У нас есть мясо

Ну что ж, без лишних мудрствований — заметна, по крайней мере, толика визуально-художественного старания, но при этом, конечно же, была претензия на некое произведение, напрашивающееся на психоаналитический разбор, уж очень навязчиво, и даже агрессивно картина лезла на кушетку. Такая настырная прыть сыграла против себя самой, всё становится ясным ещё до пресловутой кушетки: причастные к этой затее, решили сразу вывалить на суд то, что в психоанализе путём толкования надо бы ещё постараться вскрыть, т. е. попёрли против удовольствия толкования — против святая святых. Получилось нечто парадоксально обратное, когда полностью раскрытое заставили говорить в форме потока сознания, с целью его немного прикрыть, это как если бы добровольно осквернённое претендовало на девственность, или бессознательное хотело бы казаться сознательным, требующим к себе интерпретативного отношения.

Увы — классический бэд-трип с привкусом мексиканского чилли, будто действо происходит во внутренних покоях острого перца, где герои корчат из себя людей эпохи верхнего палеолита. Как и любая начальная БПМ, картина под завязку заполнена — грязью, нечистотами, выделениями, половыми органами, натуралистичным совокуплением, некрофилией, кровью и убийством. Лёгкого порно пожалуй больше всего, как некий лейтмотив, или наиболее показательный символ деградации к якобы — основам человека, под которыми разумеются плотские желания. Учитывая конец, всё это больше походит на карикатурный героиновый притон, где заправляет древнегреческий Сатир, безумным взглядом смахивающий на Чарли Мэнсона. Он-то и варит в своём мифогенно-перегонном аппарате смесь отсылок к коллективному культурному опыту, выгоняя из обвернувшего псевдо-античную скульптуру шланга алколоид. Участники им опьяняются и через тернии бэдов двигаются к первобытному истоку непосредственных рефлексов.

Всё это абсолютно не ново, имеет уже довольно-таки институализированную традицию, где достаточно гротескных шедевров нашпигованных ссылками, символами, мифами, потоками сознания, снами, галлюцинациями — отдельный жанр для любителей покопаться. Но здесь копаться особо не в чем, чувствуется интеллектуальная бедность, поэтому где-то к середине задел выдыхается и начинает утомлять повторениями, пустотами и длиннотами. Камера, как бы, дезориентируется и плывёт в поисках предмета по ампулярным проходам пещеры и натыкается на те же самые тела, вновь плывёт, кружится вокруг своей оси и наскакивает на очередное совокупление, и так много раз, можно уловить ритм.

Хотя, дело даже не в утомляющих нарезках под хронометраж, и даже не в привычно экзотическом контенте, а в самом кинематографическом ритуале «обращения» именно к такому материалу для иллюстрации чего-то там, возможно для выхода на кинорынок, или с целью получения одобрения на каком-то богом забытом независимом фестивале, или ещё по каким заземлённым мотивам. Слишком уж заметна эта деланность, этот потёкший имплантант претензий на замысел, вшиваемый в нарочито обставленные и намеренно выбранные — неприглядные интерьеры. Это такая до оскомы знакомая игра на тождестве расхождений, на притяжении, размещённом в отталкивающем, на радикальном отрицании, а попросту — на старом добром нон-конформизме, который давно перестал уже таковым быть.

Вот честно, даже если преодолеть объевшуюся подобным зрелищем зрительскую лень и снизойти до замысла с его национальными аллюзиями, разложить поток слов и образов по стеллажам, то избежать чувства бесполезной уборки там, где специально нагажено — не в твоих силах. Другое дело, если тебе нравится скатологическая поэтика, тогда вопросов нет, равно как и осуждений. Хотя нет, всё же одно замечание будет, так, всуе — не надоедает ли застарелая метафора экрана, как средства реализации глубинных фантазий, которые отчего-то столь предсказуемо регрессируют к сочленениям порнографических тел в постапокалиптических отстойниках, где обязательно присутствует алтарь для жертвоприношений. Вся эта псевдо-шаманисткая истерика на тему смерти-перехода-возврождения, обязательно сопровождающаяся натурализмом трупа и плаценты, этот экзальтированный призыв к трансгрессии через буквальное растерзание плоти, эта декадентская песнь освобождению актуализацией сексуальных инстинктов, словом весь этот сочащийся кроваво-гнойный гиньоль, перекрывающий воздух замощением экрана — вся эта разрушительная инфернальность докучливо подпирает хрупкие созидательные силы сознания, требующие так много усилий, что просто откровенно жаль.

Но, с другой стороны, такой сектор даже необходим, как напоминание о том, что там — на задворках. Не смотря на совершенно ошибочную затхлость самоограничивающих метаний по сокращающимся отверстиям и задним проходам воображаемого, коим вторит кишечная архитектура изображённого — подобное вполне мотивирует на обращение к по истине шокирующему кино, где разворачиваются мощные силы человеческого духа.

Хэй! Тут ниже текстом возможны спойлеры. Да, я тебя уже предупредил.

На самом деле оценивать ленту достаточно нелегко, так же как и осмыслить что оно из себя на самом деле представляет. Из всех перечисленных в описании жанров здесь торжествует артхаус, так что сюжетная линия, пусть она и достаточно прямая, не совсем ясно объясняет происходящее на экране. Но на то оно и артхаус, так сказать.

Фильм начинается с того что нам показывают похожего на бездомного человека, который буквально варится в котле собственного безумия. Он следует неким странным ритуалам — у него есть странное устройство, которое он использует для переработки непонятного сырья. Невольно на ум приходит характерный для неподражаемого В. Сорокина литературный приём, где герои совершают незнакомые для читателя действия или произносят «заклинания», но на этом сходства и заканчиваются. Вот человек приходит в неистовство, начинает ломать и крушить окружающие предметы и затем засыпает на полу под воздействием некоего лекарства, которое он капнул себе на язык.

Итак, на утро (если это утро) его обнаруживают спящим пара подростков, которые, как в дальнейшем выясняется, оказываются братом и сестрой. Собственно, с этого момента начинается и само действо.

В дальнейшем нас ждёт:

- Обустройство заброшенных комнат посредством ножек от стульев, скотча, картона и лотков из под куриных (?) яиц.

- Употребление в пищу самих яиц неизвестного происхождения.

- Онанизм в разных его проявлениях.

- Натуралистические кадры половых отношений между родственниками.

- Несколько очень любопытных монологов от главного героя — бездомного, философа, Иисуса во плоти. Который повадками и мимикой очень похож на небезызвестного Чарльза Мэнсона.

- Персонажи, значение и происхождение которых мне не ясны.

- Убийство и немного крови.

- Бездна отсылок на христианские мотивы, приправленный яростной энергией безудержной мексиканской души.

К актёрской игре претензий нет — главный герой выглядит вполне эффективно и берёт за душу своими бешеными глазами и шизофренической улыбкой.

Качество съемки на высоте. Цветовая гамма в основном выдержана в тёплых тонах, но она также непостоянна, как и внутренний мир героев фильма, который они в самом прямом смысле сооружают себе из подручных материалов.

Повествование довольно расплывчато и скорее состоит из аллюзий на католическую тематику и манипуляций фрейдистскими теориями. Готовьтесь к тому, что вам наверняка станет банально скучно.

Снято хорошо, но ничего интересного (окромя упомянутых выше парочки монологов главгероя) я для себя не зачерпнул, а для большинства фильм, естественно, покажется противной чернухой, которую они не досмотрят до конца. И ничего от этого не потеряют.