Почтальон всегда звонит дважды

Я не люблю этот фильм. И не люблю писать о нелюбимом: жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на нелюбовь. Зачем же всё-таки взялась писать? А вот вспомнился мне этот фильм на контрасте с недавно пересмотренным образцом совершенства в жанре эротики — «9 с половиной недель». И в сравнении хорошо понимаешь один из принципов искусства — единство формы и содержания. По форме-то «Почтальон» сделан безупречно: Джессика Лэнг — воплощённый соблазн, Джек Николсон просто купается в своём естестве, эротизм и психологизм наличествуют, оператором всё это подано весьма-с пикантно. Чего бы ещё желать от эротического кино? НО!

Невозможность соотнести себя ни с кем из персонажей сводит на нет значимость фильма для меня лично. На героев смотришь, как на обитателей аквариума, обитателей другого, глубоко чуждого нам мира. Они сами по себе, я — сама. Как за них радоваться, как переживать? Как сочувствовать убийцам? «Страшно далеки они от народа». Во всяком случае, от меня. Понимаю, что жанр «нуар» не предполагает глубокого проникновения зрителя в фильм и фильма в зрителя, просто развлекает, приятно щекоча нервы. Ну, значит, не мой это жанр: по своей наивной старомодности я всё ещё считаю, что назначение искусства — «чувства добрые в людях пробуждать», и эстетичная форма произведения не освобождает авторов от обязанности вложить в эту форму достойное идейное содержание. Даже в жанре эротики персонажи могут быть внутренне наполненными личностями, вызывающими сопереживание, что и доказывают «9 с половиной недель». А захочу просто пощекотать нервы — посмотрю хороший детектив, пусть справедливость торжествует!

6 из 10

Она привлекательна, он чертовски привлекателен, у неё внешность Джессики Лэнг, а он косит в камеру хитрым глазом Джека Николсона, так чего зря время терять: уже на двадцатой минуте хронометража тарелки, ножи и кастрюли эпично летят со стола, дешевенькое и по-удобному тонкое платье рвется сильными мужскими руками, мука рассеивается по кухне, а звуковая дорожка вне контекста напоминает немецкие фильмы известного содержания. Но самая длинная сцена первого сакрального взаимопроникновения не случайна, это краеугольный камень развернувшейся драмы: ведь за засаленными окнами богом забытой автостанции в оригинале маячила Великая Депрессия, и Уолл-стрит полным составом мылил канат, курс падал, оставьте надежду навсегда, но лишь двое любовников существовали в целом мире, и мы буквально кожей ощущаем весь трагизм происходящего, всю суть интимной минуты: бунтарь из 60-х годов, шулер и любимец фортуны, и его горькое сношение с сытой, благополучной, консервативной средой, кружевными занавесками на окнах, горячими обедами и красоткой женой. Правда, не своей. Но это же не имеет никакого значения, оно есть только у напряженного бу!-мотивчика, выползающего из колонок минимум трижды на протяжении ленты. Это шаблонная, выбешивающая мелодия, возможно, скажет какой-то зритель. «Это рефрен!» — уверенно ответит режиссёр.

Боб Рейфелсон в своём «Почтальоне», конечно, не собирался добросовестно следовать букве оригинала, орошая застывших от волнения людей нуаром, социалом и прочей чернухой, а невесомой походкой прошелся по книге и вдобавок насладился тремя готовыми вариациями, позаимствовав у Висконти императивный лейтмотив одержимости, у Гарнетта — название и блонд главной героини, а у ещё у одного — неизвестно что, потому как те пять человек, видевшие оставшуюся экранизацию в лицо, были явно не мы с Б. Рейфелсоном. Гарнеттовская Кора появилась перед Фрэнком в белоснежных пикантных шортах, сверкая, тонкими щиколотками, глазами с поволокой и целенаправленно продолжала ходить в белых вещах, недвусмысленно отыгрывая падшего ангела, настолько же грешного, сколь и притягательного. У визуально же совершенной Лэнг задача стояла ребром: изобразить изнемогающую то ли от тоски, то ли от недостатка плотских радостей провинциалку. И вот когда она, разомлевшая, хоть и удивительным образом не раздобревшая, повстречает мужчину, готового убедительно рыкнуть и повалить её на обеденный стол — на неё снизойдет то, чем обильно смачивали своих героев все, начиная с Шекспира и заканчивая Набоковым и мейнстримным Мураками. Бушующая страсть, естественно. Только Кора 1946 года была окружена не только всеобщим восторгом по поводу стройных ног, но и строгим монохромом, который вопреки своей лаконичности помог эффектнее преподать элегантную и мрачную эстетику, томную интрижку и светотени он нависающей катастрофы. Николсон, вне всяких сомнений, хороший актёр и знаменитое амплуа дьявольски обаятельного плохиша отыгрывается аутентично и с огоньком, но есть ли в это смысл, если весь потенциал поначалу неумолимо растрачивается на сентенции в духе «она вроде как изнемогает, он груб как пьяный сапожник, а ей того и надо».

Воображение — великая вещь. Оно когда-то позволило буквам трансформироваться в кино-кадры, оно же до сих пор помогает нам лучше проникнуться происходящим по обе стороны экрана. Проблемы начинаются, когда творцы подменяют реальное содержание привлекательно пахнущими огрызками, заставляя высматривать то, чего в произведение сроду не было. Серьёзные ценители могут до хрипоты доказывать, что Фрэнк — перифраз одного, а Кора — сосуд, в которой стекается то, что осталось от перифраза первого, только это не поможет, если ваши брови попеременно будут тянуться вверх, совместно с глазами отказываясь рассмотреть то, что возможно и есть, но наброшено до неприличия тонким пунктиром. Даже не говоря о тех, кто ожидал вещь наподобие «Китайского квартала», впитавший тревогу воздух, рок и проклятья на любой вкус, незаинтересованные в нуарности всё равно ощутят на зубах лишь слабый привкус детективно-социальной завязки, отодвинутой на задний план обширной мелодраматической составляющей. Знакомство (эротическое или символическое) состоялось, а при внушительном потенциале сюжет скорострельно исчерпал сам себя, достигнув пика наслаждения в тот момент, когда персонажи обтирали потными телами стены кухни, и всё: дальше лишь халатик, сминаемый теми самыми сильными руками, постели-столы-машины, не слишком привлекательные истерики Коры, махинации Фрэнка и дважды попытка убийства. Самого монотонного, долгоиграющего и невыразительного в вашей жизни. Ну и как тут сопереживать героям, которые не располагают ни к антипатии, ни к эмпатии, ведь согласно сценарным вывертам у них может быть только одно желание: заняться тем самым, желательно сыграв на половых различиях, ведь он-то чувствует всё совершенно иначе, чем она. Лишь во второй половине фильма идея начинает двигаться хоть куда-то, впрочем, всё равно совершенно не в том направлении, что ожидалось: никаких подразумеваемых Уолл-стритов, никакого явного контраста между несчастным средним классом и такими же несчастными бедняками (если только всерьёз считать за это мимоходом и очень укоряюще брошенную фразу «что ты как животное»). Скорее здесь не самая плохая ретро-картина о мужчинах, с завидной частотой путающих любой женский кризис с надвигающимся климаксом, и о женщинах, несчастливых потому что потому, но совершенно беспощадная к тем, кто не покупается на запретные связи, абстрактно талантливых актеров и скрупулёзно заснятые около-спальные телодвижения. Но леденящий сердце ужас всё же обуяет вас когда навязчивая музыка для особо страшных моментов прозвучит в очередной раз и, кинув взгляд на ползунок видеоплеера, вы поймете: идём на следующий заход.

Великая депрессия. Начиная с злопамятного четверга, все дни стали чернее типографской краски кричащих об этом газет. Маска сытости и процветания перестала держаться на похудевшем лице капитализма. Новые времена железной пятой наступили на горло тех, кто не успел разбогатеть. Мафия расправила плечи, почуяв, что в Америке такое бывает только однажды. Бонни и Клайду — свободу, гневу — гроздья, слонам — воды. Четверть нации узнала вкус бесплатного супа. Бегом от бедности и безысходности, без остановки и оглядки, ведь загнанных лошадей сразу пристреливают. Маленький бродяга Чарли становится символом эпохи. Соглашаться на любую работу, любой ценой обеспечить оборот хрустящих банкнот. Всё во имя процветания, ибо ты жив, пока живёт твоя мечта.

Кора

Урывками, оттого более жадно и сладостно, пью его, сгорая от жажды. Он врывается под мою кожу пожаром, сметающим все границы и условности, выжигающим дотла всё моё прошлое. За это ощущение расплавленного огня в моих тонких венах, кажется, отдам всё, чем владела и могу владеть… Без этого ощущения всё то, чем раньше была моя жизнь, — становится искусственным и далёким. Лишь порой, когда холодные простыни супружеской постели остужают кожу, ещё пылающую от его недавних прикосновений, мне кажется, что бурлящие волны чувственной реки нас погубят. Стоит лишь невзначай коснуться дна. Но эти опасения отступают, когда я ловлю на себе его тёмный от желания взгляд. И исчезают вовсе, когда, натянутый как струна, он закрывает своим жарким ртом мои губы, не давая стону нарушить тайну уединения. В этот миг становится неважным, что же породит эта страсть из пепла, когда сгорит…

Фрэнк

Иногда я жалею, что оказался в этом мотеле, — ведь есть места и получше. Но когда я увидел её впервые, что-то случилось внутри меня. Родилось что-то маленькое, тёмное и бесформенное, но уже настойчиво требующее своего. Желание. Оно бывает жгучим и мучительным, но всё же ничто другое не может так заставить почувствовать себя живым. Я, когда впервые взял её, не думал ни о чём, кроме как накормить этого маленького зверёныша в себе. Мог ли я знать тогда, что он окажется таким ненасытным? Больше того — что он и я станем одним целым? Молния, проскочившая между мной и ею, словно сделала меня другим, наэлектризовав до предела все мои чувства и нацелив меня на одно-единственное существо, ставшее смыслом всей моей никчёмной жизни. Странное дело: всякий раз удовлетворение от близости с нею было каким-то ненастоящим, потусторонним, а жажда обладания всё прибывала, как вода во время наводнения. Она стала для меня всем миром, и я был готов на всё ради неё. Мог ли я знать тогда, что смогу в одночасье предать её, а затем потерять всё…

«Два дуба»

Мотель был не ахти каким выгодным, но всё же приносил регулярный доход. Собственно говоря, не будь этого мотеля, Кора никогда не вышла бы замуж за Ника — толстого и некрасивого грека, озабоченного лишь своим хозяйством и многочисленной роднёй. Ник был не столько мужем, сколько хозяином, но Кора не жаловалась и даже считала, что ей повезло. Ведь вполне могла бы бедствовать, как многие её подруги, и таскаться с место на место в безнадёжных поисках работы. А тут — и при деле, и вполне уверена в завтрашнем куске хлеба. Так бы всё и шло, если бы не появился Фрэнк, показавший, что на самом деле ей нужно от жизни. Она уже была готова прыгнуть в пучину вспыхнувшей страсти, но страх бедности железной хваткой удерживал её на краю. Как ни велико было желание пойти с Фрэнком куда глаза глядят, хоть на край света, этот сосущий страх не отпускал её, мучая картинами безрадостного голодного существования. Разве она не достойна лучшего? И вот ей в голову пришёл простой и дерзкий план…

Ненуар

Как известно, классический нуар в кино вышел из моды к 1960-м, а к 1980-м сошёл на нет и неонуар. Картина Боба Рэйфельсона «Почтальон всегда звонит дважды» 1981 года считают римейком одноимённого классического нуара Тэя Гарнетта 1946 года, однако к нуару имеет отношение не большее, чем фильмы Романа Полански. Традиционная нуаровая мрачность здесь перемещается с душевных потёмок и внешнего антуража в сферу отношений героев, объединённых страстью вначале жаркой и неутомимой, но затем становящейся какой-то вязкой и липкой, с болотным хлюпаньем затягивающей в себя лучшие побуждения героев-любовников. Фирменная для нуара контрастность и игра светотени заменяются у Рэйфельсона сюжетной чересполосицей, когда движение сюжета напоминает бег по шпалам во время грозы. Только что найденное твёрдое основание намерений и поступков героев непредсказуемо срывается в какую-то иррациональную муть, чтобы в следующем прыжке вновь обрести старый добрый здравый смысл. Сюжет, растущий из 1930-х и «чёрного» романа Джеймса Кейна, здесь становится главным действующим лицом, а так называемые «герои» всё больше проявляют зависимость от него.

Люди на арене

Любимец публики Джек Николсон в своём репертуаре: играя противоречиво-порывистого персонажа, умеет приковать к нему внимание одной лишь некстати оброненной улыбкой или мелькнувшей в глазах сумасшедшинкой. С виду непритязательный бродяга, герой Николсона таит в себе неукротимую энергию — и актёр показывает это великолепно, как умеет только он. Джессика Ланг составляет ему достойную пару: обволакивающая мягкость её глаз оборачивается хищной кошачьей грацией, женская чувственность и беспомощность — готовностью к прыжку точно к горлу жертвы. Режиссёр, увидевший в классическом сюжете прежде всего историю одной страсти, точно рассчитал с выбором актёров, оставив далеко позади Тэя Гарнетта с его истероидным Джоном Гарфилдом и барбиподобной Ланой Тёрнер. Соли подсыпает особенная манера съёмки: в близком фокусе, на уровне груди, с преобладанием насыщенных тёмных цветов, она приглашает зрителя не только стать соучастником происходящего, но и взглянуть глазами человека, для которого весь мир сузился до размеров его желания. При этом режиссёр сумел удержаться от какой бы то ни было нравоучительности, предоставив мораль событиям сюжета. А ведь этого не смог даже автор литературного первоисточника.

Конец времён. Мы любили, страдали, обогащались и теряли нажитое. Мы сделали всё, что могли. Было ли хорошо или плохо то, что мы делали? Кто знает… Теперь, стоя на пороге, мы просим только об одном: не судите нас. Пусть нашим приговором будет результат наших усилий. Мы — это то, что у нас получилось. Ведь всё понятно без лишних слов, не правда ли?

Увидев молодую Джессику Лэнг, я буквально обрадовалась, потому что ее красота и актерский талант всегда заставляет трепетать, а увидеть ее в более ранних работах еще приятнее. Так же как зная ее по ролям в популярном ныне сериале «Американская история ужасов», кажется режиссеры будто бы разрешили ей отчасти быть собой, курить в своей аристократической манере и играть роковых красоток с нелегкой судьбой. Что касается Джека Николсона, то он как всегда превосходен. В своей жесткой, звериной манере, с которой он обращался с Корой, и те сцены насилия, страсти, любви, смешанные в ядерный коктейль и поражающие своей откровенностью постельные сцены просто приковывают к происходящему на экране. Интересно наблюдать столь суровый в плане, как и эмоционального накала, так и серьезности всего происходящего на экране: бродяжничество, попытки найти свое место и дело, каждого из главных героев, любовь, измена, преступление и суд. Смотря на наших героев не веришь, что таким людям будет дано простое человеческое счастье. В нем много мелких деталей, моментов, после которых предчувствуешь, что что-то пойдет не так. В этом плане проделана превосходная работа. Я бы даже посоветовала посмотреть первую экранизацию 1946г., с Ланой Тернер и Джоном Гарфилдом, где не так отвлекаешься на чувственную сторону происходящего, а именно следишь за преступлением.

Любовь бывает разная, не всегда она светлая, чистая и романтичная. В этом фильме она всепоглощающая. Фрэнк (Джек Николсон) по виду, так вообще не способен любить. И просто удивительно, как Кора (Джессика Лэнг) смогла привязать его к себе. Так же она была катализатором проблем, которые возникли впоследствии. Ее муж играет проходную роль, наивный добряк, хозяин «Двух дубов» — Ник Пападакис (Джон Коликос). Его даже становится жалко, из-за его простодушности, которую он проявляет по отношению к Фрэнку, так и к жене, не видя того, что происходит прямо у него под носом. Картина режиссера Боба Райфелсона, снятая по мотивам романа Джеймса М. Кейна получилась довольно мрачной, и тем более откровенной, для времен «великой депрессии» и все-таки какого-то запустения, но тем не менее порядочности и долга. С одной стороны невыносимо скучная жизнь Коры, с пожилым мужем, в какой-то богом забытой бензоколонке, работницей кафе вкупе с ее характером, естественно сулит несчастье при появлении такого персонажа как Фрэнк. Он в свою очередь так же хочет заставить возлюбленную бродяжничать, в отличии от него, она стремиться к благополучию и в конце-то концов к простому женскому счастью, как бы не парадоксально это не звучало после первого часа просмотра фильма. Полицейский, который околачивается как будто в поисках хоть какой-то интриги рядом с бензоколонкой, прокурор и адвокат, для которых преступление — это всего лишь спор. Кажется, мистер Пападакис стал всего лишь несчастной жертвой, без которой никак не обойтись, везде, где есть драма.

Мораль, которая скрывается в фильме, не одностороння, и это радует, не смотря на очевидность концовки истории, которую прям-таки предвкушаешь. Не смотря на два часа ленты, интерес к происходящему не был потерян и даже вызвал желание тут же посмотреть и классическую версию фильма. Ведь, так же как почтальон звонит дважды, так же и провидение приходит еще раз. А может, действительно, от судьбы не убежишь. Она тебя догонит и заставит совершить ту самую роковую ошибку.

8 из 10