Отражающая кожа

Кино решил посмотреть из-за схожести его со «Страной приливов». Хотя сюжет там другой. Да и атмосфера как-то иначе чувствуется. Очень хорошо в фильме удалось передать ощущение тревоги, а так же показать детское восприятие взрослого мира со всеми его ужасами.

В этом кино нет стандартных сюжетных шаблонов. Здесь нет ни положительных персонажей, ни отрицательных. Как часто бывает и в реальной жизни: есть только злодеи и дети. Дети если не по возрасту, то по характеру. Добра вы здесь не найдёте. Так уж сделана эта картина (или мне просто кажется), что есть только зло и никакое добро его его не побеждает.

Последние несколько минут фильма немного покоробили своей ненатуральностью. Но в целом фильм замечательный. Грустный, даже местами философский, а кое-где — жуткий и мрачный. Думаю, понравится всем, кого интересует тема невинности в аду взрослого мира.

9 из 10

Среди Великих равнин жил-был с полвека назад маленький черноволосый мальчик. Мама его была невротичной садисткой, а папа — забитым латентным педофилом, потому детство у паренька складывалось не слишком сладко. Накопившуюся агрессию он вымещал на окружающих его животных и людях — и особенно злобно подшучивал над загадочной вдовой, что жила неподалёку. Однажды в тех краях появилась чёрная машина с четырьмя подозрительными личностями внутри. С тех пор в округе стали пропадать дети, чьи изнасилованные трупы через некоторое время всё же обнаруживались и укоряюще демонстрировались кому-то из местных. Отец мальчика не выдержал всеобщих подозрений и напился бензина, зато на смену ему домой вернулся пережёванный и выплюнутый Дядей Сэмом старший брат, полный удивительных воспоминаний о красоте радиоактивного снега на Маршалловых Островах. Встретил загадочную вдову, полюбил её, она — его… Тут бы и свадьбу играть да жить долго и счастливо, но фаталистичная скрипка за кадром и мементоморийные черепа на каждом шагу не зря так настойчиво намекают на мрачные перспективы сюжета.

Филип Ридли — художник, писатель, поэт, фотограф и просто прекрасный человек в модной шляпе, — официально прикрываясь авторитетом Эндрю Уайета и Льюиса Кэрролла, свою дебютную режиссёрскую работу создавал явно под впечатлением от фильмов Терренса Малика в плане визуальных решений и от творений Дэвида Линча в плане заполнения пшеничной пасторали «Дней жатвы» вязкой твинпиксовщиной. При этом недостаток постановочного опыта, бюджетных средств и исполнительского таланта большинства актёров он компенсировал искусными операторскими экзерсисами, пронзительно-трагичным саундтреком и яростным символизмом, что переполняет каждый кадр. Чарующая готика Среднего Запада, впоследствии вдохновившая Терри Гильяма на психоделичное заваливание горизонта в «Стране приливов», по ходу повествования превращается в водоворот аллегорий, выбраться из которого можно либо тотальным отрицанием в духе «накрутил на пустом месте», либо попытавшись-таки разобраться в системе метафор молодого — тогда ещё двадцатипятилетнего — киновыскочки.

Самым легкочитаемым слоем подтекста «Отражающей кожи» проступает нравоучительная история о том, как юный представитель рода людского сопротивляется своему взрослению, не понимая и не принимая законов бытия старшего поколения. Пытаясь сбежать от провинциальной безысходности, замешенной на насилии и чуждой ему морали, герой увлеченно наводит мосты в свой вариант Терабитии — со взрывами и вампиршами. Угрюмая отшельница в его глазах (и в глазах зрителя) постепенно приобретает едва ли не все стереотипические черты зубастой кровопицы, и любовное чувство, зарождающееся между ней и угасающим от лучевой болезни братом паренька, преломляется детским сознанием в абсурдную стокгольмскую страсть жертвы к чудовищу, которое высасывает из той самую жизнь. Давление матери, не выносящей его инфантильного эскапизма, побуждает отрока протестно петардировать надутых лягушек под ногами у прохожих и умалчивать о таинственном кадиллаке, который похищает его друзей. Тем временем его вечно погружённый в чтение отец, так и не сумевший вписаться в совершеннолетний социум, оказывается пожран общественной ненавистью. Осознав, что в конце концов пропахшее бензином детство будет вытравлено из него «святой водой» взрослости фактически под страхом смерти, несчастный мальчик в исступлении бежит неизвестно куда…

Вот только его зовут Сет. А вдову — Долфин Блю. А остальных персонажей — Рут (Руфь), Люк (Лука), Джошуа (Иисус), Адам… Что подозрительно сильно наводит на размышления о мифологической составляющей фильма — особенно если учесть, что в рамках предыдущего прочтения половина экранных аллюзий остаётся неистолкованной. Сказание о становлении злого бога здесь подкреплено весьма откровенной символикой, причём древнеегипетские мотивы накладываются на христианские не только на уровне имён. Изначально светлый, но уже по внешнему облику своему явно тяготеющий к тьме Сет пытается сопротивляться смыкающемуся над ним мраку с помощью распятия, которое держит под подушкой. Однако знакомство с Долфин Блю выходит роковым: очутившись в её доме, более похожем на рыбью костницу, юный пронзатель земноводных проходит обряд инициации, получая от женщины в дар огромный гарпун. (Тут можно припомнить, что, по версии пирамидостроителей, Исида, чьим символом был, как ни странно, дельфин, также презентовала Сету этот артефакт.) Далее же по прихоти авторской фантазии девятилетнее черноглазое божество начинает рушить привычный мифопаттерн и, уже тайком пробравшись в жилище наставницы, низвергает её, лишая власти над миром. Аллегорией этой власти здесь является пресловутый чёрный кадиллак, недвусмысленно появляющийся на экране синхронно с Долфин, а затем начинающий возникать из ниоткуда уже по воле Сета. При переходе на христианские образы тёмный египетский бог запараллеливается с антихристом — сходство мальчика с оменовским Дэмьеном отзеркалил и Мэрилин Мэнсон в своём брутальном фанфике «Antichrist Superstar», — мухи вьются в воздухе всё более громко и намекающе, и в финале Сет попирает солнце, бешеным криком загоняя его за горизонт и тем самым весомо заявляя, что в двери к жителям Айдахо постучался апокалипсис.

Этот довольно странный на первый — да и на второй — взгляд мифологический пласт позволяет в фантазийной трагедии о взрослении разглядеть нечто напоминающее действительный посыл режиссёра. Что-то страшное не просто грядёт и даже не валяется чьим-то отрезанным ухом в соседском саду; ад — не другие, но мы сами. Зло изначально живёт в нас: в детстве оно заставляет нас восторгаться взрывающимися жабами и канарейками в духовке, в зрелом возрасте — ядерными грибами в Тихом океане и бомбами в гремящем войной Лондоне. И то, насколько обильным будет урожай тьмы в человеке, зависит от качества социальной почвы. Внутри Сета Дава (dove, «голубь», символ светлой божественности) добро с переменным успехом противостоит злу, но кипящая во взрослых и выплёскивающаяся на него ненависть взлелеивает тёмную половину личности. Вампирами оказываются не только угрюмые вдовы, но и все погрязшие в пессимистичной рутине люди — лишь необходимая для жизнедеятельности кровь у них замена водой, которую они насильно вливают в Сета, стремясь приобщить его к своей жуткой «нормальности». И даже любовь, которая способна победить в человеке мрак и очистить его душу — как это случилось с Долфин Блю, — обречена: лучи зла, пущенные нами в других, в итоге вернутся к нам многократно усиленными. Тем более — если лучи эти были пущены в ребёнка, чья кожа особенно ярко отражает наши собственные пороки.

Много много лет назад видел я это кино. Едва ли не в самый год выхода. Не оценил я тогда. А вот теперь, по прошествии многих лет, с удивлением увидел я шедевр. Великолепно тут все. Стилистика, тема, операторская работа, постановка, актерская игра.

Сейчас подобной тематикой уже никого не удивишь. Были ведь и фееричный «Лабиринт Фавна», и «Мистическая река», и «Страна приливов». Едва ли не поджанр в кинематографе выделился — фильмы про то, как детская психика справляется с перегрузками. Причудливые лабиринты фантазии умело оберегают от масштабных провалов. Вампиры и оборотни оказываются вполне невинными персонами, а вот настоящая жуть совсем не замечается. Она кажется чем-то обыденным и заурядным. Дети принимают факт ее существования. Филипп Ридли похоже выстрадал этот шедевр, так больше ничего похожего и не сняв. Думаю все эмоции выплеснулись на «Зеркальную кожу».

Рекомендовать к просмотру этот фильм сложно. Человек должен сам прийти к подобному кино. Вопрос лишь в том, готовы ли Вы к настоящему хоррору. Готовы взглянуть в глаза настоящим вампирам и людоедам? Как по мне сейчас, так картина — настоящий шедевр. А колосящееся поле Фила Ридли кажется мне одним из самых страшных визуальных решений в кино 90-х, равно как и маленький мальчик делящийся своими переживаниями с мумией…

Кстати, шедевр…

***

после этого фильма полностью вторичной кажется «Страна приливов» Гиллиама. А вместе с ней и «Лабиринт Фавна» (там только визуальные решения сильны), «Царь горы», «Милые кости», «Паук» Кроненберга, «Мад» и многое другое. Уверен, что Кроненбергу и Питеру Медаку есть чему позавидовать.

9 из 10

Зрителю придется не сладко все время пребывания перед экраном. Так как Вы почувствуете себя буквально в коже героя фильма. Тема рефлексирующей, отзеркаливающей кожи, ее метаморфоз и случайных страстных экспериментов над ней — неотступно поставит Вас перед вопросом — что же она отражает? Конечно повседневность, ничего более, а зрителю останется лишь назвать вещи своими именами — но кто сегодня способен на это?

С первого кадра зрению предлагается отдаться влечению слияния с солнечным жарким ветром, страстно колышущему спелые золотые колосья нивы, сквозь которые Set Dove торит, прокладывает свой собственный путь, смело шагая навстречу жизни в компании с живым существом — с настоящей гигантской лягушкой-быком. Мальчик несет ее прижав к груди как возлюбленную, как тотем, который позволит ему стать в этой жизни героем, надо лишь немного по-детски «поколдовать».

С этого момента зритель уже вовлечен в происходящее и не оставит мальчика в его пути.

Здесь надо сказать, что киноязык фильма отсылает к древнему египетскому культу бога Сета — героя зовут так же — Set. Это защитник солнца-Ра, владыка воинской доблести и смелости, а гиппопотам, крокодил, змея — его ипостаси — в этот ряд, полагаю, можно смело добавить и огромную лягушку-быка, найденную нашим героем. Поэтому зритель становится буквально свидетелем реконструкции рождения древнего божества, которому предстоит, как и египетскому Сету, пережить ниспровержение окружением, которое сочтет его ярость в битве за свет — за само зло.

И тут можно уже размышлять — что есть такое творческий акт? Не есть ли это масштабный жест расчистки территории, подобно природным стихиям смывающим старые формы, где давно уже погас огонь познания, где нет радости рождения нового, где нет места героям света, а вместо жителей — разгуливают ожившие персонажи города вампиров.

И что тогда достойно кисти художника? Выражение каких событий и впечатлений современности способно стать произведением искусства? Например художник Френсис Бекон считал, что его кисти достойны лишь пиковые переживания ужаса существования — выворачивающий наизнанку рвотный позыв, мучающиеся фигуры тел в спазматическом безмолвном крике. Кстати, в немецком варианте фильм имеет следующее название — «Schrei in der stille» — что означает «Крик в тишине», поэтому эстетика Филиппа Ридли вполне продолжает Беконовскую.

Я бы сказала что фильм «Reflecting skin» — полномасштабное исследование сути творческого акта человека. И Филипп Ридли естественным образом проводит аналогию между такими творческими жестами как эксплозивное раскрашивание бледного лица депрессивной вдовы — в сочный алый цвет — разорвавшейся от меткого попадания из рогатки, предварительно надутой через соломинку, лягушки-великана, и — ядерным взрывом в тихом океане, в котором участвовал старший брат Сета, и который очарованно рассказывал о розовом цвете заката и ярчайшей вспышке света при взрывах, и о серебряном снеге, выпавшем после взрыва, и о зеркальной коже детей, попавшим под ядерный шквал и о невероятных красках на небе, неугасающих еще долгое время после атаки на волшебные кокосовые острова. Не правда ли красиво? Каждый знает как приятно смотреть на огонь, на стихию воды, а еще приятнее сотрудничать с природой в деле творения, отдаться новому творческому порыву. Как можно от этого отказаться?

В наших народных, так называемых волшебных сказках, чтобы стать героем и хозяином своей жизни, нужно пойти в путь и найти меч-кладенец. И не важно, где ты его найдешь, и кто тебе его даст, главное его надо забрать и применить по назначению. В один день Сет ломает свою рогатку, делая из нее себе защиту от вампиров, и получает из рук вдовы — настоящее китобойное копье. Копье — неотъемлемый атрибут египетского бога Сета, которым он пронзает змея олицетворяющего мрак в темных водах глубин Нила дабы защитить солнце-Ра. Цвет Сета — рыже-красный, цвет заходящего солнца, утренних и вечерних сумерек. Именно таким мы видим Сета мальчика в последнем кадре, в диких криках превращающегося в зверя или воина, мы не можем точно знать, но копьё продолжит искать своего «Моби Дика» — точки Реального, которые нужно пронзить герою нашего времени — что впрочем и делает Филипп Ридли острием своего писательского и режиссерского пера-копья.