Ида

Сложно сказать, надеялся ли Павел Павликовский на Оскар, когда ставил «Иду». Фильм с трудом соотносящийся с общественными настроениями, не поднимающий наверх проблемы, не вызывающий слёзных желёз, комка в горле и прочих проявлений чувствительности, вызывающий операторски покадрово, слабо запоминающийся и не сопоставимый со зрителем. В целом, здесь огромный ворох вопросительных знаков — «а почему же так произошло». Спустя пять лет после выхода фильма ответы так и не находятся.

Допустим, всё от религии и вопросов веры. Фильмы, ставящие её под сомнения, единичны, Пауэлл, Дрейер, Бергман, Брессон, недавний Шрёдер, можно перечислять долго, на самом деле это та сфера, которая выглядит бесконечной и никогда не будет кальковой бумагой, передающейся от автора к автору, поскольку имеет ли часть философскую, безответную. У Павликовского акцент как таковой на принятии героиней веры не складывается — мечется, колеблеться, решается, страдает и возвращается — в фильме проглатывается даже ход рассуждений персонажа, и за видимой мотивацией не видно механизмов. Зритель стоит перед фактом, перед неким заголовком газетной статьи, под которым не будет текста. Отсюда предельная далёкость фильма от своей аудитории.

Тогда допустим, всё от Холокоста, изогнутых линий судеб и человеческого единения, восстановление своего прошлого. Сюда равномерно укладывается поведение Ванды — она имела возможность знать до, имела возможность соотносить и самовосламенятся. Имела ли возможность к этому главная героиня? Имеет ли возможность к этому зритель, для которого история продана в качестве локальной нарезки, применительно к одному, и без того странно существовавшему семейству? Павликовский скуп и безынтересен в каждом из своих вопросов в казалось бы таких широченных темах. Готовясь опоясать всю дистанцию между человеческими грехом и праведностью, он сжимается до уровня малозаметного персонажа второго плана. Герои максимально молчаливы и гротескны в староформатной чёрно-белой тишине, всё, что работает на интонации — это операторские приемы, перспективы, пейзажи, лестницы да причёски персонажей, мечущиеся из одного угла кадра в другой. Должна ли камера передавать настроение героев? Несомненно. Передаёт ли? Нисколько.

Это так и отражается в Иде, которая вроде и уходит от церковных келий к мирским радостям, но на самом деле, понятия не имеет, что ей нужно. Может быть разворачиваться, уходить обратно. Правды-то нигде не расставлено. Тогда может быть Павликовский снимал свою картину об этой безысходности в поиске веры с процессом познания жизни? О непознаваемости будущего? Осознании своего «я», национальности, истории своей жизни? Опять же, необходимость подобных ощущений для героини отсутствует как класс, а то, что она в действительности ощущает — неопределённость Павликовского, вернувшегося в свою родную сторону после десятилетий работы за рубежом и решившего договорить то, о чём было умолчано лет пятьдесят назад. Получилось слишком тихо.

6.1.2019

Жанр древний как наша цивилизация. Одной рукой Гомер держал кубок, второй обнимал гетеру, а рассказ о дорожных приключениях Одиссея становился интереснее с каждым глотком вина. Потом, вместо гетеры пришлось взять стилос в руки, а затем и вовсе обе руки понадобились: камеру держать. В общем жанр «роуд муви» заезженный как та самая гетера, про путь человека к себе, через пространство, время и конечно приключения.

Только не будет в этом фильме ничего подобного, будет дорога, будет фильм, но никакого «к себе» вы не найдете, не будет и приключений. Это дорога памяти, которая приводит одну героиню к отчаянию, а другую к отречению.

Ида и Ванда, племянница о тетка. Два совершенно непохожих человека, связанных семейными узами и историей, одной для всего еврейства, но для каждого еврея своей.

С самого начала фильма черные дыры глаз, не мигая, наблюдают за нами, мы вместе с ними узнаем мир за границами монастыря, наблюдаем за превращениями католической послушницы Анны в Иду, еврейскую девушку. Постепенно, обрастая памятью, историей, трагедией Ида перестает быть просто зрителем своей жизни, она начинает действовать, как будто из шаблонной куклы, вылепленной умелицами монахинями она превращается в человека, с сомнениями, чувствами, болью и радостью.

Тем ярче и неистовей кажется Ванда, открытая всем порокам и страстям. Ее порывы, это чистая страсть. Субъект действия, постоянно вступающий в конфликт с реальностью.

Приняв и поняв друг-друга, они находят общую историю. Разрыв могилы родных женщины обнажили страшное прошлое. А затем трепетно перенесли и погребли заново, уже в семейном захоронении. Что это, метафора исторической памяти польского народа? А может и всех народов Европы? Павликовский не дает ответа, он аккуратно ставит вопросы которые считает тот кто захочет искать ответы.

Вопрос, который звучит в конце ленты: «А что потом?», не дает покоя каждому из нас, потому что если задавать его достаточно долго, в конце ответом будет: «смерть».

10 из 10

Как странно сплелись в послевоенной Польше отживающие свой век религии, коммунистические идеи, война, преступления. На фоне разрухи и фальшивого коммунистического фасада бродят люди-призраки, ищущие себя: свои корни и свои души.

Пожалуй, самое страшное, что осталось после этой войны — это атмосфера затонувшего мира. А он и вправду затонул. Наверное никогда уже Восточная Европа не будет такой, как до войны. Изуродованные бомбежками и перестроенные после войны города. И, главное, люди, в тайниках души которых хранятся многие тайны, о которых они хотели бы навсегда забыть.

Фильм очень красиво снят. Черно-белая минималистская картинка адресует нас к эпохе черно-белого телевидения. Еврейская тема, во многом уже затертая десятками других картин, подана здесь мягко и довольно деликатно. Равно как и описание католических ритуалов и быта.

Но главное, из-за чего фильм оставил глубокое впечатление, — это бесподобно подобранные актрисы — контраст их образов во многом сделал атмосферу фильма. Человеческая драма этих двух женщин, впрочем воспринимаемая ими по-разному, совсем не делает их циничными или агрессивными. Они остаются людьми и в этом их жизненном выборе заключается невидимый и благородный подвиг.

P.S. И последнее. На стене у тети в квартире я рассмотрел картину, на которой изображен Большой зал Петербургской Филармонии, видимо в блокадное время. Тоже приметный «штрих».

История еврейского народа трагична и на протяжении всей истории человечества нет народа, который испытал бы столько ужаса и боли. Это 400 лет рабства в египетском плену, средневековые гонения, но самая кровавая из них глава — Холокост, уничтоживший 6 млн евреев. «Ида» рассказывает историю еврейской девушки, выросшей в католическом монастыре и всегда думавшей, что она — полячка, и что она — сирота. И перед тем как дать обет служения богу, монахиня сообщает ей, что у нее есть родная тетя Ванда. Девушка решает с ней встретиться. От нее она узнает настоящую историю своего происхождения. Оказывается, что Ида — еврейка, чудом спасшаяся от рук фашистов. Вся ее семья погибла в концлагерях. Ванда также потеряла всю свою семью, а о судьбе маленького сына не знает. Вместе с Вандой они находят свой прежний дом, где жили обе их семьи. Пока они путешествуют, Ида решает познать прелести жизни, по примеру своей тети, она сомневается, что хочет остаться монашкой.

Надо сказать, что картина снята потрясающе красиво. Классическое европейское кино в самом прекрасном его понимании. Буквально каждый кадр — это шедевр, уровень Андрея Тарковского или Анджея Вайды. Выразительность картины подчеркивается монохромностью ленты. Все течение фильма очень спокойное и какое-то даже будничное. И на фоне этого спокойствия, мы узнаем ужасную историю Иды и ее тети и многих-многих других польских евреев, ставших жертвами Холокоста. Мы видим равнодушие и даже враждебность поляков, которые заняли дом, отобранный у семьи Иды, и которые в конечном итоге оказались убийцами ее семьи, опасаясь наказания от немцев. Но ведь это было тогда, все так делали, сейчас то евреев никто не трогает. Зачем бередить прошлые события? И человечество продолжает жить как будто ничего не было. Так удобно и так спокойно. Но это кричащее молчание, это крики миллионов мужчин, женщин и детей, задыхающихся в газовых камерах или умирающих от голода в гетто, детей, которые никогда не станут взрослыми, не заведут семью, не подарят миру новых ученых, врачей или музыкантов. Этот фильм о том, что надо помнить, чтобы это никогда больше не повторилось. Выясняется, что сын Ванды был убит, и вынести такое она не смогла. Ида же возвращается в монастырь, потому что нельзя продолжать жить в этом мире как ни в чем не бывало. Она становится монашкой, уходит из реального мира, как будто она там никогда не была, как будто она тогда погибла вместе со своими родителями, погибла для этого мира, который не заслуживает прощения.

Это молчаливая лента о неудобном молчании, крики которого невозможно заглушить ни течением прошедшего времени, никакими деньгами и компенсациями перед семьями, а только лишь глубоким раскаянием. Сегодня польское правительство приняло закон, запрещающий обвинять Польшу в Холокосте. И пусть антисемиты по всему миру кричат, что этого не было, это не правда, находят этому доказательства. Но я решила написать этот отзыв именно в этот день, день памяти погибших в Холокосте, чтобы помнили и не забывали на что способен человек.

Закончу рецензию отрывком из прекрасного стихотворения Евгения Евтушенко «над бабьим яром памятников нет». Оно не про Польшу. Но это не имеет значения в данном случае, оно обо всех нас..

«Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно, по-судейски.
Всё молча здесь кричит, и, шапку сняв,
Я чувствую, как медленно седею.
И сам я, как сплошной беззвучный крик,
Над тысячами тысяч погребённых.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребёнок.»

10 из 10