Сатирикон

Не совсем понимаю, кем надо быть, чтобы ясно понять смысл этого фильма. Видимо, ценителем соответствующего литературного произведения либо же режиссера и его манеры съемки, либо той эпохи, в которой разворачиваются события «Сатирикона». Получается, нужен подготовленный зритель, иначе фильм оставит после себя впечатление не сильно интересной, непонятной, довольно тяжелой и какой-то смрадно-разноцветной пустоты.

Картинка? Картинка — то единственное, что произвело хоть какое-то внятное впечатление. Как по мне, она плоха для фильма по своему посылу, ибо во многом искусственна и лично у меня создает ощущение неприятной запертости, навязывания режиссерского субъективизма и какой-то безжиненности, она отдает бессвязностью с реальностью. Для театра такой способ репрезентации окружающего мира понятен, но зачем тянуть его в фильм и столько в него вкладывать стараний, разве формат фильма столь же ограничен, как и формат театра? Непонятно. Не поклонник я такого. Помнится, поймал себя на похожих мыслях, когда смотрел «И корабль плывет», и вот теперь вспомнил тот фильм, оказалось, что у них один и тот же режиссер. Если же отвлечься от этого неприятного посыла на изоляцию зрителя от натуральности внутрифильмового мира или, иначе, посыла на расширение театральных приемов до масштабов фильма и если смотреть не в общем, а в деталях, фрагментарно и отвлеченно, то можно отметить, что картинка имеет свой мрачноватый шарм и своеобразную затейливость. Костюмы и грим у актеров интересные, но стоит ли ради этого смотреть невразумительное двухчасовое нечто?..

О сюжете даже нечего говорить — какие-то блуждания гомосексуалистов по белому свету. Эмоции после просмотра мутные, смысла ноль (вот не могу по этой части вспомнить ничего дельного) и какое-то неясное ощущение, что в картинку и вообще в образы, видимо, особо вкладывались старания (в данном случае нечто сродни пусканию пыли в глаза?), — вот, пожалуй, и всё. В общем, фильм для обычного зрителя вряд ли будет интересен и никакой ценности для него не несет. Не знаю, быть может, я сей фильм не понял, но пересматривать его желания нет, фильм чуждый, не затрагивающий и не цепляющий ни в каком смысле, так что повторный просмотр неуместен. Из вежливости ставлю фильму средний балл.

5 из 10

«Сатирикон» Феллини противопоставляется ненамеренно голливудским кинолентам о становление и расцвете Римской империи. Американские режиссеры показывают величие древней цивилизации, выстраивая помпезные декорации и приглашая на главные роли звезд первой величины, привлекающих зрителей своей красотой и харизмой. В оборот берутся общеизвестные сюжеты.

Великий итальянец решает экранизировать роман (возможно, первый в истории) Петрония «Сатирикон», состоящий из несвязных между собой эпизодов. Произведение римского автора можно по праву считать сатирическим, в тексте отображены традиции и нравы народов обитавших на территории Апеннинского полуострова. Феллини опираясь на первоисточник показывает, как бы в пику Голливуду, Рим времен упадка, в котором должна, по замыслу режиссера, угадываться общественно-политическая ситуация конца 20 века. Европейская цивилизация вновь переживает кризис, отбрасывает старую кожу. В центре повествования история двух молодых людей, их распри и честолюбивые устремления. Они проходят путь от пришедших в запустения поселений, похожих на муравейник, до берега, омываемого Средиземным морем. О сюжете фильма сказать можно совсем не много. Как и предыдущие работы мастера «Сатирикон» не имеет четкой структуры. Сюжет развивается нелинейно, а спорадически. Герои, страдающие от смертельной скуки, наблюдают за в роскошным пиром, на котором патриций читает бездарные стихи, собственного сочинения. Принимают участиях в мистериях и церемониях посвящения.

Мир «Сатирикона» душный и тесный, населенный странными и уродливыми персонажами. Режиссеру будто бы приснился фантасмагорический сон о прошлом, в который он погружает зрителя. Обилие деталей утомляет неподготовленного зрителя, плохо знакомого с творчеством Феллини. Барочная избыточность часто препятствует пониманию киноработ режиссера. Но постигнув замысел фильмов, можно влюбится в творчество Феллини навсегда.

9 из 10

Понимаю, что это гениально, но эта гениальность за гранью понимания. Логика применительно к феллиниевскому «Сатирикону» — понятие совершенно чуждое и даже глупое. Какая к чёрту логика, какая последовательность, какой сюжет — это произведение в десятки тысяч раз выше всех этих условно-киношных понятий. Потрясный калейдоскоп, лишённый начала, лишённый конца и обделённый цементирующим ядром.

Великий Художник построил целый мир и оживил его безграничной фантазией, безбашенность которой ограничивается лишь теми рамками, которые придумал для неё её же создатель. Однако эти рамки — шире, чем вся наша долбаная Вселенная. Его — Феллини — Вселенная в рамках данного творения — это не просто некий эфемерно-условный Древний Рим, точнее, Рим, зависший между древностью и средневековьем, это по большому счёту обобщённо-неопределённая реальность или псевдореальность, в рамках которой ни что не имеет смысла и ни что не имеет ценности. Она существует во имя пустоты. Её герои — порождение этой пустоты и её будущие жертвы. Их жизнь-существование определяется флюгерным направлением их первобытных инстинктов. Она — жизнь — также не имеет никакого смысла. Два часа пред нашими глазами проносятся предельно реалистичные, неимоверно атмосферно-правдоподобные и тактильно-ощущаемые картинки, выбрасывающиеся в кадр по прихоти творца порой вне всякой киноструктуры, вне всяких «правил» построения сюжетной линии. Это что-то вроде того, когда художник как бы бездумно набрасывает на своё полотно неконтролируемый поток красок. Да, это чистый импрессионизм в кино. Низменные, часто бессмысленные и алогичные страсти героев — тому подтверждение. Можно сказать, что Феллини поставил на вид морально-нравственно-ущербных персонажей и гиперболизировал их отрицательные качества, придал им характер всемирности и всемерности — можно и так. А можно и не так.

По крайней мере мы видим то, что видим — женоподобного главного героя, страдающего от потери то одного возлюбленного, то другого, устраивающего грандиозный жертвенный плач по поводу временной потери эрекции и запросто обрекающего на верную гибель ни в чём не повинного «полубога»; располневших и потерявших ощущение реальности аристократов, погрязших в самозабвенном разврате и, такое чувство, ради него живущих, и добровольно-торжественно умирающих по мере пресыщения «прелестями существования»; бесконечное количество разукрашенных и размалёванных во всех мыслимых и немыслимых оттенках девиц (точнее, баб или тёлок — так будет справедливее) известно какого поведения, готовых лечь хоть под одного, хоть под другого, хоть друг под друга, хоть под ребёнка, хоть под старика, хоть под человека, хоть под животное. Справедливости ради надо сказать, что, в принципе, существенной разницы между человеком и животным здесь не наблюдается.

На некоторую историчность, на привязанность хоть к какой-то действительности происходящего — действительности последних десятилетий существования тонущего в грязи пороков античного общества, — напоминает небольшая сценка с кроваво-обыденной расправой над каким-то малолетним императором. И ещё: в самом конце главный герой впервые наконец сказал что-то вполне осмысленное, выдав тревожно-безысходную констатацию о неумолимо грядущих переменах в Римском государстве — переменах «нехороших».

Звуковым же фоном всего фильма, помимо соответствующих времени музыкальных мелодий, являются чей-то постоянный истерично-безумный хохот и — самое главное — ветер. Тяжёлые завывания могучего ветра становятся невыносимо-давящими примерно начиная с середины фильма, и затем сопровождают его героев до самого финала. Лично мне этот навязчивый ветер, с одинаково размеренной силой слышимый вне зависимости от того, в каком помещении или вне его находятся персонажи, кажется доказательством пустоты этого позднеримского мира и пустоты душ его жителей. И предвестником его неотвратимо-близкого заката.

8. IV. 2009

«Феллини приводит меня в совершенный восторг. Он настоящее кинематографическое животное». (с) Лукино Висконти.

Меня этот фильм ужасно подавил своей живописной громоздкостью, неисчерпаемой какофонией образов и непредсказуемостью феллиниевской фантазии. «Сатирикон Феллини» расплющил меня. После первого просмотра я подумала, что никогда больше не буду смотреть этот фильм и не вернусь к нему по доброй воле.

Я увидела сон другого человека. Что само по себе совершенно невозможно, но я увидела сновидение в чужой голове и оно стало моим сновидением.

Феллини явно обладал гипнотическими качествами.

Как говорил князь Волконский о Пушкине: «Гений есть гипноз».

Феллини, как умелый шаман, вводит в транс зрителей своих фильмов и средства его вроде просты и понятны, но избежать погружения в сон гения — невозможно.

Вот и я лишилась собственной воли и плыла в океане впечатлений, совершенно не осознавая тока времени вне экрана.

Пространственное решение ошеломило с первых же кадров — огромные павильоны и чтобы чувствовался их масштаб, Феллини даёт много общих планов, где герои, иногда до предела видимости, малы.

Феллини заставляет весь кадр вглубь людьми, герои — на первом, втором и третьем планах создают небывалую перспективу.

Если в кадре небольшое помещение, то оно всё загромождено людьми, как душными, тяжёлыми излишне роскошными предметами, напоминая комнаты, где хранится реквизит барочных опер.

Огромная работа со светом, выстраивающим гармоничность безграничной пустоты, в которых находятся герои. Свет рисует длинные-длинные тени. Вычерчивает детали грандиозных размеров.

Феллини всегда предпочитал павильон — натурным съёмкам, поэтому свет у него — и ночь, и день, и огонь очага и факельный отблеск, и синяя луна, и красное солнце.

Поразительно решено землетрясение в фильме, где лошади беспомощно боятся падающих камней из папье-маше, вздрагивая и пытаясь выбраться из искусственных киношных ям, с ужасом в трепетных зрачках, с тем животным ужасом смерти, который не сыграет ни один гениальный актёр. Три лошади-статистки передали страх целого города, погибшего под собственными руинами.

Частое присутствие стихии огня и воды.

Огонь сужает кадр, приковывает к себе внимание. Близость к нему людей тревожит и держит в напряжении: очаги, свечи, канделябры, факелы, печи, костёр с телом умершего, домашний костёр, ритуальные языки пламени на жреческом помеле.

Море чаще всего занимает две трети кадра, или дано качкой, что тоже дает тяжелое впечатление, постоянное мотание камеры в такт волнам — вызывает тошноту. Длительная монотонность угнетает и заменяет все эмоциональные впечатления усталостью. Хочется твердой земли под ногами и ровного, не скачущего горизонта.

Декорации городов, замков, кораблей, бассейнов с вином и с водой, театров, музеев и рушащихся стен в пустыне, насыпей, гор, лабиринтов; фрески, расписное многоцветие камня, который мы, современные люди, привыкли видеть только серым, обилие золота и деталей, бутафорские головы размером с дом, искусственный кит; живые лошади, слон и птицы — всё это нагромождается в облике стареющей цивилизации Рима.

И как мощно в этих великолепных декорациях, ожили феллиниевские непрофессионалы, набранные в череде бесконечных кастингов среди самого простого люда. Калейдоскоп лиц, мелькающих на экране, образует в итоге целую портретную кино-галерею странных персонажей: безногие и безрукие уроды, карлики, великаны, люди с искалеченными лицами, толстяки и красавицы, гермафродиты, альбиносы. Мужчины похожи на женщин, женщины похожи на кукол, часто и много персонажи напоминают распухшие трупы, разодетые к ритуалу погребения. Феллини смешал в продуманных костюмах множество культур: римскую, греческую, арабскую, африканскую, индийскую и ацтекскую, сочетая тяжесть бронзовых украшений с невесомостью прозрачных тканей. Смешивая все цвета и культуры, отвергая каноны и учебники, он размашисто пишет личную историю Рима набело, не боясь критики историков, придирчивых к букве. Это его персональный сон о старом Риме. И чудо в том, что мы этот сон видели тоже.