Матадор

В этом фильме все парадоксально: юноша, стремящийся стать матадором, но падающий в обморок при виде крови; его наставник, с виду воплощение мужественности и мечта любой женщины, мастурбирующий на фильмы ужасов; адвокат-маньячка, защищающая того самого молодого человека от обвинения в убийстве, которое совершила сама; мать, которую больше волнует собственный имидж в глазах её церкви, чем её судьба её сына…

Красочный, яркий, типично испанский триллер про молодого человека, обвинившего себя в четырех убийствах. Исследование тесной связи смерти и секса, желания убивать и сексуального инстинкта. По праву, заслуживает название «Коррида любви».

8 из 10

Смотри на них, смотри. На нож, взрезающий спелый мрак ночи, насилуя кроткую, покладистую плоть; на отрубленные головы с непристойно раззявленными ртами; на пошлые, избыточные водопады крови и ошмётки пустых вен; на повешенных, утопленных, завёрнутых в полиэтилен, словно мусор. Их овечьи глаза белы от страха, но, умирая, они стонут, как любовницы, вызывая низменное желание насытится сладкими судорогами агонизирующих тел, залить их мёртвое естество пульсирующим потоком горячей жизни. Эту страсть не утолить, но можно прилипнуть взглядом к телеэкрану, исступлённо мастурбируя в грязной полутьме гостиной на кадры плодящихся безликих трупов. Мне отказано в твоей любви, но, смерть, как же я хочу тебя…

А фильму отказано в любви создателя. Томного, мрачноватого «Матадора» с его тягучей атмосферой и вязким привкусом мистики Альмодовар считает слабым звеном собственной фильмографии. Возможно, жизнелюбивому дону Педро более по душе иные его картины: оптимистичные, немного абсурдные, с непредсказуемыми сюжетными виражами и фоновым ощущением нескончаемого карнавала. Здесь же краски неожиданно тусклы, угрюмые глаза обведены темнотой, а в воздухе, густея с каждой минутой, растёт грозовое облако томительной фатальности. Вместо пряного праздника жизни — гнетущее торжество смерти, пропитанное болезненным духом позднего декадентства. Где-то на заднем плане плещется ром, кокаин пудрит тонкие ноздри, а блевотина на платье раскрашенной под посмертную маску модели становится свежим штрихом к актуальному образу. Одни умирают от скуки, самозабвенно предаваясь персональным грехам и убийственным развлечениям, другие маниакально молятся или копаются в останках чужих забав. Цветовые коды — чёрный и белый — отмечают две крайности бытия, по-юношески наивную простоту и цинизм пресыщенной зрелости; но время от времени в этой полу-готической реальности мелькают красные пятна жгучей чувственности и золотые всполохи благородной принадлежности к истинному искусству, искусству убивать.

Дорога в Школу тавромахии вымощена не благими намерениями, а склонностью к риску или, как здесь, мучительной зависимостью от эмоционального сплава боевого азарта с тягостным ужасом неизвестности. Говорят, коррида — единственное искусство, грозящее художнику гибелью. А матадор — олицетворение мощи и таланта, отточенного до смертельной остроты; царь и бог арены, дарующей то оглушительную славу, то позор забвения. Диего — жертва своей кровавой профессии, из-за травмы неспособный ни убивать, ни существовать без будоражащего чувства опасности, без этой упоительной власти над смертью, без игры с собственной судьбой — единственного, что позволяло ему возвыситься и над поверженным, но достойным соперником-быком, и над недостойным и пугливым человечьим стадом. Утратив силу, Диего потерял даже не смысл, а любовь всей жизни. Пока не встретил Марию, женщину с той же убийственной тягой к багровым тонам, тонким кинжалам и страстным соитиям с остывающими телами. Два неприкаянных хищника, обречённых заниматься любовью в одиночку, обрели друг друга в беспросветной пустынности однообразных дней, чтобы больше не расставаться. И логика животной страсти уступает место высокой, — выше морали, выше законов, выше инстинкта самосохранения, — непостижимой, абсолютной любви.

И осудить бы их на вечные муки в аду или хотя бы на прозаичное тюремное заключение. Но по странным правилам магического реализма и режиссёр, и остальные персонажи фактически оправдывают героев, словно красота чувства способна искупить греховную мерзость смертоубийства. Эстетика воплощённой идеи настолько совершенна, что брошенная невеста рыдает, просясь обратно в студёную постель, где ночь за ночью она изображала умершую для возлюбленного-танатомана, а оставшийся с носом следователь философски отстранённо роняет, что никогда не видел более счастливой пары. Но истинный поклонник мастера — его ученик Анхель: то ли ангел, то ли жертвенный агнец, готовый взять на себя преступления учителя, которым восхищается, которого почти боготворит. Анхель, который Господу, всемогущему, требовательному, настойчиво загоняющему в тиски ритуалов и оковы заповедей, предпочёл колоритный образ матадора, наделённого волей распоряжаться судьбами в честном языческом поединке. В этом образе — человека, внутренне свободного от навязанных обществом пут — и есть соль не только фильма, но и всей испанской культуры, замешанной на крови, спесивой гордости и героизме, на постоянном бегстве от смерти в знойную поэтичность музыки и танцев, в лорковскую трагичность и страстную красоту кино. Так, на стыке мистики и драмы, в обход столь любимого Альмодоваром сюрреализма, рождается ядрёный романтизм, гимн идеальному чувству, за которым невозможно уже ничего, кроме вечности.

Браки совершаются не на небесах. А здесь, на влажных простынях ложа, приглушённо-красных, как закат, мягких, как его жадный рот, горячих, как этот нестерпимый жар внутри, разливающийся вокруг до глухого стона, до боли от закушенных губ. Он входит в неё, раня ножами взглядов, смыкая стальные капканы объятий, срывая звериный рык с её уст, заставляя бёдра метаться, как пойманные форели, а сердце дрожать в смертельно сладкой, смертельно прекрасной, смертельно счастливой тоске. Смотри на меня, смотри…

Начало фильма имеет все шансы считаться одним из худших в арт-хаусном направлении: при всей раскрепощенности и тяге к китчу Альмодовара неприятно удивил. В фильме есть все то, что лучше и более достойно показано в других фильмах, а дурной трэшевой эротики, очень некрасиво поставленной, в других фильмах Альмодовара нет. Особо раздражили, помимо начальных кадров, съемки крупными планами областей паха молодых торреадоров, сцена в гримерке с участием самого режиссера. Неужто нельзя было обойтись без них?

Много пошлости, прямолинейных сопоставлений корриды-смерти-секса, сардонических гримас центральных исполнителей. Бандерас, к слову, свою роль второго плана сыграл достойно, без выкрутас, в несвойственной ему манере.

Плохой фильм

Эротический триллер Альмодовара — здесь любовь, страсть, искушения, убийства, игры со смертью и красный цвет — всё смешивается в едином страстном порыве… и всё это, как бы грубо не звучало, о некрофилах.

Тореро Диего будучи поражённый быком в бою больше не может продолжать свою карьеру на арене, вместо этого, не могущий остановиться перед искушением убивать, убивает молоденьких девушек в порыве страсти. Влюблённая в него адвокатесса Мария так же убивает мужчин во время сексуального акта. Молодой, и что называется не от мира сего, ученик Диего — Анхель насилует девушку (так и хочется сказать «случайно»), затем признаётся об этом в полиции, а так же в ещё ряде убийств, им несовершённых.

В результате получается красивая, выдержанная картина о том, что выходит за пределы каких бы то ни было рамок. С одной стороны. А с другой, такая ли уж большая разница между убийством быка на корриде, и убийством человека, между убийством, совершённым, скажем, на войне и в постели ? В любом случае, у каждого свои скелеты в шкафу, и кто его знает, сколько потенциальных маньяков и их жертв живут среди нас.