Поклонница

Не сотвори себе кумира
Гениальный режиссёр Экхарт Шмидт снимал в основном документальное кино, а в игровом чаще работал в ранние годы. Так же этот постановщик интересовался молодёжными субкультурами, оттого и снял друг за другом «Поклонницу» и «Золото любви».

Несмотря на славу предшественника современного немецкого авангардного хоррора, «Поклонница» всё-таки больше драма. Режиссёр вдохновлялся классическими образцами мирового искусства, от «Подростка» Ф. М. Достоевского до «Корриды любви» Нагисы Осима. Дезире Носбуш, будущая жена знаменитого композитора Харольда Клозера, отлично играет главную роль и не боится сниматься в эротических сценах, несмотря на несовершеннолетний возраст. Сюжет же фильма вполне актуальный во все времена.

Молодой поп-певец, от музыки которого у иного завянут уши, становится объектом обожания школьницы Симоны, которая постоянно слушает его песни, смотрит на него по телевизору и пишет ему письма с признаниями в любви, на которые не получает ответа. Страсть к недостижимому кумиру постепенно заполняет весь досуг Симоны, вытесняя друзей, родителей, учёбу. Она наделяет его идеальными качествами, её не смущает обилие молоденьких девчонок вокруг него и ей даже не приходит в голову, что Р, хоть и знаменит, но вполне пустенькая личность, способная лишь развлекаться с женщинами, и что вокруг неё немало людей с более богатым внутренним миром.

Экхарт Шмидт даёт картину жизни ФРГ начала 1980-х гг., где вполне ощутимо влияние американской культуры, а молодые люди упорно ищут себя в этом мире, вливаясь в хиппи-движение, уже подошедшее к концу в США, слушая рок-музыку или очаровываясь таким новым феноменом, как попса. Экхарт Шмидт одним из первых анализирует влияние на молодую душу массовой культуры. Роскошь жизни популярных певцов, их гламурный облик очаровывает многих, кому не так повезло в жизни. А родители, выросшие в иное время, уже не могут понять своих детей.

Режиссёр сочетает драму с road movie, а документальный стиль с триллером. Уже с самого начала понятно, что ничем хорошим эта история не закончится, и что слепое обожание своего кумира приведёт героиню к безумию. Симона даже не может осмыслить — а стоит ли так преданно любить незнакомого человека. И где граница между восхищением творчеством и поклонением перед творцом?

Экхарт Шмидт высокохудожественно снимает не только эротические сцены, в которых обнажённая 17-летняя поклонница кажется особенно беззащитной перед обуревающими её демонами и холодным сексуальным расчётом Р, но и последующее убийство кумира. Причём задолго до истории Майвеса и Брандеса, впечатляюще перенесённой на экран выдающимся авангардистом Мэриеном Дора, и в полном соответствии с давней историей Сады Абэ, режиссёр воплощает желание Симоны полностью соединиться с кумиром через поглощение его тела, когда двое становятся одним. До Шмидта каннибализм выступал метафорой, пожалуй, только у Деодато и Маргерити, да и после немного появилось каннибальских фильмов, не эксплуатирующих внешнюю сторону этого явления. Замечательная по атмосфере, вполне деликатно снятая сцена разделывания тела и приготовления первого ужина, в дальнейшем была опошлена многими немецкими мясниками, что Шнаасом, что Вальцем, что прочими, у которых маньяки с особым смаком разделывали тела людей. Но того напряжения чувств, психологического сплаттера сумел добиться только Дора, бывший врач, немало знающий о человеке, хоть и прикрывающийся, подобно юродивому, провокацией и эксплуатацией.

Не думайте, впрочем, что знание финала, и так растиражированного по сайтам ужасов, как-то способно испортить просмотр. Ведь суть произведения вовсе не в отдельных частях, а в совокупном впечатлении. Шмидт доводит до логического завершения мотив обожания поклонниками своих кумиров, в то же время показывая, что соединение с возлюбленным в символико-эротическом акте каннибализма не принесло Симоне умиротворения. Она так и осталась несчастным ребёнком, нуждающимся в любви и понимании. Её разум вычеркнул из памяти совершённое убийство, загнал в подсознание, и вот Симона уже снова пишет письма Р, фантазируя о том, как им хорошо будет вместе.

К сожалению, творчество Экхарта Шмидта малоизвестно. Он как-то затерялся на фоне своих современников, не только вполне признанных Р. В. Фассбиндера, В. Херцога, В. Вендерса, Ф. Шлёндорфа, но и более авангардных Розы фон Праунхайма и Вернера Шрётера. Его можно сравнить разве что с Ганс-Юргеном Зибербергом, мало кому ведомым постановщиком тех же лет, принципиально ругаемого Фассбиндером (кинокритик Сергей Кудрявцев по этому поводу остроумно заметил, что, видимо, по причине того, что Зиберберг был редким натуралом в окружении Фассбиндера).

В то же время Экхарт Шмидт эстетически всё равно принадлежит в новой немецкой волне, с её анализом экзистенциальных проблем. Отличие от великих экзистенциалистов (Антониони, Бергман) у немцев было лишь в том, что они пытались совместить философию существования с социальной платформой, ну примерно как это было в Швеции периода фюртиотализма, что особенно ярко выражено в творчестве Альфа Шёберга. Вот и в этом тихом шедевре Шмидта проблемы человеческого существования в злом и абсурдном мире как бы вырастают из социального расслоения общества. Дети всё больше тянутся к маргинальным культурам, а отцы изо всех сил цепляются за патриархальный быт. И всё это накладывается на социальную апатию, вызванную пережитыми Германией потрясениями.

Шмидт по-своему тоже анализирует поствоенный синдром. Куда же и тянуться росткам жизни, как не к образам культуры Америки-спасительницы, насадившей демократию в одной половине разделённой Германии. А в другой половине хозяйничали коммунисты, оплетая узами пропаганды умы юных жителей ГДР.

Трагичная история послевоенной Германии, как бы застывшей на перепутье, дала благодатный материал для творчества многим режиссёрам. Поневоле согласишься с мыслью, что истинное творчество возможно лишь на сопротивлении, что в спокойной и сытой буржуазной среде слишком много свободы. В полифонии голосов радио, экрана, навязчивой рекламы, глянцевых журналов теряется собственная индивидуальность. Человек становится лишь потребителем «духовных» благ.

Оттого «Поклонница», несмотря на дурную славу первого сплаттера, всё равно привлекает внимание, а, посмотрев, убеждаешься, что это, несомненно, великое кино. Чуткий режиссёр-документалист уловил некий нерв времени, только зарождающуюся эпоху масскульта, превращающую всех в духовных каннибалов, стремящихся как можно больше знать и как можно лучше походить на своих кумиров и любимых звёзд.

9,5 из 10

Тихий экстаз
С сожалением покидала каждое утро Симона мир ночных грез. Протерев глаза и кое-как придя в себя, она думала об одном и том же: поскорее добежать до почты, чтобы получить долгожданное письмо. Не сегодня так завтра точно придет ответ от любимого певца, засыпанного клятвами в любви и верности. Школьница не расставалась с наушниками, витала в своем измерении, плыла сомнамбулой по улице и беспрестанно представляла судьбоносную встречу. Симона не сомневалась, что криповатый паренек со слащавым голосом для категории «16-», сужен ей одной, единственной равнодушной к деньгам и славе. Она честная поклонница, полоумное дитя и непорочный ангел с водянистыми глазами – практически ветхозаветный персонаж, словно бы по ошибке оказавшийся в продажном мире. Симона способна бежать к своему кумиру, любить, ревновать и жестоко наказывать – на все, что подскажет фанатское сердце, и на что решится западноевропейский авангард с камерой на штативе.

Талантливый документалист, известный в основном знатокам «Нового немецкого кино», поставил не так много художественных лент, и «Поклонница» – главная работа Экхарта Шмидта. Снятая на стыке жанров артхаусная картина увековечила последнее десятилетие расколотой Германии и затронула множество психологических аспектов в среде молодежных течений. Фанатство как явление не имело государственных границ. Неконтролируемой заразой, музыкальной пандемией оно распространялось по неокрепшим школьным умам. Шараханья от глубинного поклонения до полного отвращения в такой среде – дело привычное, но Симона выделяется на общем восторженном фоне. Она не кричит любимому исполнителю: «Забери меня с собой», и, кажется, предпочла бы тихонько похитить кумира. С виду безобидная, по факту она страшнее Изабель Аджани в «Одержимой», вышедшей годом ранее – блаженное лицо с легкой улыбкой притупляет бдительность, а ее патология эксплуатируется Шмидтом так же уверенно, как это удалось Анджею Жулавски. Впрочем, сущность «Поклонницы» как фильма ужасов для режиссера явно не самоцель. Тягучая тональность картины под монотонную электронную музыку, типичную для восьмидесятых, погружает в заблудившееся сознание совсем еще девчонки, которой удалось добраться до своего идола.

Всего одна буква, но говорит она о многом. R – сценический псевдоним на плакатах певца. RR – инициалы эмблемы престижного автомобиля, на котором он везет в страну химер свою поклонницу. Капот каждого «Роллс-Ройса» украшен эксклюзивной фигуркой богини Ники – Духом экстаза. Об этом же судорожно-могучем ощущении, выворачивающем внутренний мир наизнанку, снято эстетски высушенное от излишних эмоций кино. Экхарт Шмидт прилежно следует законам кровопускательного жанра, уверенно совмещает чувственную эротику и жестокие ужасы, но выставляя напоказ девичьи прелести и вручая героине кухонную ножовку, ни на минуту не позволяет отойти от символического обещания. «Теперь я часть тебя, а ты – меня» – так говорят тысячи влюбленных, но обычно никто не воспринимает эту клятву буквально, с растворением одной личности в чреве другой. Так выглядит конечная точка запущенного фанатства, и памятуя о случаях преследования «звезд» обезумевшими поклонниками, не захочется упрекать режиссера в чрезмерности. Шмидту неблизка психологическая сторона идолопоклонничества, он предпочитает работать с устоявшейся симптоматикой, для которой не существует ограничений, вроде высокой морали и хорошего воспитания. Недуг одолел девушку из благополучной семьи в уязвимый момент перехода от детской жизни во взрослую, когда желание постичь радость духовного соития, для которого не нужна одежда, особенно сильно.

Производимое «Поклонницей» гнетущее впечатление террора с безобидным лицом – лучшая награда режиссеру за его труды. Легко обыгрываясь с самыми жуткими аспектами ужасов, от расчленения до каннибализма, Шмидт ухитряется скорее изумлять, чем пугать. Драматическая начинка картины звучит тревожным набатом для каждого, в чьем окружении есть некто вроде Симоны. Медийный цирк, в который все больше превращается искусство, кино и музыка, был понятен умным людям еще в начале восьмидесятых. Кажется, впрочем, что обратной дороги для деградирующего человечества больше нет, и в действительности картина далеко не так страшна, как некоторые криминальные сводки. Шокирующее послевкусие работы немецкого производства стоит всех возможных допущений и условностей, без которых, само собой, не обошлось. Лента–предшественница многих современных сплаттеров аккуратна, продуманна, стереоскопична и визуально гармонична. Прекрасный образец сильной идеи и пробирающего воплощения.

P.S. Андрею с благодарностью.