Зеленая кобра

Этнический кинематограф Вернера Херцога явление уникальное и неповторимое ввиду опасности подражания подобным экспериментам по исследованию человеческих возможностей посредством работы в нечеловеческих условиях. Ницшеанская гигантомания баварского кудесника, достигнув апогея в «Фицкарральдо», потихоньку начала идти на спад, однако невероятная сила духа Херцога подспудно ощутима в его фильмах и по сей день.

Фактически Херцог является не только последним настоящим трагиком мирового кино, но и последним представителем нацистского кинематографа, но не в идеологическом смысле (постановщик всегда был гуманистом и придерживался либеральных взглядов), а в сакральном. Постоянные съёмки в труднодоступной местности с частым использованием альпинистского снаряжения плюс сквозная тема безумцев, бросающих вызов силам природы, роднит Херцога с «горными» фильмами Арнольда Фанка, столь популярными в Третьем Рейхе. Одной из звёзд тех фильмов была опально-гениальная бестия Лени Рифеншталь. Постановщица «Триумфа воли» на старости лет увлеклась фотографией и одними из самых ярких среди её работ были снимки нубийцев, в которых многие исследователи усмотрели на первый взгляд абсурдное в данном случае любование расовым превосходством. На самом деле, не увезённые в рабство африканцы и, как следствие, не смешавшиеся с представителями других племён обладают более яркими и выразительными чертами лица, нежели их менее удачливые собратья. Таким образом, для Рифеншталь открывалась лазейка для непрямой пропаганды собственных взглядов.

Вот и Вернер Херцог, подобно ей, ярко живописует красоту представителей различных африканских племён сначала в гипнотической документальной ленте «Фата-моргана», а затем в фильме «Кобра Верде», который можно считать завершением своеобразной трилогии, начатой в фильме «Агирре, гнев божий» и продолженной в «Фицкарральдо».

Бандит Франсишку Мануэл да Силва по прозвищу Кобра Верде в результате череды происшествий отправляется к невольничьим берегам Дагомеи словно бы на верную смерть, так как местный вождь убивает всех белых. Однако предприимчивому и изворотливому разбойнику удаётся не только избежать смерти, но и наладить работорговлю, а также устроить при помощи местных амазонок государственный переворот.

Достаточно захватывющий сюжет реализован, однако, без былой страсти, что била через край в «Агирре» и «Фицкарральдо». Отчётливо ощущается своего рода экзистенциальная усталость баварского тигра, всё ещё сильного и способного совершить смертельный прыжок, но словно бы лишённого былой мотивации. «Кобра Верде» стал своеобразным мостиком, по которому Херцог осознанно и добровольно перешёл из когорты крупных художников в ряды крепких ремесленников. Что говорить, даже истеричное неистовство Клауса Кински, всегда очень точно использовавшееся расчётливым Херцогом в качестве сюжетно-эмоционального детонатора, здесь скорее забавляет, нежели пугает. Зато по-прежнему сильны и завораживающи «этнические» эпизоды. Ритуальные танцы дагомейцев занимают в фильме ключевое место и являются самыми яркими и колоритными его моментами. Херцог в который раз укрывается от ненавистной ему цивилизации среди милых сердцу дикарей, при чём, в этот раз, концентрируясь не на преодолении различных трудностей, сопряжённых со съёмками в дикой местности, а именно на любовном запечатлении племенного быта и ритуалов местных жителей.

Издевательский финал, впоследствии перифразировано повторённый в фильме «Крик камня», — словно насмешка режиссёра над былой неистовостью, фанатичным перфекционизмом и одержимостью своими киноодиссеями, представляющими опасность для всей съёмочной группы. Херцог словно окончательно пасует перед величием природы, но с позиции силы и мудрости, представляясь своего рода смиренным Одиссеем. Пора возвращаться домой.

Клаус Кински в этой картине не играет, а проживает роль бразильского крестьянина, золотоискателя-неудачника, превратившегося в бандита и работорговца по прозвищу Зеленая Кобра (Кобра Верде). И после первых кадров фильма — вымершая от засухи деревня, Кински с выражением отчаяния на лице — уже можно пускать финальные титры.

В фильме неторопливо, на фоне красивых бразильских и африканских ландшафтов, рассказывается история авантюриста, отправленного властями на верную погибель в Африку — налаживать хиреющую торговлю рабами. Игра Кински превращает практически документальный фильм Херцога про Бразилию и Африку в художественное кино высшей пробы. Когда работорговец начинает готовить к восстанию армию, составленную из африканок, то фильм неожиданно превращается в фэнтези, а заботливо развешанные в его первой части ружья начинают стрелять, и ближе к финалу возникает ощущение: «Верю».

Как и в «Агирре», здесь звучит музыка любимой группы Вернера Херцога «Popol Vuh», помогающая режиссёру создать уникальную атмосферу фильма.

Херцог работает с эпическими образами — Африка, Бразилия, крестьянин-разбойник, работорговля, деспотизм.

Мне кажется, в подтексте фильма — размышления режиссера о Германии в XX веке. Герой Кински постепенно вызывает симпатию, но постоянно подчеркивается, что вся его энергия направлена на организацию работорговли, и он обречен на поражение…

До «Кобры Верде» я смотрела всего несколько фильмов Вернера Херцога, и он оставался для меня «закрытой книгой». С первых кадров в нем чувствовалась сила и самобытность, но лишь после этого фильма для меня будто открылась его жилка, фишка, его логика и его тема.

Герои Херцога, как и он сам, отличаются силой, выносливостью, бесстрашием и редкостной самобытностью. Они подавляют и привлекают окружающих. Но самое главное — героев Херцога «ведет». Несмотря на то, что им кажется, будто они — хозяева судьбы, дыхание рока ощущается за их спинами. Очарование героев немецкого режиссера — это ореол осужденных на смертную казнь.

Это галерея убегающих Орестов. Херцог, несмотря на свое новаторство во многом, не нарушает архетипов. Преступление имеет последствия. Избегнуть их не удается никому, даже героям — а то, что да Силва принадлежит к «героям», несомненно. Он полностью отвечает за свою жизнь и самонадеянно распоряжается жизнями других, потому что уверен, что ему «нечего терять». Однако на земле (или, по крайней мере, в культуре) еще не было случая, чтобы судьба не доказала человеку обратное, поставив его в еще худшее положение…

Как уже было справедливо отмечено в предыдущей рецензии, да Силва пытается прыгнуть выше головы. Он, безусловно, отличается от многих: своим бесстрашием, переходящим в приступы безумия, своей властностью, энергией. Он выделяется даже внешне — ростом, одеждой, цветом кожи. Главное же в том, что он полностью отдает себе отчет в своей деятельности, в том, что она преступна. У него нет сладкой веры в «звериную природу черных», превосходство белой расы, Божью волю, социальное неравенство и т. д. Кобра Верде от начала и до конца знает, что он совершает преступление.

Преступление, как обстоятельно доказывал Достоевский, действует на душу разрушающе. Герой Херцога ощущает, что перестает быть человеком, потому что не испытывает ни одного светлого чувства: дружбы, привязанности, любви. Это угнетает его. Он подобен полковнику Курцу, но, в отличие от последнего, не теряет своей мечты, превращающейся в несбыточную грезу: хочет забросить работорговлю, вернуться к цивилизации, жениться и увидеть прекрасные снежные вершины, символизирующие чистоту и покой… Но именно в этот момент судьба да Силвы и разворачивает свой хвост, подобно кобре. И она смеется над ним, над его беспомощностью, и доказывает, что он был неправ. Ему было, что терять — свое будущее. Раньше у него не было «настоящего», он прозябал в нищете и одиночестве; теперь у него исчезла и надежда когда-нибудь это исправить. Он потратил свою жизнь на дело, которое ненавидел и презирал, ничего не приобретя взамен.

Фильм «Кобра Верде» последняя совместная работа Клауса Кински и режиссера Вернера Херцога. После этого фильму, Клаус сказал: «Меня больше нет».

Кинолента показывает, как власть имущие способны иссушить и погубить тех, кто сильнее, но чье сердце открыто и благородно. Суровый и сильный одиночка стремится к своей мечте. Ради ее достижения он не останавливается ни перед чем. Он не боится смерти, не боится замарать руки. Его даже не гнетет его одинокий путь. Он так с ним смирился, что его не страшит то, что у него нет ни друзей не родных. Одиночка, который бредет по дороге жизни. Он смотрит лишь только вперед, не замечая, что в его спину уже направлены копья. Он видит только цель, к которой он движется. Но дойдет ли он?

Люди пользуются силой и благородством, пользуются теми, кто привык держать слово. В какой-то степени эта кинолента о том, как силу можно держать на коротком поводке. А потом им же начать душить, когда она исчерпает себя.