Шепоты и крики

И действительно, фильм получился, на мой взгляд, шедевром с визуальной стороны — от подобранных основных цветов картины (красный, белый, чёрный), отличной операторской работы Нюквиста, за которую он, в дальнейшем, получил несколько престижных наград, включая оскар, до тотального контроля всего, что появляется перед камерой: гримы, причёски, костюмы, мебель, обои, даже мелкие предметы интерьера, типа свечей и статуэток — всё было тщательно проверено по отдельности перед объективом.

Картина демонстрирует взаимоотношения между сёстрами, встретившимися в семейном особняке по просьбе одной из них — умирающей от рака Агнес. Приехавшие сёстры, совершенно не похожие друг на друга, но одинаково не способные кого-либо любить кроме себя, всё-таки поддерживают отношения между собой, и проявляют редкое внимание к умирающей сестре, только потому, что их связывает кровное родство. Обеих сестёр мало волнуют мучения Агнес, у них своя личная жизнь, со своими заботами и проблемами. Мария — наслаждается своей красотой, молодостью, она буквально наполнена жизнью, и наблюдать за смертью ей очень сложно и неприятно. Карин — замкнутая, сильная женщина, многое пережившая. Из-за своих разочарований в людях и в жизни в целом, она разучилась проявлять заботу, и больше не хочет выставлять свои чувства напоказ, а ведь Агнес необходимы забота и поддержка от родных людей, которой ей очень не достаёт. Но помимо трёх сестёр, в доме ещё находится Анна — служанка, нанятая для присмотра за больной. И именно в Анне, Агнес находит для себя по-настоящему родного, близкого ей человека, способного не только менять ей постельное бельё и приносить еду, но и не притворно сопереживать, по-матерински заботиться и проявлять к ней настоящие, искренние чувства.

Своим замыслом, картина старается показать, что настоящие близкие люди, могут быть ни те, с которыми вы имеете родство, а те, в которых вы можете найти нечто своё, близкое по чувству и духу.

В дневниках Бергман часто называл «Шёпоты и крики» фильмом-утешением. Возможно, режиссёр и вправду утешал себя тем, что в чужих людях можно найти родных. Быть может, его кровные родственники не проявили в его сторону должной заботы и внимания, в те моменты, когда он в них очень нуждался, и в дальнейшей жизни, он искал недоданный любви и поддержки в посторонних людях.

Апофеозом творчества великого шведа и становится его лента 70-х годов «Шепоты и крики», не связанная уже с конкретными текстами Кьеркегора, но лучше остальных выражающая сам дух его экзистенциальной философии, в ней вечные вопросы обнажены до невыносимости, стремление к истине и выстаивание перед лицом смерти изображены во всей неприкрытой и беспощадной ясности. Сейчас уже, спустя тринадцать лет после первого просмотра «Шепоты и крики» не оказывают того ошеломляющего воздействия на нас, как тогда, когда автору этих строк было 19 лет.

Многое в картине кажется сейчас искусственным и вымученным, персонажи -пунктирными и недоработанными, стремление усилить визуальную составляющую — чрезмерным, но тем не менее, эта лента развивает фирменные бергмановские темы с редкой для режиссера неумолимостью и безжалостностью. Беря за основу сценарной концепции отношения трех сестер, постановщик делает не просто реверанс в сторону Чехова, он обогащает абсурдизм его драматургии страшными натуралистическими деталями человеческого умирания.

Одна из сестер угасает от смертельной болезни, две другие не могут найти общий язык, лишь служанка, потерявшая дочь, оказывается единственной утешительницей для умирающей. Активно используя крупные планы камера Нюквиста вгрызается в нутро человеческих душ, стремясь докопаться до истины во что бы то ни стало. Мария ищет себя в чувственных удовольствиях (Лив Ульман сексуальна как никогда), Карен напротив уходит с головой в дела, все более становясь мужеподобной (Ингрид Тулин жестка и мускулинна). Примечательна речь священника у тела умершей Агнес: в ней Бергман-сценарист демонстрирует, что декларируемый им атеизм не больше, чем бравада, проникновенные, искренние слова о встрече души с Богом мог написать и потребовать от актера так это сыграть лишь верующий.

«Шепоты и крики» — концентрированно кьеркегоровское кино, ибо как ни в одном другом фильме Бергмана здесь ощутим Angst — понятие, введенное датским философом, означающим экзистенциальный ужас, страх не только перед смертью, но вообще перед бытием, «миром», как назовет его позже Хайдеггер. Сцены умирания в картине страшны, но все же кратковременны, гораздо страшнее переживания тех, кто остался в живых, и кто наблюдает смерть Другого. Это можно уподобить чувствам Богоматери на Голгофе: Она все знала и понимала, но ничего не могла сделать, видя страдания своего Сына. И здесь вновь Бергман демонстрирует себя как христианский художник, потому что иконографические аллюзии очевидны в сценах утешения Агнес служанкой Анной.

Анна — единственный персонаж картины, не зацикленный сам на себе, лишь она способна к состраданию, чужая боль для нее — ее личная боль. Ограничиваясь в картине лишь женскими персонажами, вводя мужчин в сюжет как статистов, Берман, подобно Фассбиндеру в «Горьких слезах Петры фон Кант» (ленте, снятой в том же году, что и «Шепоты и крики», что удивительно!) показывает зрителю гигантские ресурсы женской души, способной пережить невыносимое. Там, где мужчина кончает собой, как герой Макса фон Сюдова в «Причастии», женщина идет дальше, продолжает жить, скрепя сердце.

«Шепоты и крики» — картина знаковая для позднего Бергмана, как многие его зрелые ленты, она похожа на сон, и родилась из сна (как он сам писал в своей книге «Картины»: «фильм родился из сцены трех женщин на красном фоне»), в ней много нелогичного и шокирующего (взять, к примеру, самоистязание Карин), но она не оставляет несмотря на все это давящего чувства, не причиняет такой острой боли как «Причастие», в ней есть просвет, вера в то, что любое страдание наполнено смыслом, что оно приближает нас к Богу, тем более если это со-страдание.

И несмотря на непонимание Божественного замысла, на порой неспособность соединить свою волю с волей тоже страдавшего Бога, бергмановский герой подобно Кьеркегору может воскликнуть: «Даже если я буду единственным непомилованным грешником в аду, то и там я буду прославлять Его справедливость».

Удивительная абсолютно работа Бергмана, совершенно для него нетипичная, пожалуй, однако же то ни в коей мере не умаляет ни её значимости, ни глубины содержания.

Казалось бы, история до неприличного банальна — три сестры обитают вместе, в одном доме, под неусыпным контролем прислуги и, разумеется, как водится в таких ситуациях, только лишь у одной из них наличествует супруг. К тому же, одна из них неизлечимо больна вот уже на протяжении двадцати лет, и состояние только лишь ухудшается. Третья — разумеется, опять же в лучших традициях данной стилистики, чопорная и достаточно холодная в общении так называемая «старая дева».

В чём суть — да отнюдь не в болезни одной из сестёр, к ней-то как раз за долгие годы все уже более чем успели привыкнуть. Тем более, что и не тяготит она никого ровным счётом, кроме верной прислуги. Суть даже не в сложнейших перипетиях во взаимоотношениях супругов, основанных на постоянных изменах жены. И даже не в патологической ревности третьей сестры, тоже абсолютно в духе времени, направленной то на сестёр, то вглубь самой себя. Скажем прямо — а к кому испытывать болезненное влечение, если, по сути, в усадьбе-то больше и нет никого?

Суть в ином, и, пожалуй, в данной работе именно этот монолог и является единственно ключевым — в том, насколько остро желание священника, точнее сказать, духовника переложить грехи всех окружающих людей на усопшую сестру. В прямом смысле, дескать, именно ей должно и полагается дойти до самого Бога и отмолить всё то, что сотворили все, близкие ей. При условии, что она около двадцати лет болела, она-то явно сама согрешить не могла, не вставая с постели практически и лишь иногда выбираясь на прогулки, под контролем семьи, это сложновато сделать даже чисто технически.

Что абсолютно не мешает духовнику именно её и понукать непомерными грехами, и повлекшими столь серьёзные и мучительные страдания, и необходимостью чуть ли не духовно-нравственного отмщения за семью, более того — он настолько уверен в своей правоте, что неясно даже — серьёзен он в своём высказывании или же это всё столь умело и тонко завуалированный сарказм в отношении самой веры.

Но вот именно эта проблематика в работе и любопытна, потому как, в конечном счёте, именно из-за этих понуканий до самых похорон тело покойной упокоиться и не может, продолжая терроризировать всю семью.

И ключевой-то вопрос здесь, поднимаемый Бергманом — а можно ли её действия назвать сколь бы то ни было неверными или непростительными, при том условии, что по всей логике лишь она в данной семье и была практически безгрешна? Ну и вопрос самого факта необходимости покаяния тоже стоит не менее остро.

Помимо этого, разумеется, Бергман не обходит стороной и темы эгоизма, чёрствости и тотального равнодушия, хоть и уделяет им куда меньшее внимание, нежели в остальных работах.

Но всё же, как ни крути, вопрос перекладывания ответственности здесь куда более важным оказывается. А данная проблематика актуальности не теряет никогда.

Эта картина Ингмара Бергмана — пожалуй, одно из самых безжалостных произведений мирового кинематографа. В отличие от бергмановской «Земляничной поляны», в которой, при всей её депрессивности, всё же есть какое-то подобие катарсиса, «Шёпоты и крики» погружает в атмосферу невыразимой печали, показывая зрителям, до какой глубины морального падения может довести человека равнодушие, ложь и ненависть, демонстрирует, во что превращаются люди, утратившие способность любить и сопереживать.

Две сестры посещают третью, умирающую от тяжёлой болезни. Казалось бы, совершенно обычная житейская ситуация, однако режиссёр наполняет её своеобразным смыслом, символически противопоставляя кроткую и добрую Агнес, которая даже после смерти не способна обрести покой, моля хотя бы о капле сочувствия и любви, её сёстрам, которые заживо похоронили себя. И если одна, с детства лишённая любви и тепла, сначала со стороны матери, для которой она была почти чужим человеком, а затем и со стороны мужа, холодного и расчётливого циника, погрузилась в самые глубины ненависти к миру, человечеству и самой себе, то вторая стала пустой и ветреной особой, живущей эрзац-чувствами, самовлюблённой и такой же равнодушной по отношению к своим близким. Сухие, безразличные, полные пренебрежения, сёстры если и способны позаботиться о, казалось бы, близком человеке, то лишь на уровне формальных, суетливых действий; для них умирающая родственница — обуза, и если они о чём-то и сожалеют, то разве что об отдельных моментах прошлого, связанных с ней. И им, опять же, противопоставлена служанка Анна, которая может по-настоящему любить и сопереживать Агнес, относясь к ней, словно к родной дочери. И, увы, никому, кроме смертельно больной Агнес, её любовь и забота попросту не нужны.

Тягучая, давящая, напряжённая атмосфера «Шёпотов и криков» подчёркивается контрастной цветовой гаммой. Обилие кроваво-красного цвета стен, полов и штор, сочетающегося с белизной платьев и одеял, чернотой костюмов и траурных вуалей, дополнительно воздействует на психику и в то же время подчёркивает как мучительное ожидание конца, так и напряжённые отношения между персонажами. Без великолепного визуального ряда и потрясающей операторской работы Свена Нюквиста этот фильм вряд ли стал бы настолько тяжёлым и мрачным.

Пожалуй, один из самых щемящих моментов фильма — это его концовка, когда каждая из двух оставшихся сестёр пытается найти путь к примирению, хотя бы самую малость сблизиться — и натыкается на стену. Стену непонимания, равнодушия и ненависти, стену, которую они возвели собственными руками. Глубоко несчастные, героини хоть и какой-то частицей своих душ стремятся к подлинной любви и взаимопониманию, но духовная слепота сводит все их стремления на нет.

Вердикт — необычайно сильная и тяжёлая драма обо всей порочности человеческих душ, подлинное произведение искусства, пронизанное щемящей грустью и мраком. Впечатлительного человека способна погрузить в депрессию на несколько дней.

10 из 10