Врожденный порок

Безмерное количество раз натыкался на фото и куски из этого фильма в инсте. Массовые лобызания Хоакину, и внезапно Бролин, а ещё, и это более внезапно Эрик Робертс, фильм то коммерческий, и буквально вчера решил приступить к ознакомлению. К тому же частный детектив из шестидесятых это круто по определению.

Олицетворять хиппи движ и его эпоху надо уметь. А тут ещё и нуаром повеяло с берегов Сан-Франциско. Такие дела. Сразу начну с обширного сравнения, этот фильм мне напомнил сразу две картины «Апокалипсис сегодня», и «Китайский квартал». Сейчас объясню. Когда Копполу спросили, а что собственно означает весь этот винегрет в Апокалипсисе, Фрэнсис глянул на журналиста и ответил,- «Осади малыш, это и есть Вьетнам». Так вот Порок мне видится таким себе олицетворением шестидесятых годов со всеми вытекающими, только очень в стиле классического нуара. И тут вступает в силу иная ассоциация, уже с Кварталом.

Стилистически мне снесло крышу от детективных похождений Дока Спортелло. Отнюдь не все где курят марихуану комедия, есть и бодрый детектив, в плане детектив как должен быть, с острым, заумным сюжетом и парадом многочисленных персоналий, чьи гротескные воплощения и действия вполне вписываются во временные рамки. Что примечательно Хоакин из той категории актеров что личиной может отыгрывать не только лишь самого частного детектива, но и пласт временной эпохи с ее культурной шизофренией. Алсо Бролин на подхвате своими всплесками задаёт артхаусные настроения, но будем считать, что это буква первоисточника. Или я слишком глуп чтобы понимать режиссерские тонкости. Как бы там ни было этот Порок есть качественный пример нуара какими нуар и должен быть, с атмосферой порядок, нотки солёной драмы проникли в мое сердце, и где-то даже вселился, а где-то переживал за поиск героем истины в конопляном дыму. Но однозначно лёгким этот Порок назвать нельзя. Вдумчивый фильм где зритель много сопереживает, и в частности меня подвергло приятной рефлексии.

Лос-Анджелес. 70-е годы ХХ века цветут в своих радужных и пацифистско настроенных дитях Розмари хипповского разлива и пахнут пряным ароматом небрежно скрученных косяков из марихуаны. Сексуальная революция приближается к неизбежной кончине вполне по траекториям теорий и практик Брахмапутры и Камасутры в то славное время, когда частный детектив Ларри «Док» Спортелло, истинный и истовый герой своего времени, успевший попробовать все прелести новых модных веяний и крепко сидящий на вредных, но вкусных веществах, берется за расследование внезапного исчезновения своей недостопочтенной сверхсексуальной женушки, давшей от него совсем недавно деру к очередному любителю Уорхола, без ГМО нарастив ему пару крепких рогов. Расследование оказывается чрезвычайно непростым даже для такого стреляного воробья, как Док.

Один из грандов постмодернизма и черного юмора в американской литературе всего ХХ века, противопоставляющий себя битниковской и постбитниковской контркультуре, мастер крепкого словца и сложносконструированных имморалистских лабиринтов из струящихся образов и многофигурных подтекстов, небезызвестный Томас Пинчон относится к той знаковой категории беллетристов, которые бытуют вне времени, вне пространства и вне кинематографа как такового. Пинчон настолько сам по себе, вне всего, что любое стремление втиснуть его в определенные рамки было бы чрезвычайно опасным и губительным для сохранения аутентичности его произведений. Осознанной даже попытки перенести и перевести чрезвычайно красочные и жуткие миры, существующие в книгах Пинчона на язык кинематографа — скудноватый, несмотря на все изыски и инновации — не наблюдалось ввиду их нарочитой сложности и трудноусвояемости авторского стиля. Впрочем, в 2014 году невозможное свершилось, хотя и в вариации «облегченного Пинчона» пятилетней давности и времен романа «Врожденный порок», ибо один из самых интересных и пограничных на стыке инди-, и мейнстримового кино Пол Томас Андерсон в рамках программы Международного кинофестивале в Нью-Йорке представил экранизацию этого крайне необычного романа, романа-документа яркой и незабываемой эпохи, просто безумного и покрытого густым слоем наркотических галлюцинаций десятилетия, романа-сна, написанного на столь специфическом и странном языке, что без дешифровки не обойтись. Если Вы, конечно, не жили в то время, тогда все происходящее и в книге, и в фильме будет очень знакомо. В этой своей сложности, нарочитой гиперотсылочности «Врожденный порок» синонимизирует с «Москвой-Петушками» Ерофеева, и кто изощреннее оказался в создании фотографического слепка времени — вопрос и ригористический, и риторический.

Если судить по фильму, то кажется, что Пол Томас Андерсон совершает в своей карьере полный и финальный оборот, вернувшись к эстетике узкопрофильных «Ночей в стиле буги», разоблачавших дельцов порноиндустрии и выворачивавших наизнанку суть классической American Dream на ярком фоне семидесятнического разврата, обернувшегося восьмидесятническим коллапсом, но по сути «Ночи в стиле буги» были видом сбоку, тогда как «Врожденный порок», книге Пинчона соответствующий чуть ли не на молекулярном уровне, более полновесно тянет на всеохватывающий портрет эпохи, перенасыщенный, вплоть до избыточности, как синефильскими игрищами, так и массой универсальных посылов. Впрочем, закольцованность вовсе не означает самоповторы. «Врожденный порок» — это новый этап, новый виток в карьере Андерсона, претендующий на исключительность умозрительной концепции, карамелизированность и фетишизированность визуальной эстетики, фабульную многоходовость, а также характеризационную полифоничность, поскольку невозможно отобразить всю суть 60-70-х лишь в одном герое.

Представьте себе, что «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» встречается с эстетикой «Криминального чтива», классическими в своей меметичности фильмами братьев Коэнов 90-х годов и поздним нуаром времен 50-х годов. Дикий коктейль, не правда ли? Но это лишь половинчатые впечатления от «Врожденного порока», в котором Пол Томас Андерсон буквально пересоздает как демиург привычные жанровые формы и стили. Дать четкое жанровое определение «Врожденному пороку» непросто. Фильм можно определить как Acid noir, который, конечно же и не нуар вовсе, а трип в лучшем духе «Беспечного ездока» и «Путешествия», или же так называемая постмодернистская ЛСД-рама, в которой зарифмовываются пути Уильяма Блейка с дешевым пальпом Джеймса Хедли Чейза, Рэймонда Чендлера или Дэшиела Хэммета, пронизанного неизбывностью экзистенциализма и спасительной галлюцинаторностью. Начавшись как околоэротическая драма, фильм вскоре выруливает в сторону мрачного непредсказуемого детектива, в котором загадок будет много больше, чем разгадок, интрига поступательно будет окисляться, и вплоть до финала картина превратится в набор стильных реприз, мощных авторских высказываний, четко привязанных к определенному хронотопическому периоду, то есть к 70-м годам. Сама история, ее костяк и сюжет, как и в книге, кажется не более чем фоном, тогда как сам фон в ней играет первую скрипку.

«Врожденный порок» — это гедонистический фильм, который не обличает пороки человеческие, но обольщает ими. Андерсон, подхватив интонацию физиологического очерка о времени и о себе литературного первоисточника, любуется своими непутевыми и откровенно обитающими на пограничье между реальностью и наркотическим бредом героями, и которые для режиссера становятся воплощенным духом свободы воли, свободы вообще, хипповской минивселенной, в которой нет никаких рамок и правил. Закономерности нуарного повествования Андерсон выкручивает наизнанку, лишая протагониста, собственно, его протагонистичности, а всех антагонистов распиная в их архаичности. Если в «Ночах в стиле буги» Пол Томас Андерсон демонстрировал трагедию и упадок, то во «Врожденном пороке» он уже этим немеркнущим упадком умиляется и наслаждается. Впрочем, до определенного момента. Сквозную галлюцинацию, этот сладостный мир укурков, цып, хиппанов, тайных обществ и химерических видений перекрывает в своем трагизме драма. И приходит осознание прошедшего и совершенного. Время истончается, но герои если не меняются, то умирают. В этой беспросветности окончательного вывода слышны отголоски Брета Истона Эллиса, однако поиск для Дока на самом деле не завершен. Выверенная, четкая режиссура, обманчиво линейный сюжет, поступательно набирающий обороты многофактурности искусно препарируют реальность вообще в картине как таковую, и очень скоро видения перемешаются с явью, расследование зайдет в тупик, и возникнет один единственный вопрос: «А была ли девочка, то есть femme fatale, и ее мальчик, сыщик, ищущий свою Лору, часом не Лору Палмер ли в кислотном мире Лос-Анджелеса?».

«Иногда герой, подобный Доку Спортелло, появляется на горизонте, чтобы помочь своему поколению и направить его назад, к более милосердным берегам.»

При этом главный герой, Ларри Спортелло — это один из любопытнейших литературных и кинематографических протагонистов последних лет. Будучи глубоко гедонистическим хиппарем, он пытается помочь буквально всем на протяжении своей истории. Даже если его за это убить пытаются. Он, подобно Джеффри Лебовски, глубоко доволен своей скромной жизнью, ни к чему не стремится, у него нет какой-то великой цели, он не противостоит великому антагонисту на пути к ней. Кто-то вторгается в его предельно счастливый миниатюрный мир и он, сражаясь с пришельцами за право наслаждаться своим бытием, пытается и остальных сделать предельно счастливыми. У Дока есть принципы, мораль, есть четкий устоявшийся кодекс чести, и он придерживается его на протяжение всей истории, не предавая даже пред лицом смертельной опасности. Кому-то это не нравится, ему пытаются противостоять люди, гораздо бОльшие, чем он сам, однако что они вообще значат, что вообще значат любые страдания этого мира, если один завязавший саксофонист получит шанс воссоединится со своей семьей. И Док, несмотря ни на что, в итоге остается счастливым. Именно поэтому он совершенно и не меняется на протяжение этой истории, ему оно и не нужно. Наш герой совершенно самодостаточен, наслаждается своей хиппарской жизнью и не задает лишних вопросов. Потрясающе.

«Доброта без ценника подворачивается очень нечасто, а если и попадается, то слишком уж ценна.»

Удивительный фильм. Потрясающе целостный и невероятно последовательный. Вершина «stowner-comedies», который возможно смотреть, тщательно анализируя каждую сцену и делая пометки в блокнотике, или же просто расслабиться и получать удовольствие. Он стерпит любой способ восприятия.

«Вера в психоделические бананы, тем не менее, не убывала.»

Зрите в корень. Смотрите на героев. На героя. Расслабьтесь и получайте удовольствие. Смейтесь, пожалуйста, для вашего же блага.

«Под брусчаткой, пляж!»

Это история о Ларри «Доке» Спортелло, на пороге которого однажды появляется его бывшая девушка с историей о ее новом любовнике, известном миллиардере-застройщике, его жене, ее любовнике и о плане упрятать миллиардера в психушку. После этого она уходит, и главный герой почти два с половиной часа пытается ее найти, разрешить вопрос с похищением богатого ублюдка, параллельно помогая всем, кто встречается по дороге. Удивительно простая структура, однако из-за жуткого количества побочных сюжетных линий она кажется чудовищно, безумно перегруженной. Надстройки кажутся бездумно навешанными на костяк фильма, бездарно и бесцельно отягощающими просмотр, однако мало того, что навешаны они далеко не бездумно, так даже благоговейный ужас перед их нагромождение — это еще одна часть плана.

«Они постепенно нашли другой источник кармического излучения, наблюдая, как партнер постепенно отдаляется навстречу иной судьбе.»

В этой рецензии я попытался выразить общее настроение фильма, странное, путанное и непоследовательное. Если вам не нравится, можете даже не пытаться, все равно не зацепит. Если же подобное вас не смущает, пропустите бутылку, другую, можно еще парочку, съешьте сэндвич, если возможности позволяют, и дайте фильму шанс. Он вас не разочарует.

«В этом городе люди видят лишь то, что видеть договорились, верят тому, что показывают по ящику или печатают в утренних газетах, которые половина их читает на трассе по пути на работу, и всё это — лишь их мечта: поумнеть, мол, правда их освободит.»

«Врожденный порок» играет со своим зрителем, заставляет его растворяться в этой фактурной, потрясающе воссозданной эпохе, скучать, чувствовать себя неуютно, или, наоборот, радоваться. Он удивительно точно умеет контролировать то, что человек по ту сторону экрана чувствует, и, если ему позволить, если отдаться в руки, давно уже, без сомнений, заслужившего статус великого, человека, который с каждым своим новым фильмом доказывает, что нет предела его мастерству, если отдаться Томасу Полу Андерсену, то полученный в результате опыт нельзя будет сравнить ни с чем. Совершенно уникальное чувство полнейшей дезориентации в пространстве, в сюжете, в его размытой, тонущей в кумаре и сигаретном дыме структуре. Хотите раствориться, полностью погрузиться в чудесно написанный мир, хотите, чтобы вас, за ваши же деньги, свели с ума и запутали? Что ж, дверью вы точно не ошиблись.

«В солнечной Южной Калифорнии балом правит паранойя.»

С невероятной скоростью одни события сменяют другие, персонажи, а их тут весьма много, все колоритные и запоминающиеся, исчезают и появляются, сцены перемешаны так, что зачастую и не скажешь, в каком порядке они должны идти и в каком шли в самом фильме, и в итоге все это собрано в такой безумный, дикий коктейль из образов, странных сцен и психоделических красок, что к финалу сознание, измученное и перегруженное, наконец встает. И тебе ничего не остается, кроме как сдаться чарующему дурману.

«Храните свою фантазию, чем бы она ни была, ибо её утрата низведет вас до уровня всех прочих. Вы потеряете индивидуальность.»

Нет ничего странного, если после фильма вы не сможете восстановить целостную фабулу. Что не вспомните, к чему привела та сюжетная линия, или чем кончил тот персонаж. Естественно, как говорил классик, после такого в полицейскую академию вас без экзаменов не примут, однако ничего страшного в этом нет. Так и задумывалось, все мы были на вашем месте. Не волнуйтесь и не паникуйте. Не позволяйте паранойи взять верх. Потому что паранойи не существует. Паранойя — всего лишь еще одно невежество, ибо реальность оказывается зачастую страшнее ожиданий самых закоренелых параноиков. Помните и не забывайте.

«Может, просто посмотрите кино?»

10 из 10

Лос-Анджелес. 70-е годы ХХ века цветут в своих радужных и пацифистско настроенных дитях Розмари хипповского разлива и пахнут пряным ароматом небрежно скрученных косяков из марихуаны. Сексуальная революция приближается к неизбежной кончине вполне по траекториям теорий и практик Брахмапутры и Камасутры в то славное время, когда частный детектив Ларри «Док» Спортелло, истинный и истовый герой своего времени, успевший попробовать все прелести новых модных веяний и крепко сидящий на вредных, но вкусных веществах, берется за расследование внезапного исчезновения своей недостопочтенной сверхсексуальной женушки, давшей от него совсем недавно деру к очередному любителю Уорхола, без ГМО нарастив ему пару крепких рогов. Расследование оказывается чрезвычайно непростым даже для такого стреляного воробья, как Док.

Один из грандов постмодернизма и черного юмора в американской литературе всего ХХ века, противопоставляющий себя битниковской и постбитниковской контркультуре, мастер крепкого словца и сложносконструированных имморалистских лабиринтов из струящихся образов и многофигурных подтекстов, небезызвестный Томас Пинчон относится к той знаковой категории беллетристов, которые бытуют вне времени, вне пространства и вне кинематографа как такового. Пинчон настолько сам по себе, вне всего, что любое стремление втиснуть его в определенные рамки было бы чрезвычайно опасным и губительным для сохранения аутентичности его произведений. Осознанной даже попытки перенести и перевести чрезвычайно красочные и жуткие миры, существующие в книгах Пинчона на язык кинематографа — скудноватый, несмотря на все изыски и инновации — не наблюдалось ввиду их нарочитой сложности и трудноусвояемости авторского стиля. Впрочем, в 2014 году невозможное свершилось, хотя и в вариации «облегченного Пинчона» пятилетней давности и времен романа «Врожденный порок», ибо один из самых интересных и пограничных на стыке инди-, и мейнстримового кино Пол Томас Андерсон в рамках программы Международного кинофестивале в Нью-Йорке представил экранизацию этого крайне необычного романа, романа-документа яркой и незабываемой эпохи, просто безумного и покрытого густым слоем наркотических галлюцинаций десятилетия, романа-сна, написанного на столь специфическом и странном языке, что без дешифровки не обойтись. Если Вы, конечно, не жили в то время, тогда все происходящее и в книге, и в фильме будет очень знакомо. В этой своей сложности, нарочитой гиперотсылочности «Врожденный порок» синонимизирует с «Москвой-Петушками» Ерофеева, и кто изощреннее оказался в создании фотографического слепка времени — вопрос и ригористический, и риторический.

Если судить по фильму, то кажется, что Пол Томас Андерсон совершает в своей карьере полный и финальный оборот, вернувшись к эстетике узкопрофильных «Ночей в стиле буги», разоблачавших дельцов порноиндустрии и выворачивавших наизнанку суть классической American Dream на ярком фоне семидесятнического разврата, обернувшегося восьмидесятническим коллапсом, но по сути «Ночи в стиле буги» были видом сбоку, тогда как «Врожденный порок», книге Пинчона соответствующий чуть ли не на молекулярном уровне, более полновесно тянет на всеохватывающий портрет эпохи, перенасыщенный, вплоть до избыточности, как синефильскими игрищами, так и массой универсальных посылов. Впрочем, закольцованность вовсе не означает самоповторы. «Врожденный порок» — это новый этап, новый виток в карьере Андерсона, претендующий на исключительность умозрительной концепции, карамелизированность и фетишизированность визуальной эстетики, фабульную многоходовость, а также характеризационную полифоничность, поскольку невозможно отобразить всю суть 60-70-х лишь в одном герое.

Представьте себе, что «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» встречается с эстетикой «Криминального чтива», классическими в своей меметичности фильмами братьев Коэнов 90-х годов и поздним нуаром времен 50-х годов. Дикий коктейль, не правда ли? Но это лишь половинчатые впечатления от «Врожденного порока», в котором Пол Томас Андерсон буквально пересоздает как демиург привычные жанровые формы и стили. Дать четкое жанровое определение «Врожденному пороку» непросто. Фильм можно определить как Acid noir, который, конечно же и не нуар вовсе, а трип в лучшем духе «Беспечного ездока» и «Путешествия», или же так называемая постмодернистская ЛСД-рама, в которой зарифмовываются пути Уильяма Блейка с дешевым пальпом Джеймса Хедли Чейза, Рэймонда Чендлера или Дэшиела Хэммета, пронизанного неизбывностью экзистенциализма и спасительной галлюцинаторностью. Начавшись как околоэротическая драма, фильм вскоре выруливает в сторону мрачного непредсказуемого детектива, в котором загадок будет много больше, чем разгадок, интрига поступательно будет окисляться, и вплоть до финала картина превратится в набор стильных реприз, мощных авторских высказываний, четко привязанных к определенному хронотопическому периоду, то есть к 70-м годам. Сама история, ее костяк и сюжет, как и в книге, кажется не более чем фоном, тогда как сам фон в ней играет первую скрипку.

«Врожденный порок» — это гедонистический фильм, который не обличает пороки человеческие, но обольщает ими. Андерсон, подхватив интонацию физиологического очерка о времени и о себе литературного первоисточника, любуется своими непутевыми и откровенно обитающими на пограничье между реальностью и наркотическим бредом героями, и которые для режиссера становятся воплощенным духом свободы воли, свободы вообще, хипповской минивселенной, в которой нет никаких рамок и правил. Закономерности нуарного повествования Андерсон выкручивает наизнанку, лишая протагониста, собственно, его протагонистичности, а всех антагонистов распиная в их архаичности. Если в «Ночах в стиле буги» Пол Томас Андерсон демонстрировал трагедию и упадок, то во «Врожденном пороке» он уже этим немеркнущим упадком умиляется и наслаждается. Впрочем, до определенного момента. Сквозную галлюцинацию, этот сладостный мир укурков, цып, хиппанов, тайных обществ и химерических видений перекрывает в своем трагизме драма. И приходит осознание прошедшего и совершенного. Время истончается, но герои если не меняются, то умирают. В этой беспросветности окончательного вывода слышны отголоски Брета Истона Эллиса, однако поиск для Дока на самом деле не завершен. Выверенная, четкая режиссура, обманчиво линейный сюжет, поступательно набирающий обороты многофактурности искусно препарируют реальность вообще в картине как таковую, и очень скоро видения перемешаются с явью, расследование зайдет в тупик, и возникнет один единственный вопрос: «А была ли девочка, то есть femme fatale, и ее мальчик, сыщик, ищущий свою Лору, часом не Лору Палмер ли в кислотном мире Лос-Анджелеса?».