Наудачу, Бальтазар

«О Брессоне — ни слова. То, что нужно смотреть, не нуждается в буквах». (из обсуждения в сети)

«Наудачу, Бальтазар» (дословно верно, но по смыслу правильнее «Такова жизнь, Бальтазар») — одна из самых сильных и удивительных драм в истории мирового кинематографа. Снял её величайший французский режиссёр Робер Брессон, о котором другой великий француз — Жан-Луи Годар выразился так: «Брессон для французского кино то же самое, что Моцарт для немецкой музыки и Достоевский для русской литературы». Это высшая планка, совершенство, предел, за которым дальше — вершины уже не земного, а горнего мира. Брессон и сам был поклонником Достоевского: «О Достоевском невозможно не думать: для меня, для всех нас, для всех людей нашего времени он — образец. Со всех точек зрения».

И да, творчество Брессона зачастую не только созвучно идеям и религиозно-этическому кодексу Достоевского, но режиссёр даже снял несколько фильмов по его произведениям: «Карманник», в основу которого легла история студента Родиона Романовича Раскольникова, «Кроткая», «Четыре ночи мечтателя» (по «Белым ночам»), а также фильм «Наудачу, Бальтазар», который напрямую отсылается к роману «Идиот», вернее, к сцене у Епанчиных, где князь Мышкин рассказывает о том, как его отправили в Швейцарию после обострения его недуга:

«Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелось плакать; я все удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что все это чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этого мрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке. Осёл ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы все прояснело».

Сёстры Епанчины потешаются над Мышкиным, практически выдавая его самого за полного дурака, но он всё равно настаивает на своём:

«С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть. А я всё-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек».

Вот и стал главным героем фильма обыкновенный деревенский ослик, чью жизнь Брессон показал от рождения до самой смерти, сопоставив её с человечьей судьбой, подобного Мышкину праведника. А непонятливым намекнул одной из первых сцен, где дети крестят ослика, нарекая его именем одного из трёх волхвов, что принесли младенцу Христу дары — Бальтазар. И в одной из последних сцен его прямым текстом одна из героинь называет святым.

Взяв у Достоевского его прозрачную образ-идею, Брессон обратился также к античности — к «Метаморфозам» Апулея, в которых всё повествование ведётся от имени осла. Вот и в фильме мы видим весь мир, человеческие отношения, других животных — глазами ослика, чья жизнь начинается идиллически пасторально, он всеобщий любимчик, дети: Мария и Жан заботятся о нём, и даже умирающая, не способная встать с постели девочка, подкармливает его с руки.

Но проходит время, и много событий случится в жизни ослика. Ферму продадут, он будет попадать из одних рук в другие, некоторые равнодушные, другие — жестокие, и только Мария сохранит к нему любовь. Это — и редкая радость — вернуться в родной хлев — вот и всё его горькое счастье. Однажды ему повезёт и он окажется цирковым артистом, но минута славы будет омрачена, как и у чеховской Каштанки — горечью возвращения к пьянчуге-хозяину.

Судьба ослика не только сплетена с судьбой Марии, но и перекликается с ней — девушку так же используют недобросовестные люди, самый опасный из которых — отмороженный красавчик Жерар, в душе которого нет места свету, но только бездушие и мрак.

Что касается «святости» ослика, то этот образ возникает задолго до конца фильма. Люди, их взаимоотношения и их власть над животными не оставляют иллюзий — этот мир по сути своей жесток. В одном эпизоде ослик встретится взглядами с тигром, гориллой, белым медведем и слоном — и столько отразит Брессон камерой, что передано братьями меньшими о нашем с вами роде в этих взглядах, что просто перетряхнёт душу. Религиозно-этическая проблема оправдания страдания — когда безвинные терпеливо и мудро несут свой крест, своё бремя — проходит через весь фильм, но в этой сцене особенно сильно. Правда, финал и вовсе прошибает насквозь. Не буду о нём писать, понятно, что это просто невероятная прекрасная гениальная катарсисная сцена, под 20-ю сонату Шуберта, которую нужно увидеть и пережить. Годар назвал фильм Брессона «особым миром, который укладывается в полтора часа».

И уникально далеко не только то, что главным героем стал не человек, а обычная деревенская скотинка (впоследствии Бела Тарр использует этот приём в «Туринской лошади», страданий которой не вынес Ницше и сошёл с ума, а лошадь осталась, связанная судьбой с людьми до конца времён; оба фильма гениальны, но «Туринская лошадь» очень немногим пойдёт, а вот «Наудачу, Бальтазар» ближе зрителю, потому что роднит его с главным героем).

Уникален сам стиль Брессона — аскетичный, отстранённый, без какой-либо доли сентиментальности. Он рассказывает свою историю тихо, скупо, совершенно по-своему, как никто другой, и зритель видит этот мир, воспринимает, потихоньку втягивается, начинает сам ему соответствовать, становится сам немножечко Бальтазаром.

Роджер Эберт: «Бальтазар не пытается донести до нас свои чувства, донося только физическую сторону ощущений. Когда на него сыплет снег, ему холодно. Когда ему поджигают хвост, он напуган. Когда он ест, он удовлетворен. Когда его нагружают непосильной работой, он изможден. Возвращаясь домой, он испытывает облегчение при виде знакомого места. Хотя некоторые люди добры к нему, а другие жестоки, мотивы людей — вне его понимания, и он принимает их как должное. Несмотря на наши мечты, надежды и чаяния, жизнь делает с нами то, что делает».

Великолепная притча, полная аллюзий и с глубочайшим религиозным подтекстом.

Напоследок несколько слов Андрея Тарковского о Брессоне: «Брессон гений. Констатирую это — гений. Если ставить его на первое место, то следующий за ним режиссер будет уже на десятом. Эта дистанция очень удручает. Когда я работаю, всегда думаю о Брессоне. Только о нем и думаю! Не помню конкретно его работы — только его в высшей степени аскетический стиль. Его простоту. Его ясность. Мысль о Брессоне помогает мне сконцентрироваться на центральной идее фильма. Он для меня образец настоящего, подлинного режиссера. Он подчиняется только высшим законам Искусства».

Разумеется, смотреть. Это высший пилотаж в кино.

Интересный замес — Золотой осел Апулея в католическом прочтении. Мы видим мытарства ослика Бальтазара в одной деревне, переходящего от одних хозяев к другим по воле случая. И параллельно история девушки Мари, которая надо сказать ведет себя откровенно глупо.

Сначала связывается с деревенским хулиганом, нормального городского парня отшила, — а этот козел со своей бандой над ней поглумился и бросил. В промежутке метнулась еще к какому-то взрослому мужику — ах, мне дома тошно, идти некуда, можно я у тебя переночую? Ну и дам, если хочешь. Дурочка и есть.

В итоге она все-таки сматывается из этой деревни, а ослик умирает от пули пограничника, потому что два дебила решили вдруг стать контрабандистами. Сами смылись, когда их патруль засек, а осел не успел.

Смерть осла показана как его духовное преображение в духе «Смерти Ивана Ильича» — говорит Википедия. Ну не знаю… Эти критики чего только не придумают! Духовное преображение осла! Ну надо же!

Но во всем этом фильме я действительно больше всего переживал за ослика, а люди все не понравились. Может это и была цель режиссера? Он же не просто католик, а еще и приверженец янсенизма — это течение (признанное ересью) подчёркивало испорченную природу человека вследствие первородного греха. С этой точки зрения все логично — все персонажи просто символизируют разные грехи, а ослик — святой.

Еще жалко этого забулдыгу Арнольда — то на него менты дело какое-то хотели повесить, то еще какие-то напасти, хулиганы эти его травят. А потом ему вроде как сваливается нежданное наследство — и можно бы пожить нормально, так нет — тут он и помирает. Жаль чувака.

Из занятного: В одном из эпизодов Бальтазар попадает в цирк (звери в клетках — ужасно, запретить немедленно) — и дрессировщик делает с ним номер. А его прежний хозяин тунеядец и алкоголик приходит на представление и осел его узнает и сбегает с ним. Точь-в-точь Каштанка! (У Апулея по-моему цирка не было).

Еще продакт плейсмент детекдед — наш ослик попал к одному мужику (тому самому, к которому прибегала Мари), а тот заставил его воду качать из колодца. Целый день по кругу. Адская работа. А воду эту он наливает в бутылки с этикеткой Vittel:)

Снято круто, надо признать. Ничего лишнего, ни болтовни, ни музыки, но всяких эффектов. Очень манера Брессона нашему Тарковскому нравилась. Но про это много написано, найдете сами. Я хотел только своим впечатлением поделиться

Да, Мари играет Анная Вяземская, из русского княжеского рода, это ее первый фильм. А потом она вышла замуж за Годара.

Как-то даже неловко начинать писать отрицательную рецензию на этот фильм. Вроде бы и Брессон считается бесспорным классиком, вроде бы и многие выдающиеся режиссёры (такие, как Годар, Ханеке и Каурисмяки) называют фильм одним из своих любимых. Но всё это, вместе взятое, не умаляет то чувство искреннего недоумения, оставшееся после просмотра картины.

Постановка в центре сюжета ослика, переходящего из рук в руки различных хозяев, как хорошо, так и плохо обращающихся с ним, с одной стороны, позволяет нам воспринимать его как мученика и трактовать весь сюжет как метафору на библейский сюжет, а с другой стороны, отдаёт чудовищным сентиментализмом. Быть может, по этой второй причине в ряду поклонников фильма присутствуют зрители, любящие видеть на экране милых животных и сопереживающие их радостям и невзгодам.

Известен тот факт, что Брессон любил снимать в своих картинах непрофессиональных актёров. Он не мог терпеть, когда актёр пытался что-то сыграть. Ему было по душе, когда актёр естественно проживает эпизод в предлагаемых режиссёром обстоятельствах.

Несмотря на всё это, уровень игры актёров в «Бальтазаре» просто чудовищный. Искренне хочется верить, что это режиссёрская задумка, а не признак неумения Брессона работать с актёрами. Если пойти по пути веры в существование некоей авторской задумки, то можно предположить, что отсутствующие взгляды и безэмоциональная речь актёров — указание на ограниченность, жестокость и отсутствие сострадания у всех особей человеческого рода. Но тогда это надо было как-то обыграть или опять же сыграть. Ни того, ни другого в ленте нет, а ходящие, словно зомби, персонажи фильма вызывают даже не раздражение или жалость, а, что хуже всего, просто смех.

1 из 10

Издеваться над классиками — дело, приносящее сомнительный результат обидчику. Нет, речь вовсе не о переосмыслении кинематографистами литературных произведений (или о придании критиками фильму характера такого переосмысления): здесь как раз частенько получаются весьма успешные в массах результаты; разговор о том, что оспаривание таких достижений дело неблагодарное. Так что нужно запастись ослиным терпением и проявить стоицизм, свойственный этому трогательному представителю семейства лошадиных, чтобы такого возмутителя спокойствия просто не взяли под уздцы и не отвели обратно в стойло. Но поскольку иному ослу кроме своего хомута терять нечего, да и поскольку хомут этот только натирает шею, почему бы не попробовать его сбросить; а заодно показать другим, как от него избавиться.

В данном случае удобнее всего начать с заметки в «Википедии», посвященной «Наудачу, Балтазар» Брессона. Комичная в своей глупости, на самом деле она отражает не чье-то персональное невежество, а является выжимкой из многочисленных рассуждений глубокомысленных критиков, с ослиным упрямством десятилетиями выжигавших на Брессоновском целлулоиде тавро «Золотого осла» Апулея и надсадно трубивших о переосмыслении режиссером античного романа. Сейчас уже сложно сказать, кому первому пришла в голову эта блестящая идея, но — как водится в стаде, а человек существо стадное — остальные (дабы не выглядеть в лице коллег ослами) эту идею подхватили и развили. На самом деле неизвестно, был ли с этим произведением знаком сам Брессон (который до семнадцати лет книжек вообще не читал; правда потом читал много, но бессистемно), а если был — то пытался ли в своем фильме сделать Ослика Луцием, Луция — кем-то еще, а кого-то еще — еще кем-то из персонажей романа. Понятно одно: режиссер сопоставляет осла со своими героями и одновременно противопоставляет им.

Интересно, сейчас вообще кто-нибудь читает Апулея? Хотя бы «Золотого Осла»? А ведь книга эта куда увлекательнее многих современных фэнтези, и написана на языке хоть и давно «мертвом», но по факту куда более живом, нежели язык некоторых макулатурных писателей. И если вы ее прочтете, то, возможно, зададите себе вопрос: коль скоро говорят о том, что Брессон переосмысливает здесь сюжет «Золотого Осла», то почему бы не сказать, что какой-нибудь Спилберг переосмысливает в своем «Боевом коне» «Илиаду»? Ведь там Одиссей с Диомедом крадут коней у Реса; не говоря уже о том, что Одиссей является изобретателем Троянского коня. Да и вообще греческие цари и боги только и делали, что воевали. Но ладно Спилберг — этому всё равно куда пускать конину: хоть на всеми любимую твердую «колбасу» (угу, именно это мясо обязательно входит в рецепт ее приготовления), хоть на выжимание слез у благодарной аудитории; с обратной стороны конвейера всё одно исправно вылезают аккуратные пачки баксов. Едва ли можно подозревать в подобном Брессона, тратившим свои последние франки на подъем «новой волны» кинематографа и думавшего не о текущей прибыли, а о бессмертной славе искусства — такого, что проживет тысячелетия, наподобие «Золотого Осла».

Но давайте честно посмотрим в глаза истории (истории Брессона и истории как таковой): если бы среди ведущих персонажей фильма не было Ослика, то, помимо прочих достоинств ленты, — вспоминали бы об этой работе режиссера чаще, чем, скажем, о «Четырех ночах мечтателя»? Загляните в отзывы к фильму (на любом ресурсе): каждый первый признаётся в жалости к Бальтазару. Еще бы! Если ваша душа еще не совсем превратилась в сухарь от кровавых кинобезобразий, или не заложена под проценты какому-нибудь Мефистофелю, она не может не откликнуться на страдания невинного животного. В целом для искусства, а тем более для кинематографа — ведь человек наиболее восприимчив к видео информации — факт не просто очевидный, но и тысячу раз отмеченный многочисленными исследователями. Именно поэтому осторожные сценаристы и режиссеры — если говорить не собственно о фильмах про животных — стараются избегать продолжительных сцен со зверушками или подавать их без акцента: для того, чтобы их не заподозрили в спекуляции на естественных эмоциях зрителей для сокрытия отдельных художественных недоработок.

В своё время у Андрея Арсеньевича кто-то спросил (речь шла о «Сталкере»): «Какую роль в вашем фильме играет собака?» На что Тарковский просто ответил: «Собаки». Не исключено, что уставший от глупых вопросов журналистов, он несколько слукавил, но такая позиция выглядит намного честнее глубокомысленной концепции Брессона, согласно которой Ослик олицетворяет своим поведением соответствующие поступки людей, а своими мытарствами — соответствующие людские невзгоды. Простите, мсье Брессон, но сей ослиный антропоморфизм едет далеко впереди телеги, которую толкает трудолюбивое животное, оставаясь при этом хоть и прекрасным, но всё же самым обычным ослом.

Возможно, кислая мина на лице Ани Вяземски (ну модно так было в пору просыпающегося от классического сна кинематографа) чем-то и схожа с грустной мордашкой Бальтазара, но черты какого бы животного вы не находили в людях, они остаются всего лишь людьми, погрязшими во всех смертных грехах; а Осел в своей непорочности будет всегда ближе к Богу, и разводить философию на этом простом факте не более интересно, чем ковыряться в ослином навозе. В который, впрочем, иногда полезно ткнуть мордой иного двуногого. Только весь фильм использовать для этого образ невинного животного не честнее того, как ночью оторвать голову любимому плюшевому мишке вашего ребенка: с тем, чтобы утром объяснить ему трагедию проделкой своего злого, гадкого и нелюбимого родственника, и потом сидеть с дитятком в обнимку на диване, заливаясь горючими слезами.

Брессон, в отличие от помянутого выше античного автора, еще и полностью лишил Ослика личной жизни. Зато натуралистично показывает способ заставить сдвинуться с места упрямое животное. Лучше бы провел соответствующий эксперимент над своим хвостом (над тем, что у представителей мужского пола сапиенсов находится спереди)! Извините. Но мне тоже жалко Бальтазара. И за минорными аккордами двадцатой сонаты Шуберта я слышу в первую очередь тоскливые позывные осла, зовущего к себе самку, а уже потом тяжелые вздохи главных героев.

Безусловно, было бы совершенно несправедливо говорить о том, что Брессон въехал в историю мирового киноискусства исключительно на горбе Бальтазара. Но то, что он в очередной раз показал циничную эксплуатацию животного человеком не только в бытовых, но и в художественных нуждах — факт для многих бесспорный. В отличие от несчастного Бальтазара, у людей хотя бы право выбора остается: и в глупости, и в упрямстве, и в оценке художественного произведения.