Птицы большие и малые

Ещё в 1950 г. Росселини — старший брат Пазолини во Христе и в коммунизме снял очень любопытный фильм «Франциск, менестрель божий», сделанный в виде житий-новелл о жизни и деяниях Франциска Ассизского и его учеников. Первая половина «Птицы большие и малые» как раз содержит подобную житие-новеллу, выполненную в весьма схожем стиле, и нужно сказать, что эта половина фильма, начиная прямо с титров, сделана замечательно, увлекательное и весёлое повествование. Но с окончанием этой христианско-коммунистической притчи Пазолини потерялся, сюжет и диалоги приобретают невнятные, пространные черты, которые вырастают в настоящую коммунистическую пропаганду, не сказать чтобы сильно навязчивую, но тем не менее, с апофеозом в виде документальных кадров похорон лидера итальянской компартии Пальмиро Тольятти… м-да. В финале Пазолини снова очнулся — и концовка замечательная.

Не только Пазолини шёл, так сказать, по чьим-то стопам, но Буньюэлю очевидно понравился сюжет первой половины «Птиц больших и малых» и мы можем увидеть своеобразную его интерпретацию в «Млечном пути» 1969 г. — два паломника, бредущие по дорогам, и насмешливые истории о христианстве.

7 из 10

Почитал рецензии на фильм и пришёл к неутешительному выводу, что моё кинематографическое восприятие отдаёт примитивностью. Ведь как бы я усердно не жилился, но так и не смог получить искреннего удовольствия от просмотра.

Данная картина является экспериментальным продуктом в творчестве Пазолини, который весьма ёмко и натурально передаёт социальные проблемы в драматическом ключе, но здесь решил обратиться к комедийному жанру. Получилось актуально, но как-то совсем беззлобно. Для меня большинство кадров было просто потоком фантасмагорий, не особо ярких, пытающихся каким-то совсем уж мелким сарказмом обличить социальное неравенство.

Что касается юмора, то он был настолько тонок, что вызвал всего лишь две улыбки за весь просмотр. Хотя религиозная зарисовка не лишена интеллектуального шарма, но юмора в ней грамм. Но сценарный ход с перемещением во времени, дал возможность ещё больше подурачиться талантливым актёрам, благодаря которым фильм становится смотрибельным.

Также не стоит забывать о вороне, который в вежливой форме, философствуя, служит некой формой нарекания для путешествующих, которые бредут по дороге не имея конечной цели. Эти двое олицетворяют всё общество, которое плывёт по течению, с глупым смирением, копя озлобленность на весь мир.

Фильм можно порекомендовать к просмотру, но классический подход от Пазолини, где всё же смысловой посыл на первом месте нежели попытка «поинтересничать», мне больше по душе. Отмечу ещё раз прекрасную актёрскую подачу, она стоит напоминания, уж поверьте мне.

Кому-нибудь да пожелаю приятного просмотра!!!

п. с. Забыл про забавные титры, которые настраивают на нужный лад.

«Альфредо Бини
представляет:
абсурдный Тото,
человечный Тото,
сумасшедший Тото,

нежный Тото», — такими титрами начинается удивительная история, рассказанная Пьером Паоло Пазолини. При этом, титры — это слова начальной песни! Что до исполнителя второй главной роли — Нинетто Даволи, то он назвал «невинным хитрецом». Так оно и есть. Перед нами, может быть, единственный фильм, где неореализм встречается с абсурдом.

Отец и сын шагают по классической итальянской дороге без направления. Они просто идут. Куда? Туда! Им встречается говорящий ворон-философ. С помощью этой троицы мы увидим разные истории, в том числе — о двух монахах, которые должны обратить в христианство птиц больших (соколов) и малых (воробьев).

В этом фильме забавно и странно всё: и главные персонажи, и второстепенные, и жизненные ситуации. В сценарии картины есть такая фраза: «Звучит странная, траурная музыка. Может быть, это даже известная песенка — «свистит ветер, воет буря, стоптались башмаки, но надо идти дальше», — только очень тихая и в необычном исполнении». И знаете, о какой мелодии речь? О «Катюше» Матвея Блантера, которая, в том числе, была одной и популярных песен итальянского движения Сопротивления. А поработал над ней для фильма Пазолини маэстро Эннио Морриконе.

А вот что вспоминает дочь Тото Лилиана де Куртис: «Тото испытал огромное удовлетворение от того, что именно на него пал выбор самого известного интеллектуала своего времени. Только одно омрачало его радость: общеизвестный факт, что режиссер гомосексуалист. В этом вопросе отец был человеком своей эпохи со всеми ее предрассудками. Однако, преодолев первоначальное замешательство, он все-таки согласился встретиться с Пазолини, книги и фильмы которого приводили его в восхищение».

Тото поначалу очень не понравился его юный партнер по фильму. Нинетто Даволи носил джинсы и кеды, а подобных типов Тото считал оборванцами. Но разговор о фильме рассеял предрассудки старого актера. «Этот человек выше всех, он — поэт», — говорил Тото о Пазолини, чувствуя, что режиссер сумел смог понять и выразить в нюансах суть его искусства и его личности. Фильм имел огромный успех, и критики наконец-то признали в Тото великого артиста.

«У Тото два полюса: с одной стороны, он — развинченная, податливая марионетка, с другой — добропорядочный и реалистичный неаполитанец», — говорил Пазолини. И еще дважды снял Тото и Даволи: в сюрреалистичном эпизоде «Так Земля выглядит с Луны» фильма «Ведьмы» и в новелле «Облака — что это?» из «Итальянское каприччио», которая стала последней киноролью Тото. Кстати, в «Облаках…» великий комик предстал перед зрителями в роли… марионетки. Но это, все же, другая история.

8 из 10

На мой взгляд, творчество Пазолини суть своеобразное лекарство от болезни духа — пессимизма и апатии. Возникновение именно этой знаковой фигуры в итальянском кинематографе второй половины двадцатого века, пожалуй лучшее, что могло с ним случиться. Конечно, Микеланджело Антониони умело описывал пустоту, некоммуникабельность и разобщенность послевоенного времени. Мы видим, что подъем индустрии, развитие экономики и увеличение комфортности условий существования породили лишь отчуждение, холодность и черствость человека эпохи общества потребления. Полотна Антониони столь же монументальны и величественны как картины эпохи Возрождения… но вот содержат ли они в себе живительный источник решения проблемы? Вопрос довольно спорный… В тоже время фильмы П. уже одним своим существованием утверждают саму жизнь, не прибегая ни к «теоремам», ни к доказательствам. Это самый жизненный и эмоционально богатый режиссер того времени, у которого многому учились такие художники как Феллини и Макро Феррери.

Для своих фильмов он использовал все возможные источники будь то собственные художественные произведения (Ночи Кабирии, Мама Рома, Аккатоне), древнегреческие трагедии (Царь Эдип, Медея), Библия (Евангелие от Матфея), всевозможные литературные шедевры от V до XIX века (1001 ночь, 120 дней Содома). Ну а для таких фильмов как «Свинарник», «Птицы большие и малые» сам с нуля писал сценарий.

Характерно то, что получив такую свободу от литературного первоисточника П. играет с временами, помещая героев на стыках культур и эпох. В «Свинарнике», например, проводятся параллели между современным «грязным» буржуазным бытом и доисторическим периодом первобытного человека, способного съесть собственного отца. В «Птицах» все наоборот. Кажется, само сравнение призвано лишь подчеркнуть и укрепить силу семейных уз отца и сына, путешествующих по современному итальянскому миру и духовную связь двух праведных монахов эпохи Франциска Азисского, научившихся говорить на языке птиц.

Отсылка к Франциску не случайна. Ведь отец и сын — бедняки, живущие в согласии с миром. Азисский же был сыном богатейшего феодала, от которого отрекся во имя Господне, прилюдно раздевшись донага и отдав отцу последнюю одежду. Как монахи по заданию Франциска учатся говорить с большими ястребами и с малыми воробьями, так и неунывающие путешественники капиталистического общества встречаются на пути как с большими богачами, так и с нищими, голодными бродягами.

Стоит заметить, что персонажи совершенно нетипичны. Их жизнелюбию, веселости, юмору и неуемной энергии попросту нет предела. Они не мечтают о социальном переустройстве или идеальном коммунистическом обществе (хотя сам П. — ярый коммунист), философские диспуты их так утомляют, что они решают съесть своего спутника — ученого говорящего ворона, распускающего язык. В конечном счете они, как и огромная армия персонажей принимают жизнь и радуются каждому мигу, каждой девичьей улыбке, каждому солнечному дню и следующему километру их многотрудной дороги. В конечном счете, именно любовь к жизни во всей ее полноте словно разрушает извечное проклятье Эдипого комплекса. В последней сцене, отец и сын (поочередно) занимаются любовью с одной и той же цветущей пылкой девушкой и…продолжают свой путь также весело и задорно. И никакой психоанализ тут не властен.

Отдельного внимания заслуживает музыка к фильму (за которую ответственен Эннио Морриконе), что уже с начальных титров заряжает фильм ИСКРОЙ какой-то жизни, способной проломить стену непонимания, повернуть вспять ход времени, уместить без противоречия сексуальную распущенность и неистовую благочестивость, глупость и ум, большое и малое, понимание всех ужасов мира, но все-таки открытость своей души в сторону чаще всего злых, невежественных людей. Этой искры так не хватало тогда. И еще сильнее не хватает сейчас.