Вход в пустоту

Кто мы? И что будет с нами после смерти? Религии в той или иной мере на протяжение всей истории пытались ответить на эти вопросы.

А Госпар Ноэ попытался показать смерть, в Буддистском её понимании… И кажется у него это получилось.

Весь фильм это трип, визуально-звуковой наркотик. 3 часа захватывающих полётов камеры(души) наркомана, его короткая и сложная жизнь и потом перерождение. Для меня это первый фильм Гаспара Ноэя и кажется не последний. Он цепляет своей режиссурой, ты погружаешься в картинку как в сон, сон страшный, отталкивающий показанными в фильме огромным количеством сцен секса на гране, мерцающим белым цветом и далеко не благородными героями.

Для эпилептиков и людей со слабым вестибулярным аппаратом эту картину стоит пропустить, с самых титров мерцающий цвет бьёт по глазам и никакого предупреждения об этом нет.

Но если вы не страдаете этим то добро пожаловать на психоделический сеанс.

Итог: Это интересный опыт, благодаря отличной операторской работе, жонглированию цветами и звуку остаётся приятное ощущение от просмотра, будто ты сам проходишь колесо Сансары.

8 из 10

Я обычно не пишу отзывы, но это особый случай.

Господин Ноэ снял почти 3х часовой фильм о полётах камеры. Первые минут 20 операторская работа и монтаж вызывают желание снять шляпу, за исключением тех моментов, когда камера летит в источник света и начинается ад эпилептика. Правда кроме этого в фильме ничего и нет. История совсем не стоит такой продолжительности, визуальное наполнение однообразно, идеи или хоть подобия мысли в фильме нет. Если же это ДМТ трип, то только самого унылого человека на свете, вон у Айка рептилоиды с нибиру, а тут человек вышел из смертной оболочки и всё на что его хватило — полетать туда сюда, да залезть сестре во влагалище.

Краткий пересказ.

Это фильм о том как вас 2:41 жестоко друт в глаза с соответствующей кульминацией.

Из фильма я понял пару вещей, но не думаю, что автор имел именно это ввиду, тем не менее:

Не стоит искать глубокий смысл в книгах народов, чьё наивысшее достижение это музыкальная чаша

Даже в смерти куколд остаётся куколдом

Если вам нравится фильм «Господин Никто», то, возможно, понравится и этот, только не говорите маме что смотрели фильм с таким количеством (совершенно бессмысленных) постельный сцен, ведь идейное наполнение этих фильмов может впечатлить лишь очень юного зрителя.

Впервые этот фильм я увидел в кинотеатре в 2017 году. Мы с девушкой пришли на показ поздним вечером, было около 12 ночи. Я знал (ну хотя бы примерно) на что иду, она — нет.

«Вход в пустоту» не фильм, а сплошной трип. Но лишь тот, кто не знаком с темой смерти в буддизме, подумает, что фильм о наркоте. Вовсе нет. Но об этом позже.

Итак, я говорил, что сеанс ночной. Уверен, что большинство людей оказались там совершенно случайно. Часть ушла уже на заставке. Часть на моменте, когда режиссёр показывал фракталы, которые видит главный герой под DMT. В итоге остались только мы и ещё одна пара. Моя партнёрша часто поглядывала на меня, мол: «на что ты меня привёл вообще?». Но мне было безумно интересно. Если ваши кинояйца не такие стальные, как мои после просмотра Космической Одиссеи Кубрика и фильмов Тарковского без перемотки, то, вероятно, вам будет сложновато.

А ещё стоит признать, что в полной мере фильм поймёт только тот, кто знаком с буддизмом, тот, кто его практикует или им интересуется. И я говорю сейчас не о тех, кто ездил в Тай или Вьетнам и ходил по их буддийским «церквям». Речь идёт о тибетском буддизме и о самых глубоких поучениях, высшей колесницы буддизма, именуемой Алмазной. Или буддийской тантрой.

«Вход в пустоту» снят по мотивам «Бардо Тхёдол», книги, авторство которой приписывается Гуру Ринпоче. Великому йогину, который впервые принёс тайные буддийские поучения из Индии, разрушаемой мусульманским завоеванием, в страну снегов — Тибет. Тайные, по большому счёту, не потому что секретные. Тайные, потому что их поймёт не каждый. Тайные, потому что для их практики нужен Учитель. Без него это лишь набор слов и символов, порой страшных, мерзких и пошлых для простого обывателя. Как раз чтобы оттолкнуть его и спасти от неправильной практики.

И это во многом пересекается с фильмом. Гаспар Ноэ отсеивает лишних людей. Тех, кто случайно зашел ночью поржать над лёгким кинцом под пивас и чипсы; тех, кто захотел посмотреть что-то про наркоманов, расчитывая на весёлый фильм; тех, кто увидел голые сиськи на кадрах из кино и подумал, что здесь вся суть в них. С другой стороны Ноэ совершенно ничего вам не навязывает. Никаких интриг, никаких заманух. Хочешь — продолжай смотреть. Он просто повествует. И это полностью соответствует книге. Он лишь взял конкретного человека из современного общества и его жизнь. И смерть.

«Бардо Тхёдол», известная на Западе как «Тибетская книга мёртвых», начитывалась над головой человека прямо в процессе смерти. Буквальный перевод названия книги «Освобождение в бардо? [посредством] слушания». Голос начитывающего был своеобразным проводником для сознания умершего в тот момент, когда оно отделялось от тела.

«О сын благородной семьи, пришло то, что называют смертью!
Этот мир покидаешь не только ты, это происходит с каждым.
Так не испытывай желаний и тоски об этой жизни.
Даже если тоска и желания охватят тебя, ты не сможешь остаться,
Ты сможешь только блуждать в сансаре.
Не желай, не тоскуй. Помни о Трех Драгоценностях.»

Книга давала чёткие инструкции — что и как делать — и даже предусматривала несколько вариантов развития событий. На тот случай, если умирающий был не слишком усерден в медитации при жизни и не мог сразу распознать ясный свет Дхармакайи — истинной природы ума. То есть всего сущего.

В общем, фильм мы досмотрели. Я на тот момент уже был практикующим буддистом, а девушка ещё нет. Фильм мне, конечно, показался тяжёлым, и я думал, что пересматривать больше не буду, ан нет. Пересматривал недавно. И вспоминал о самом главном.

«Пробил мой смертный час, и теперь, благодаря смерти, я увижу мир с позиций просветленного ума, дружелюбия и сострадания, достигну полного просветления ради всех живых существ в беспредельном пространстве»

Ослепительно сияющий миллионом неоновых пожарищ Токио, век ХХI. Притаившийся на злачных задворках этого большого футуристического, мистического и гностического города ночной клуб «Пустота» — место как для избранных, так и для изгнанных. Вход в ничто и в никуда. Эксбиционистский театр открыт еженощно. Здесь в змеином танце у шеста извиваются медленно обнажающие европейки и азиатки, и среди них — она, его Линда. Длинные, влажные языки девиц, чьи тела потны и липки, а киски жаждут страстного удовлетворения, в кровавых отблесках феерического светопреставления лижут шест, ноги раздвигаются в такт психоделической и ритмической музыке, а в глазах стрипгерл постепенно появляется демонический блеск. Гладко выбритая плоть буквально призывает к себе, клитор пульсирует, а руки устремляются к этому сакральному естеству. Сладкий вагинальный сок смешивается со струящимся белесым молоком спермы и грудным молоком в хрустальных бокалах. Менструальная кровь окрапляет лица новоприбывших клиентов, и в каждой комнате для привата царствует свой Ад. Вот на лысого нувориша блюют две шлюхи в школьной форме, на вид им лет 15; в следующей комнате американский яппи лижет пятки и анус облаченной в латекс Госпоже, а дальше слышны дикие вопли, мат и стоны. Горит красный фонарь, а окно заляпывается кровью — все гуще и гуще. В последней комнате, освещенной флюоресцентными лампочками, все обустроено в стиле морга, и там царит некрофильская групповуха. Возвращение отсюда невозможно. В дальнем углу заляпанного дерьмом и провонявшего мочой туалета виден труп молодого парня, Оскара. Его мозги медленно вытекают, а над трупом начинают скапливаться мухи. В истерзанных уколами венах уже копошатся черви, но его душа уже готова к новым свершениям и новому пути.

Так называемое «французское эпатажное кино», к основным представителям которого можно в первую очередь причислить Жан-Клода Бриссо, позднюю Катрин Брейя да полукровку Гаспара Ноэ(его в особенности), примкнувших к нему вскорости Жана Кунена и Жан-Луи Коста, а также представителей «новой волны», но уже во французском хорроре — творческие тандемы Катте-Форзани, Бустилло-Мори, Ажа-Халфун, Делепин-Керверн, а также Бельво-Понзель, если конкретиризированно брать отсчет с картины «Человек кусает собаку», появившееся на исходе 90-х годов прошлого века в ознаменование и в качестве констатации очередных смутных времен и экстатических перемен во французском обществе, пережившем сытость восьмидесятнического периода и новый приход буржуазии на фоне медленно разрушающихся социополитических институтов, по сути стало ответом уже современников ушедшей в историю «новой волне» Годара, Трюффо и прочих. Новые французские эпатажники, в течение более чем десятилетия выпустившие ряд весьма нетривиальных киноработ, призваны были расширить рамки привычного, закосневшего в консервативности киноязыка, переизобрести кино как таковое, еще больше извратив постмодернистские реалии, но на поверку в большинстве своих кинематографических образцов Бриссо и Ко раздвигали ноги, расширяли клитора, расчленяли детишек, восхваляли кадаврические культы или совокуплялись с трупами. Не метафорически, естественно, а вполне прямолинейно, искренне считая, что шок — это по-нашему. Преуспевший более всех на сим поприще Гаспар Ноэ, перманентно стремившийся даже к антикинематографичности в своих картинах, начиная от дебютной «Падали» и завершая скандальной «Необратимостью», относился к той распространенной категории анархистов-нигилистов-онанистов от мира режиссуры, кто чрезвычайно успешно создал в своей маргинальной киновселенной культ Антигероя, склонного к излишне максималистским, а потому чересчур предсказуемым моральным выводам, ставших центральными во всем творчестве Ноэ, как-от «Время разрушает все» или «Один против всех»(последнее и вовсе является формулой всего мировоззрения Ноэ). Тривиальность, собственно, драматических конфликтов Ноэ густо унавоживал чернушностью, упоением грязью и мерзостями, их нарочитой поэтизацией вплоть до 2009 года, когда достопочтенный режиссер выпустил свой самый главный и самый зрелый фильм — галлюциногенный трип «Вход в пустоту», в котором избыточность низменного не стала самоцелью, а голая изнасилованная идея о перерождении не утонула в реках крови и спермы, поскольку все в этой картине, начиная от сюжета — сугубо номинального, между тем — и завершая изысканным изобразительным рядом, в котором яркий кислотный рисунок монтажа рифмуется с темами Стенли Кубрика и Ричарда Керна, цельно и неразрывно.

Воспевая умирание, сладостный бред наркоманской дремы вкупе с прохождением центрального героя картины через шесть лок, буддистское перерождение по заветам Рэймонда Муди и «Бардо Тодола», Тибетской Книги Мертвых, цитируемой в фильме порой даже слишком навязчиво, тем не менее, Ноэ лукавит, будто упрощая весь нарратив до привычных односложных фраз. В «Необратимости» клуб «Прямая кишка» был лишь преддверием Ада, он был начертан резко и быстро, показывая иную реальность, иную форму мучительного бытия мельком; во «Входе в пустоту», где ночной клуб «Пустота» синонимизирует аналогичному клубу из «Необратимости», Ноэ уже предлагает на молекулярном и бессознательном уровне погрузиться в Ад, при этом подразумевая не только философию Бардо Тодола, но и философию пустоты Нисидо Китаро, говорящей о невоплощенности человеческого Я, о бытие и небытие, которые тождественны между собой, об этом вселенском Sein и Nichtsein, ведущем к самопробуждению через кошмарное осознание реальности.
Собственно, именно последнее — небытие по ту сторону жизни и бытие, то есть сама жизнь Оскара и Линды, напоминающая бесконечный кошмар, или сон в еще более ужасающем сне лавкрафтианских Древних — царствует в картине ощутимее всего. Поэтика низменного, пропитанная смрадом изысканий Жана Жене, Пелевина(его по касательной, но все же схожие мотивы проглядываются), Рю Мураками и Онироку Дана, Брета Истона Эллиса и Ирвина Уэлша — трип в вагинальные глубины с последующей эякуляцией синонимизирует и в то же время иронизирует над «Грязью», тогда как отсылкам к их наиболее значительным произведениям «Вход в пустоту» даже перенасыщен; грязный реализм парадоксально соседствует с сугубо философической послесмертной тропой Оскара и к самому себе, к новому осознанию и воплощению, и к той всеобъемлющей материнской груди этого Nichtsein, Пустоты, почти что Шуньяты, исходя из которой все и все условны и в которой герою суждено раствориться, стать частью экзистенциального пространства, отрешившись от любой прозы, связывающей его с самой жизнью, которая, по Ноэ, вторична и слишком мучительна, чтобы держаться за нее, бороться. Спасения от обреченности режиссер видит не в спасении души, не в исцелении от пороков, аддикций и демонов, этих асур, которые давно овладели Оскаром и Линдой в их земном воплощении, а в еще большем угнетении собственной плоти, в самоуничтожении, в боли и страданиях, которые в конце концов приведут к закономерности новых рождений. Путь к спасению лежит через вход в Пустоту, через невозможность этого спасения тривиальными способами, без Ада нельзя постичь ни Рай, ни Чистилище, но по Ноэ именно Ад и есть этим Раем. Вообще же, «Вход в пустоту» — фильм и политеистический по духу, и в мрачных инфернальных видениях, не говоря уже о финале, в гротесковом ключе переосмысливается и идея непорочного зачатия, и христианского самопожертвования.
Безусловно, ставить диагноз фильму вовсе не означает ставить диагноз всему обществу, в условиях которого он был создан, однако «Вход в Пустоту», искусно зарифмовывающий низменное с высоким, Жене с Китано, творя треугольник Эрос(подразумеваемый инцест) — Ничто(Nihil) — Танатос, греховность и святость, плоть и дух, придающий идее Сверхчеловека оттенки маргинальности, кажется самым философским и замысловатым фильмом Ноэ, тем образцом чистого, лишенного любой жанровой шелухи, кино, которое уже и не кино вовсе к финалу, но новая реальность, новый миф и мир о жизни, которой не было, но к которой все стремятся. За пределами сумеречной зоны, за пределами смерти, за пределами любви. За пределами иглы, с которой капает на пол окровавленный растопленный героин.