Жанна Дильман, набережная коммерции 23, Брюссель 1080

Кино почти всегда бесконечный ресурс для выражения человеком всех (или большинства) своих артистических, художественных, политических и иных потребностей и желаний. Бесконечность форм трактовок и подач, благодаря кадру, постановке и оружию массового поражения в лице камеры — раз за разом отдаляет кинематограф все дальше от своего большого брата — театра.

В 1975 году режиссер Шанталь Акерман решила рассказать историю женщины по имени Жанна. Жизнь Жанны незаурядна — она часть неполной (к сожалению) семьи. Она мать относительно взрослого сына с именем Сильвен, вдова, домохозяйка. Ее жизнь, как и любой домохозяйки, полнится и множится каждодневным набором действий и поступков:

разбудить сына в школу, накормить его завтраком и начистить туфли, сходить в магазин, забежать в кафе по пути домой, начать готовить ужин и встретить клиента, ведь главный (и единственный) финансовый доход Жанны — проституция. Аккуратно складывая свой доход в фарфоровую супницу, день героини заканчивается ровно так же как и начался каждый день до этого — встреча сына фактически без слов, ужин, проверка домашнего задания и немного личного времени — короткое вязание под аккомпанемент радио и вечерняя прогулка с сыном. Броский диалог с отпрыском перед сном. И новый поворот дня.

Мысль, которую хочет пронести режиссер через фильм становится осязаемой на заре второго часа (и дня из жизни Жанны, по 3 на каждый час хронометража с копейками). Когда зритель принимает правила игры, вникает в суровый и непоколебимый, на первый взгляд, быт главной героини, ее сына и немногочисленного окружения. С каждым новым часом ее жизни, с каждым новым совершенным действием, будь то банальный выход в магазин, варка кофе или чтение письма сестры из далекой и светлой Канады — все туже закручивается узел повседневности и быта. Тем ярче, тем сильнее бьют по эмоциям зрителя встряски сего быта. Тем больше раскрывается персонаж Жанны. С каждой ее уроненной ложкой во время готовки. С затянутым рабочим временем на столько, что ужин приходится задерживать — все сильнее познаешь излом женщины. Женщины, которую ее само сущее гнет и топчет, выводя все силы в невидаль и пустоту, ради сына и поддержки семьи на плаву.

О фильме тяжело говорить без спойлеров, ввиду того что каждый эпизод, который выбивается из колеи повседневности — на цену золота. Данный эффект достигается благодаря пустыноподобной сухости художественного языка, на котором говорит это кино. Кадры почти всегда тесные, но всегда — со стороны и статичны. Достигается почти вуайеристический эффект присутствия, но без пошлости. Музыка отсутствует как класс, только радио вечером после ужина. Разговоров почти нет, но и они с изюминкой. Каждый диалог Жанны с обывателями (продавцы, официантки в кафе и т. д.) это легкий, плавный разговор по делу и не много о насущном. С клиентами — чопорность вплоть до сведения диалога к приветствию и прощанию. Не более. С сыном же, все диалоги что водопад — без остановок, без знаков препинания, выплевывание слов в ауры друг друга, но не зло, не в обиду и не пусто — они или бытовые или углубленно семейные и интересующиеся, для большего покрытия персонажных внутренностей и подтекстов их бытия.

В современности фильм воспринимается отлично, но по началу скорее как опыт, чем нечто художественное. Художественное настигает после, по ходу действия и проглатывает зрителя целиком в момент кульминации. Спустя столько времени с момента его выхода можно пожертвовать отвагой и пойти на преступление — позволить себе перематывать по минуте-другой иногда. Это не испортит общего посыла картины, не испортит опыта и не сделает зрителя «предателем киноискусств номер 1`и творение Шантель Акерман не проклянет его, но каждого кто осилит» Жанну Дильман» во всем ее 3 часовом величии от и до — оно возведет в ранг великих героев.

9 из 10

Кино почти всегда бесконечный ресурс для выражения человеком всех (или большинства) своих артистических, художественных, политических и иных потребностей и желаний. Бесконечность форм трактовок и подач, благодаря кадру, постановке и оружию массового поражения в лице камеры — раз за разом отдаляет кинематограф все дальше от своего большого брата — театра.

В 1975 году режиссер Шанталь Акерман решила рассказать историю женщины по имени Жанна. Жизнь Жанны незаурядна — она часть неполной (к сожалению) семьи. Она мать относительно взрослого сына с именем Сильвен, вдова, домохозяйка. Ее жизнь, как и любой домохозяйки, полнится и множится каждодневным набором действий и поступков:

разбудить сына в школу, накормить его завтраком и начистить туфли, сходить в магазин, забежать в кафе по пути домой, начать готовить ужин и встретить клиента, ведь главный (и единственный) финансовый доход Жанны — проституция. Аккуратно складывая свой доход в фарфоровую супницу, день героини заканчивается ровно так же как и начался каждый день до этого — встреча сына фактически без слов, ужин, проверка домашнего задания и немного личного времени — короткое вязание под аккомпанемент радио и вечерняя прогулка с сыном. Броский диалог с отпрыском перед сном. И новый поворот дня.

Мысль, которую хочет пронести режиссер через фильм становится осязаемой на заре второго часа (и дня из жизни Жанны, по 3 на каждый час хронометража с копейками). Когда зритель принимает правила игры, вникает в суровый и непоколебимый, на первый взгляд, быт главной героини, ее сына и немногочисленного окружения. С каждым новым часом ее жизни, с каждым новым совершенным действием, будь то банальный выход в магазин, варка кофе или чтение письма сестры из далекой и светлой Канады — все туже закручивается узел повседневности и быта. Тем ярче, тем сильнее бьют по эмоциям зрителя встряски сего быта. Тем больше раскрывается персонаж Жанны. С каждой ее уроненной ложкой во время готовки. С затянутым рабочим временем на столько, что ужин приходится задерживать — все сильнее познаешь излом женщины. Женщины, которую ее само сущее гнет и топчет, выводя все силы в невидаль и пустоту, ради сына и поддержки семьи на плаву.

О фильме тяжело говорить без спойлеров, ввиду того что каждый эпизод, который выбивается из колеи повседневности — на цену золота. Данный эффект достигается благодаря пустыноподобной сухости художественного языка, на котором говорит это кино. Кадры почти всегда тесные, но всегда — со стороны и статичны. Достигается почти вуайеристический эффект присутствия, но без пошлости. Музыка отсутствует как класс, только радио вечером после ужина. Разговоров почти нет, но и они с изюминкой. Каждый диалог Жанны с обывателями (продавцы, официантки в кафе и т. д.) это легкий, плавный разговор по делу и не много о насущном. С клиентами — чопорность вплоть до сведения диалога к приветствию и прощанию. Не более. С сыном же, все диалоги что водопад — без остановок, без знаков препинания, выплевывание слов в ауры друг друга, но не зло, не в обиду и не пусто — они или бытовые или углубленно семейные и интересующиеся, для большего покрытия персонажных внутренностей и подтекстов их бытия.

В современности фильм воспринимается отлично, но по началу скорее как опыт, чем нечто художественное. Художественное настигает после, по ходу действия и проглатывает зрителя целиком в момент кульминации. Спустя столько времени с момента его выхода можно пожертвовать отвагой и пойти на преступление — позволить себе перематывать по минуте-другой иногда. Это не испортит общего посыла картины, не испортит опыта и не сделает зрителя «предателем киноискусств номер 1`и творение Шантель Акерман не проклянет его, но каждого кто осилит» Жанну Дильман» во всем ее 3 часовом величии от и до — оно возведет в ранг великих героев.

9 из 10

«Жанна Дильман, набережная дю Коммерс 23, Брюссель 1080» — непревзойденный шедевр Шанталь Акерман. Три часа и тринадцать минут мы наблюдаем за тем, как Жанна готовит еду, принимает ванну, чистит обувь, ужинает с сыном-подростком, ходит в магазин и в одно и то же кафе.

Ежедневная рутина героини затягивает нас своей монотонностью, а ее четкие действия заставляют зрителя завороженно следить за ее практически маниакальным стремлением к порядку.

На уровне структуры «Жанна Дильман» — последовательное изложение событий в реальном времени, а механизм фильма работает, как бомба замедленного действия.

Постепенно, благодаря определенному чередованию ритуальных движений (которые режиссер позаимствовала у своей матери), мы замечаем некоторые метаморфозы, создающие внутреннее беспокойство и у героини, и у зрителя.

В фильме чувствуется непрерывное сексуальное напряжение. Мимолетные занятия проституцией в предсказуемом графике героини занимают ровно столько времени, сколько требуется для варки картофеля.

Обнаружившийся эдипов комплекс у сына создает еще больше беспокойства и драматизма.

Из всех фильмов Шанталь Акерман, бельгийки польско-еврейского происхождения, эта картина пользуется самой большой популярностью у зрителей и критиков. Сложно представить, что такой зрелый фильм Шанталь Акерман сняла, когда ей было всего двадцать пять лет.

«Жанну Дильман…» сравнивают с картинами Хичкока и называют «бытовым фильмом ужасов». Благодаря операторской и режиссерской работе он стал эталоном формализма в кино, а феминистки считают данную ленту своим программным манифестом.

Вторая по счету (после «Я, ты, он, она», 1974 год) полнометражная художественная лента Акерман, входит в списки «1001 фильм, которые вы должны посмотреть за свою жизнь», «100 лучших фильмов 20 века по версии Village Voice» и другие.

Кроме того, фильм оказал грандиозное влияние на независимый кинематограф (например, Гас Ван Сент снял фильм о последних днях жизни Курта Кобейна «Последние дни», копируя стиль «Жанны Дильман»).

Охватывая в картине три дня из жизни своей героини, Акерман подводит ее к той грани, когда кто-то или что-то внутри нее перестает подчиняться той строгой организации жизни, которая, возможно, была единственной психологической опорой этой женщины.

Давно хотел посмотреть этот фильм и позавчера посмотрел. Фильм очень специфический и необычный — он снят как бы в реальном времени (но только как бы), его продолжительность более трех часов и при этом в фильме повторяется определенный набор эпизодов, определенный порядок. Смотреть его одновременно и сложно, и нет. Кадры длинные, иногда по нескольку минут Жанна сидит за столом в кухне. При этом не могу назвать картину нудной или нединамичной, как ни странно. Динамика там есть. Но не такая — как в других фильмах. Динамика тут достигается иными способами — не нарезкой фильма при монтаже. Я даже не могу сказать, как именно она достигается. Возможно — за счет структуры и ряда действий, которые переходят в разряд ритуализированных.

Поневоле смотря эту картину начинаешь думать и размышлять. Режиссер как бы заставляет тебя начать уже в конце концов думать, смотря кино.

Картину нельзя назвать бытовой. Я просто рассуждаю логически и думаю, что если бы режиссер хотела снять бытовое кино, она бы решила его иначе. Она бы изменила ритм, добавила диалогов, убрала ритуализированность и т. д. Она могла бы взять обычную домохозяйку на роль героини и позволить ей сыграть саму себя. То есть позволила бы ей вообще не играть. Но режиссер берет на роль утонченную женщину, актрису Сейриг, которая играла загадочных и иррациональных женщин у Роба-Грийе с Рене и у Бунюэля. Таким образом, фильм не воспринимается как бытовой. Он воспринимается как сюрреалистический и надреальный. Где действия героини и ее взаимодействие с сыном и другими людьми носят переносный характер.

Я думаю, что режиссер преуспела в изображении ада в кино. Я не видел фильма, в котором ад был бы изображен лучше, чем здесь. Я не согласен c мнением, что фильм негативен и вгоняет в депрессняк. Это не так. Фильм меня лично очень вдохновил, сразу захотелось выбраться из условного бытового ада и сделать что-то. Что именно, я не скажу.)) КокЭтка, блен.

Поэтому это очень хороший фильм, но любимым его назвать нереально, т. к. любимые фильмы я пересматриваю. Я бы не хотел его пересматривать и он действительно очень монотонный, что в данном случае оправдано.