звучание природы возвращает человек назад, к началу всех начал, а в отзвуках слышится зарождение жизни на заре эры Человека. Поэтому журчание воды, шуршание только что взошедших ростков, пение лесных птиц, лёгкий шум ветра, жужжание насекомых, копошение крота в норе — кажутся нам такими естественными, гармоничными, потому что эти звуки слышали наши далёкие предки, они близки нам на генетическом уровне.

Но вот человек покорил все стихии, господство техногенного, индустриального мира над природным, на смену биосферы приходит ноосфера. В фильме это изображено столкновением макромира с микромиром, в виде, пролетающего под мостом деревенской речушки, реактивного истребителя.

Но не всё так просто на лоне природы, на фоне безмятежной сельской жизни. Деревенскую идиллию нарушает череда загадочных мужских смертей.

То одного схоронят, то другого. Это настораживает местного полицейского, он начинает расследование, и к простой фиксации природных процессов добавляется триллер, превращая фильм из научно-популярного в художественный. Таким образом, природа здесь — действующие лицо, полноценный персонаж, по сути — соучастник преступления. Она скрывает утопленника в тёмных цветущих водах пруда и даёт естественное орудие убийства, о чём мы узнаём в самом конце.

Зритель(наблюдатель), посредством искусного, отстраннёного изображения преступных деяний в деревне, наблюдает за убийствами как-бы со стороны микромира. Это — потрясающий приём, который делает картину из ряда вон выходящей, сложной по форме.

При этом содержание остаётся скрытым до конца повествования, тщательно завуалированным, создавая интригу: от чего же умирают никому ненужные пожилые мужчины, мирно играющие в кегли и посасывающие пивко в тени сада?

Намёком, тонким пунктиром, проходящим через всю картину, является икота старого дедушки, который периодически поикивает, хитро щурясь на полуденное солнце, и догадываясь об участи своих соседей-приятелей.

В самом начале картины, мы видим, как в бидон наливается молоко, и сразу же ничинается икота. Вот он ключ к разгадке. Хочет дедушка попить, да нельзя — боится!

А в конце фильма, на свадьбе, звучит песня из венгерского фольклора девушек, провожающих невесту: «Мужа своего кто не любит, беладонну пусть готовит…»

7 из 10

Главными действующими лицами данной киноленты являются жители одной венгерской деревушки. Их жизнь тиха и размеренна, и за идиллической картиной природы не сразу можно заметить череду убийств, происходящих здесь.

Прообразом для создания сюжета стали реальные убийства, произошедшие в начале ХХ века в одной из Венгерских деревень. Тогда было убито более 170 мужчин. Как выяснилось позднее, все они были отравлены своими женами отваром белладонны.

Основной акцент в фильме делается на художественную образность. В фильме почти нет диалогов, а те, что есть — понятны и без перевода. Но, отсутствие человеческой речи не означает, что звуковая партитура фильма бедна. Совсем наоборот. Она насыщена, можно сказать переполнена звуками природы и тесно связана с монтажными решениями. Визионерская направленность фильма, изобретательный, не лишённый юмора, межкадровый монтаж придают данной работе особую музыкальность.

Режиссер с физиологичной достоверностью, и даже некоторой маниакальностью сосредотачивается на показе вещественного мира, будь то рост ландыша, копошение крота в норе, работа швейной машинки (в духе Ф. Леже), или испещренное морщинами лицо старика.

Очень интересна в фильме работа оператора. Часто используются крупный и сверхкрупный план, необычный ракурс. Так, к примеру, при показе овечки все пространство кадра первоначально заполнено мерно вздымающейся и опускающейся кучерявой шерстью, и лишь при переходе на средний план мы понимаем — что перед нами овечка.

Все это заставляет зрителя по новому взглянуть на реальность, которая приобретает иной, магический характер, в духе т. наз. «новой вещественности». Эстетическая концепция этого направления строилась на утверждении ложности реального мира, поэтому главной целью становится адекватное выражение неадекватности мира, реалистически зафиксированное отсутствие реальности, а смыслом художественного творчества — практически фотографическая точность изображения, не ставящая своей целью скрыть за художественной декоративностью неприглядность реальности.

При этом вспомним, что произведения в духе «новой вещественности» носили эпатирующий, шокирующий своей откровенностью характер, при этом сочетая его с анекдотичностью ситуаций и карикатурностью персонажей.

Все это — и гротеск, и черный юмор, и предельное внимание к вещественному миру мы можем найти в данной киноленте.

Особое эстетическое наслаждение доставляют монтажные решения. Богатый и разнообразный внутрикадровый монтаж с использованием макросъемки и необычного ракурса (к примеру, взгляд из колодца — кадр абстрактный по композиции) придает фильму особое настроение. Зритель как бы входит в медитацию, пытаясь разгадать что-же перед ним на экране, и как следствие по иному смотрит на мир. В фильме используются длинные монтажные построения (сцена проезда автомобилей и комбайна) и ассоциативный межкадровый монтаж (падающая кегля = падающий мужчина, аист — полет над деревней).

План, ракурс, движение становятся ведущими выразительными средствами используемыми в киноленте. Так же в фильме используются: ускоренная съемка (рост ландыша), компьютерная графика (землетрясение, рентгеновский снимок), внутрикадровые переходы через высветление (ужин с рыбой), камера-следование.

Фильм наполнен неоднозначным юмором (сцена проезда автомобилей и комбайна и др.)

Все, что попадает в предкамерное пространство становиться самодостаточным объектом, своего рода микрокосмом — будь то пчелиный улей, муравейник, жаба плывущая над трупом или работающая швейная машинка. Все в этом мире крутиться, все бежит и в то же время остается неизменным. Мир прекрасен и вместе с тем ужасен: только что выросшие ландыши срывает старушка; жабу, плывущую в воде, съедает сом, отравленного сома плавающего над трупом съедает мужчина, которого так же скоро будут есть рыбы. Человек и животные находятся в одной пищевой цепочке. И ничто не может нарушить этот мирный и сонный уклад криминальной деревни, даже пролетающий реактивный самолет. Похороны сменяются свадьбой, на которой в народной песне звучит разгадка тайных смертей — «Если ты не любишь своего мужа — дай ему отвар белладонны, если ты еще любишь своего мужа — приготовь ему ужин».

Через весь фильм лейттемой проходит аудиовизуальный образ икающего старика. Он один остался в живых… Может его никогда не любили женщины, а может наоборот, он никогда не причинял им зла… одно ясно, чтобы не происходило, будь то похороны или свадьба, он будет мерно икать в согласии с природой и отстукивать мерный ритм жизни.