Лицо

Необходимое пояснение — «рыба» это ритмичный, бессвязный текст, подаваемый композитором поэту вместе с вновь придуманной мелодией для создания песни.

Итак тут очевидная «рыба» — заготовка под фильм, с отдельными хорошо продуманными и снятыми сценами, эпизодами (крупные планы актёров, особенно Сюдова, проезд по лесу, попрошайничество Фоглера, любовные моменты, представление). К этому бы добавить соединяюще-поясняющие ходы, сцены, монологи, диалоги! А тут не понимая, что к чему — новая сцена, эпизод. Нет развития поясняющих действий — они только обозначены пунктирно, ну как рифма в «рыбе». Нет смысл, конечно, потом объяснили рецензенты и критики(хочется сказать откопали!). Но мне кажется, что кино делается для зрителя и сюжет имеет большее значение, чем «выкрутасы» авторов(Догма 95 определяется).

Кстати, как выяснилось этот фильм изначально был склёпан на «коленке», не для зрителя, а исключительно для сохранения труппы актёров! Вот так под действием авторитета мэтра(шеф повара), блюдо с рыбой становиться нежным филе ягнёнка, у слепых «гурманов» его творчества. Так, что заслуженная(кто бы сделал лучше в предложенных обстоятельствах?):

4 из 10

В трагикомическом «Лице» — логическом продолжении «Седьмой печати» — схлестываются и разъясняются все стержневые материи творческого пути Бергмана — от кризиса веры до тонкостей манипуляций в человеческих взаимоотношениях. Что символично, в каждой своей картине важное значение режиссер придает лицам, фиксируя различный спектр человеческих эмоций увеличением планов и фокусировкой преимущественно на мимике. Будь то пропитанный ангельским терпением глубокомысленно мрачноватый Фоглер (Макс фон Сюдов), с застывшей маской скорбного бесчувствия — его жена (Ингрид Тулин), или легкомысленная хохотушка Сара (Биби Андерссон).

Побочным результатом развития мозга нашего пращура является мучительная нетерпимость к неизвестности. Знание тотально приумножило бы в человечестве страх, расчётливость, лукавство и лицемерие. Верить в правду смысла нет, а недоступность истины (Бога) разжигает неравнодушие. Только вера — нуминозного плана намерение — позволяет избрать свой истинный неповторимый путь, отбросив нужду во всяком маскараде. Вне зависимости от условий, отречение от нее чревато экзистенциальной смертью, а не познание ее вовсе — букетом расцветающих кризисов. Которые, как часто твердил Юнг и его прочие коллеги — есть самые ценные подарки судьбы.

Базовые вопросы бытия, исследуемые режиссером в течение всей жизни, по сей день остаются без конкретных ответов, посему не теряют своей актуальности. Все, на первый взгляд магическое неизведанное, находит воплощение в нежеланном столкновении со своим неопознанным (возможно, подавленным) Я. Маска — это отнюдь не попытка запуска защиты для адаптации к ситуации. Это — часть нашей личности, врастающая намертво до момента нестерпимого давления извне, земного «страшного суда», который Бергман организовывает каждому герою «Лица», иронично срывая маски лживой благопристойности. Ведь весь мир — театр перманентной лжи, самообмана, декорации которого предельно натуралистичны и бесконечно циничны. А в мире Бергмана, накладывающего мораторий на движение по иллюзорным магистралям — сурово герметичны и обреченно психологичны, а порой и вовсе безнадежно психиатричны.

Werde der du bist.

Целители от всех болезней, разоблаченные как шарлатаны, Труппа Театра магической силы Фоглера поспешно покидает Данию. В лесу Фоглер встречает спившегося и кажется давно мертвого актера со странным именем Спегель (что значит Зеркало), который мечтает быть « вскрытым». В Стокгольме Фоглер намерен выступить перед публикой, но комиссар полиции Франц Старбак и советник медицины Вергерус требуют от Фоглера провести репетицию в доме Старбака. Вергерус мечтает «вскрыть» Фоглера, скрывшего свое подлинное лицо за маской молчания и нарочито театрального грима. Этот поединок двух разумом — рационального (Вергерус) и магического (Фоглер) занимает центральное место в фильме. Мир лицедеев, шутов бога всегда интересовал Бергмана. Лицо это и Душа и Маска. Фоглер стремится «разобрать», «вскрыть» свое подлинное Я. Познать себя как Другого. Фоглер двойственен, он выступает также и в роли этакого «Булгаковского Воланда», разоблачая Вергеруса, мстя ему за насмешку. Эта сцена решена Бергманом в лучших традициях «готический» ужасов. И тоже двойственна- с одной стороны она «ужасна», с другой «насмешлива».

Приблизиться к Лицу — познать Бога, который Молчит. Молчание Фоглера — это попытка заменить Бога. « Найдешь и у пророка слово, Но слово лучше у немого». Он отражается в Спигеле как в Зеркале, отдает ему свое Лицо, тем самым не только достигая желаемого познания самого себя, но и становится самим собой. Стоит лишь отыскать угол зрения «И ты при вспышке озаренья Собой угадан до конца».

10 из 10

Жизнь — дорога по которой мы движемся, впереди полное темноты и неизвестности будущее, в прошлом давно пройденные, но до сих пор возникающие в виде зловещих картинок в памяти болота и дремучие леса, сзади бесшумно скользит смерть, оставаясь до поры сторонним наблюдателем. По мнению Бергмана за этот долгий путь человек успевает сменить не одну маску; с рождения адаптируясь к обществу, дабы выйти победителем, казаться лучше, чем есть, натягивает фальшивую личину. Отражение при этом, сложно назвать собой, простое зеркало отобразит лишь то, что находится пред ним в этот момент, того кто смотрит. Настоящую сущность увидеть намного сложнее.

Иллюзионист Альберт Фоглер со своей труппой попадает в один из богатых домов Стокгольма, чтобы дать представление. Его творческая профессия сразу подвергается критике, наигранное гостеприимство сулит лишь разочарование после очередной потехи над магическим трудом. Герой остается человеком, выбрав себе самую простую маску: накладная борода, густо накрашенные волосы, длинный плащ. Долгое время он будет молчать, лишь глаза будут выдавать ненависть и злость, которая просачиваясь по венам уже начала разъедать его. Только за закрытой дверью комнаты, сбросив с себя образ, остается глубоко несчастный человек, вынужденный выступать перед людьми, которые сводят с ума, выводят из себя при одном взгляде.

Вера в фокусы расценивается как вера в магию, а это не подобает религиозно консервативной буржуазии, которая откровенно потешается над бедным Фоглером: во время трюка с левитацией комиссар выходит на сцену и открывает занавес, где молодой парень натягивает канат, одно движение и иллюзия раскрыта, заодно разбудив несдерживаемую ненависть к человечеству. Вокруг одна фальшь: так многие получают что хотят лишь посредствам игры в другого, служанка кокетливо переигрывает перед мужчиной, выставляя себя недотрогой и получает свое в постели, менеджер труппы всячески обхаживает высокочинных господ ради разрешения на выступление. Все играют. Только пьяница актер хочет умереть — говорит, единственный выход освободится.

Целый ряд парадоксов переплетается между собой постоянно встречаясь на пути у зрителя, словно не только фильм соткан из них, но и жизнь: мужчина, казавшийся умершим — оживает; крысиный яд продают как любовное зелье; пьяницу, которого герои встретили на дороге зовут Зеркало; в результате гипноза на сцене жена одного из зрителей откровенничает о мужчинах в шкафах и омерзительности разделить ложе с мужем, а по щелчку строит ему глазки, вопрошая — «Что-то не так?». Все носят маски, вот что печально. Всем нужно выживать.

Лента Бергмана по духу напоминает «Мертвые души» или «Горе от ума». Трагедия, комедия в которой проявляется через нотки человеческих пороков. Театральность фильма выводит на первый план блистательную игру Фон Сюдова, а фабула актуальна для любого времени. Высокомерные обитатели дома принимают за чистую брошенную маску главного героя. А заставить человека показать истинное лицо просто: заставить испытать шок, дать понять, что построенная на самоуверенности версия — ошибочна. Осталось подставить зеркало.