Управляющий Сансё

«Управляющий Сансё» — один из классических представителей японского кинематографа, демонстрирующий и историческую сторону, и прослеживающий сложение поведенческих традиций японского человека. Режиссёром ленты выступил Кендзи Мидзогути, один из тройки больших классиков (Одзу и Куросава кроме него), отразив привычный распад семьи с тянущейся цепочкой трагедий, где основными составляющими являются самопожертвование и скорбь.

Нужно понимать, что детство самого режиссёра не было столь благостным, поэтому каждую его черту можно увидеть в работах азиатского классика. Подобно его пережитому детству, благостно живущая семья распадается из-за смещения отца, имевшего власть. У него также есть сестра, которая фактически спасает его, пусть и более явственно, чем в реальной жизни. Большая часть работ Мидзогути основана на этой внутричеловеческой правде — какой бы промежуток времени не проживала демонстрируемая страна и каким бы не было общество, связи между персонажами имеют незыблемое натяжение. Несомненно, именно этот факт повлиял на имеющуюся экранизацию.

Хотя в данной ленте историческая вкладка имеет куда больший смысл — в какой-то момент она равняется с героями по значимости, и кажется, что семейная история закончится прозаическим обращением ко времени. Однако привычный японский юноша, следуя мудростям своего отца, пытаясь соблюдать уважение к закону и старшим, но одновременно нарушая его, переводит историю на личный уровень, у которого имеются два ключевых направления — семейственность и борьба за свободу (искупление греха, если пытаться выделить третью, в эпизоде с клеймом). Добродетель внутри семейной личности выводит «Управляющего» на уровень такого же интимного диалога, который пытается открыть глаза ребёнку на порядок существования в новом для него мире, который ещё некогда был не имел полноты слов для диалога.

После просмотра остаётся путешествие в поисках некой морали. Причём путешествие в двух форматах — для поиска ответов на собственные вопросы и получения эстетического удовольствия на открываемых территориях. Всё же фильмы Мидзогути едины с природой, и дыхание сына, вновь обретшего мать, и мать, почувствовавшую сына, отражается в том самом переходе от лесов к морю. Где-то на уровне береговой полосы может происходить соединение новой жизни и векового опыта. Здесь, наверное, и случается самая точная демонстрация материнской трагедии — привязанность человека к человеку, который дал ему жизнь, которая столь же незыблема и естественна, как и сама природа

Я не стала заранее ничего о нём читать и только из титров в начале узнала, что картина снята по рассказу Мори Огай. Через 17 минут я поняла, что рассказ этот — «Сансё, хозяин Исиуры» — я читала. С одной стороны, это лишило меня интриги: сюжетные повороты были ожидаемы. С другой же — интересно было сравнить первоисточник с его киновоплощением (что ни говори, а это всегда интересно).

Боюсь, мне придётся раскрыть некоторые детали сюжета, но я постараюсь не сильно спойлерить. Рассказ показался мне менее драматичным, вероятно, именно поэтому я вспомнила его лишь начав смотреть фильм. Основное действие в рассказе занимает чуть больше года; второстепенных персонажей почти нет; а характеры главных героев — брата и сестры Дзусио и Андзю — раскрыты, на мой взгляд, слабо.

В фильме же, показаны 10 лет жизни Дзусио и Андзю, разлучённых с матерью. Характерам их уделено большее внимание, что, возможно, связано с тем, что 10 лет позволяют показать определённую динамику. Если в рассказе герои — милые, трогательные дети, мечтающие вновь обрести родителей, то в фильме — это взрослые юноша и девушка, чьи устремления порой расходятся.

Кэндзи Мидзогути делает Дзусио центральным персонажем и показывает борьбу, происходящую в душе юноши. В определённый момент Дзусио близок к тому, чтобы оставить детскую мечту; он разочаровывается в богах, которые ни разу не помогли ему. Герой был готов уподобиться жестокому рабовладельцу Сансё. Душу Дзусио спасает Андзю, которая напоминает ему слова отца: «Без милосердия человек перестаёт быть человеком. Все люди созданы равными».

На мой взгляд, именно образ отца и слова, сказанные им сыну, рождают главный конфликт в фильме; конфликт, которого нет в рассказе Мори Огай. Стоит сказать, что в книге мы лишь в конце узнаём, что отец героя был понижен в должности из-за чужой провинности. После этого он отправил жену с детьми к брату: переждать неспокойное время. Рассказ начинается с того, что женщина с сыном и дочерью возвращается, чтобы найти своего мужа. В ленте же отец героя пострадал за то, что хотел уменьшить налоги для крестьян, страдавших под гнётом войны. Прощаясь с сыном, он говорит ему о равенстве и призывает следовать этому правилу всю жизнь. Слова отца поддерживали Дзусио и когда он тяжко страдал в неволе, и когда он захотел подняться над другими невольниками, равными ему.

Однако когда, обретя высокое положение, Дзусио решает претворить в жизнь заветы отца и освободить рабов, ему открывается горькая правда. Его советники и подчинённые вовсе не считают его решение верным: его отговаривают, его приказ пытаются уничтожить. Хотя Дзусио удаётся запретить работорговлю в провинции Танго, после этого он покидает свой пост.

Герой отправляется на поиски матери, единственной весточкой о которой была грустная песня с острова Садо: «Андзю, где ты? Дзусио, где ты? Разве это жизнь, а не мученье?». Долгожданная встреча с матерью, в фильме лишена той радости, что есть в рассказе. Дзусио рассказывает матери о том страшном открытии, что он сделала: «Я хотел жить по заветам отца, но для этого мне пришлось оставить службу». Оказалось, что жить по-совести и быть государственным деятелем — вещи не совместные. Из-за этого пострадал когда-то отец юноши, пострадал и сам Дзусио. А когда не можешь примирить закон с совестью, разве это жизнь, а не мученье?

Вероятно, за величайшими достижениями каждого из тройки главных японских авторов можно разглядеть четко проступающую сквозь туман подсознания фигуру отца. Родители Ясудзиро Одзу расстались, когда тому было девять лет, и мальчик по воле отца был вынужден жить с матерью в провинции, что определило один из главных мотивов всей фильмографии. Исаму Куросава принадлежал древнему самурайскому роду и лично следил за образованием детей, а его внезапная смерть так повлияла на сына-режиссера, что последний до конца карьеры тянулся к актерам, напоминающим темпераментом уважаемого родителя. Однако в случае Кэндзи Мидзогути раннее потрясение было настолько сильным, что отозвалось даже не темой творчества, но целой сюжетной коллизией, которая в разных комбинациях неизбежно воспроизводилась в каждой новой работе и стала частью личной мифологии. Так глава семейства Мидзогути истратил все деньги в рискованных инвестициях, мать умерла, когда Кэндзи был еще совсем юным, а четырнадцатилетняя сестра из-за невыносимой бедности была вынуждена стать гейшей, тем самым подарив брату будущее. Спустя годы кинематографический универсум режиссера превратился в бесконечную, куда ни ступи, тень детства: мужчины здесь слабы, алчны и непостоянны, женщины несчастны, обречены, но сильны духом. «Управляющий Сансе» — одна из последних работ мастера, и, возможно, именно здесь неизбывная тоска по образу надежного отца-защитника и не знающая границ благодарность женщине-избавительнице звучат наиболее горько.

Сценарий повторяет древнюю легенду «Сансе, хозяин Исиуры» о детях благородной женщины, проданных в рабство — канву не единожды использовали классики японской литературы, но, пожалуй, именно Мидзогути выстраивает подлинное пространство трагедии, утяжеляя традиционно лаконичный финал диалогами, полными скорби по умершим близким. Этой работой режиссер фактически завершает свой многолетний проект по реабилитации мотива женской (в частности, материнской) самоотверженности, который постепенно становился общим местом японской культуры. К двадцатому веку в искусстве страны восходящего солнца накопилось столь много апелляций к культу матери, что появился отдельный жанр — хахамоно, фильмы о материнских страданиях. Боль и слезы были поставлены на поток, многолетние ценности постепенно превращались в пустой знак, за которым нет реальной эмоции. Мидзогути же возвращает к истокам, ключевой образ фильма — тихая песнь о пропавших детях — наполняет жизнью умирающую традицию. «Управляющий Сансе», несмотря на заявленное Средневековье, хронотопически переносит зрителя в безвременье чистого эпоса, где можно говорить о великих делах возвышенным тоном без фальши, в мир, где нет мелочей, только главное. Высшее предназначение женщины в этом мире — совершить запредельную жертву, а единственно возможная цель мужчины — земными поступками доказать, что жертва была не напрасна. И невозможно сказать, чей путь труднее.

Камера очерчивает короткую дугу в плоскости, параллельной земле, чтобы запечатлеть невидимые нити, скрепляющие пространства радости и скорби. Кадр Мидзогути — это всегда антикадр Одзу, вечное движение против звенящей оптической тишины, два взаимоисключающих пути к дзэн, ни один из которых не верен в отдельности. Все облеты и мизансцены в «Управляющем Сансе» строятся таким образом, чтобы сломать перспективу, уйти от вульгарной фотореалистичности, от грубой механической сути кино. Точно так японские живописцы, прекрасно зная о европейской технике линейного удаления объектов к горизонту, все равно изображали предметы неправдоподобно равновеликими, ибо перспектива уподобляет картину взгляду конкретного человека, она не позволяет увидеть природу «как есть», в чистом дочеловеческом прото-облике, не позволяет услышать гул существования. Одно из любимых авторских построений кадра — когда голые ветви кустарника закрывают передний план слева, а пейзаж на заднем плане, будь то легкая рябь воды или едва заметные песочные разводы, сгущается туманом — также отсылает к национальным школам. Это и стиль «одного угла», согласно которому композиция сосредоточена в одной части картины, и традиция «бережливой кисти», где созерцающий сам домысливает большинство деталей лаконичного полотна. Однако красота уравновешена невозможной жестокостью: на эпизодах с пытками даже камера отворачивается, выхватывая лишь ужас, расплескавшийся по толпе невольных наблюдателей.

Поместье управляющего Сансе — средоточие невыразимого зла, но жертва невозможна без излома. Благородный дух рождается в тяжелейших лишениях, нет милосердия там, где нет жестокости. Освободи рабов — они первые станут хозяевами, но нельзя заковать истинно свободного человека. Древний род, даже если он беден, не может пустить свою честь по ветру, враги не дождутся последнего стыда. А там, за стенами поместья, в больших городах, говорят, все равны, но счастливы ли они? О нет, они эгоистичны, горделивы, черствы. Нет гармонии в мире. Есть только вечный наказ отца и голос матери из детства. Есть только путь, в конце которого мы изгоним то, что заслоняло солнце, а наша смерть станет чьим-то началом. Тогда усталый лодочник высадится на берег и поцелует песок, прежде чем сказать: «Я пришел за тобой, мама».

Последние стихи должны быть печальны.

Времена феодальной Японии. Губернатор хочет вести дела по справедливости, уважая каждого человека, за что впадает в немилость. Его отправляют в ссылку. Его жена с малолетними дочерью Андзю и сыном Дзусио предпринимают попытку пешего путешествия, но попадают в руки к разбойникам, которые продают их в рабство. Мать — проституткой на остров Садо, детей — в поместье жестокого управляющего Сансе. Проходит десять лет. Дзусио, оставаясь рабом, вырастает в правую руку Сансе и исполняет его жестокие поручения. Например, ставит клейма на лицах тех, кто пытался сбежать и был пойман. Кажется, он забыл заветы отца, учившего его уважать человеческую жизнь. Но однажды все меняется, и он осознает, что поступал неправильно. Он сбегает, добивается аудиенции на высшем уровне и его неожиданно делают губернатором. Имея власть, Дзусио громит поместье Сансе, освобождает рабов, а потом снимает с себя полномочия и отправляется на поиски своей несчастной матери.

Фильм Мидзогути имеет черты древнегреческой драмы. Это мощное эпическое полотно, в котором находится место для радикальной трансформации человека. Речь не только о возвышении раба в губернатора, но и о трансформации человеческого мировоззрения. Дзусио проходит путь от грубого мужлана, понимающего только язык подчинения и силы, до тонко чувствующего свое предназначение человека. Дзусио — это подлинный эпический герой, совершающий подвиг освобождения своих владений от рабства наперекор мнению высшей власти.

Мидзогути, рассказывая историю страданий, не смог избежать сюжетных ходов, которые, казалось бы, должны прочитываться как банальные. Тем не менее, даже эти «стандартные решения» вроде смерти сестры Дзусио Андзю или полубезумия их матери изображены с такой эпической мощью и таким трагизмом, что вся история производит неизгладимое впечатление и обладает редкой для кино целостностью, которую нельзя разъять на «сюжетные ходы» или «элементы повествования». Мидзогути, показывая управляющего Сансе и порядки в его поместье без жестокого натурализма, тем не менее вызывает очень сильные эмоции, как будто ты сам стал рабом. Поэтому несомненно, что симпатии зрителей будут на стороне Дзусио, стремящегося избавить мир от зла.

Несмотря на то, что в этом фильме много печали и никто не остается по-настоящему счастлив, Мидзогути как бы придает зрителям волю к справедливости. Конечно, такое кино обладает определенным примитивизмом и близко к пропагандистскому (то есть при желании его можно поляризовать, скажем, в левом идеологическом направлении). Но здесь надо иметь в виду вещи: колоссальную художественную силу и то, что пропагандируются не самые плохие вещи.

9 из 10