Остров

В фильме Ким Ки Дука традиционно мало диалогов, таким образом, действие по большей части происходит на до-вербальном, иррациональном уровне взаимоотношений. Показанные сцены дефекации и копуляции поданы в таком ракурсе, чтобы подчеркнуть животную сторону человеческой натуры. Вообще форма любви, представленная в Острове на суд публики, носит откровенно анималистический характер. Психическое напряжение достигает максимального уровня значения, но это напряжение «низших» душевных сил. К примеру, любовь между Ромео и Джульеттой была настолько чиста и возвышенна, что в своей высшей точке получала разрушительную, всё кроме себя отрицающую и преодолевающую силу. То есть эта была любовь сама в себе превосходящая весь мир. «Островная» же любовь напротив, укоренена в наиболее древнем животном начале человеческого естества, в инстинкте. Но она настолько сильна в своем «низшем» начале, являясь его пиковой точкой, что получает деструктивную власть и по-своему преодолевает мир, разрушительно действуя в самом мире.

Если верить психоаналитикам, то в человеке действуют две фундаментальные силы: половое влечение и влечение к смерти. Либидо — похоть, жизнеутверждающая страсть к наслаждению, продолжению жизни, творческое начало. И мортидо — инстинкт жизнеотрицания, прекращения собственной жизни, деструктивная сила человеческой психики. «Остров» является наглядной иллюстрацией экстремального проявления этих разнонаправленных сил, которые тесно переплетаются в психике героев повествования. Шокирующие в своей животной правдоподобности и вызывающие отвращение в своей неестественной страсти действия персонажей продиктованы импульсивными экстремумами этих инстинктивных функций жизни и смерти. И вот перед нами в декорациях человеческих марионеток разыгрывается драма природных страстей. Что же в итоге окажется сильнее — половое влечение или воля к смерти?

В фильме присутствуют интересные ракурсы из воды, эпизоды проявления человеческого естества, а также весьма своеобразные формы рыбалки. Вкупе к этому шокирующее предельное напряжение страстей создаёт полную вовлечённость в происходящее на экране. Остров — это не рыбацкая идиллия на тихом озерце, Остров — это шторм страстей в бушующем море человеческих страданий

7 из 10

Четвертой полнометражной ленте Ким Ки Дука «Остров» суждено было стать его визитной карточкой на долгие годы и положить начало его популярности среди синефильской общественности, в том числе и в России. Однако, если пересмотреть ее сейчас, возникнет недоумение: почему с ней так в свое время носились? Безусловно, это добротное кино, в котором даже шоковые сцены со знаменитыми крючками не важнее общей атмосферы, и в ее создании режиссер целен как никогда. Другое дело, что именно эта атмосфера и вызывает нарекания, кажется переисполненной мелодраматизма и даже слащавости (в сравнении, например, с дебютом Ким Ки Дука «Крокодил», где символизм не был таким нарочитым, «Остров» ощутимо проигрывает).

Мессидж четвертой картины корейского режиссера сравнительно прост: любовь — это робинзонада вдвоем, и все, кто ей мешают, рано или поздно поплатятся за это. Симметрия не только эпизодов с крючками (второй из которых значительно сильнее первого), которые, как это не странно и дико выглядит, сюжетно и семантически оправданы, но и многих других сцен, где ревность, жестокость, неприкаянность, одиночество героев зарифмованы между собой, отчетливо намекает на степень структурной проработанности «Острова», хотя о его формальной безупречности говорить все же приходится. Предпочтение режиссером молчания персонажей разговорам, а медитативного ритма — стремительному действию могло бы утяжелить восприятие фильма, но за счет вполне западного монтажа «Остров» — достаточно зрительское кино.

Шок, вызванный у публики не только сценами с крючками, но самой визуализацией насилия как особого языка (в том числе и любви), и вызвавший в синефильской памяти режиссерский подход Пазолини в его финальной картине — кинематографиста, с которым у Ким Ки Дука очень много общего (мы об этом еще скажем), при повторном просмотре исчезает без следа и выглядит порой нелогичным приемом, рассчитанный лишь на внешний эффект. К примеру, вторая сцена с крючками не столько шокирует, сколько эмоционально пронзает зрителя своей метафорической точностью — готовностью любящего идти во имя чувства на жертвы вплоть до увечий самому себе. Любовь главных героев претерпевает изменения, не стоит на месте, персонажи проходят через сложное переплетение страстей и становятся другими, не такими, какими были в начале истории, — и это сильная сторона «Острова», свидетельство его психологической достоверности.

Однако, алогичность многих сцен, в частности убийств и быстрой поправки после тяжелых увечий без медикаментозного вмешательства (простите мне мое занудство), делают «Остров» скорее символистским со множеством фантастических допущений фильмом, чем реалистическим. Но Ким Ки Дук никогда и не был реалистом, в своих картинах он создал некую извращенную, но оттого не менее эффектную и убедительную, философию, даже религию любви, все более и более стирая границу (еще достаточно четкую в его ранних работах) между добром и злом, насилием и удовольствием, соединяя вместе страдание и наслаждение в экспликации духовно-телесного экстаза.

Здесь он — даже не столько продолжатель того понимания любви, о котором впервые смело заявил Нагиса Осима в «Империи чувств», сколько преемник сартровской философии вечного экзистенциального антагонизма между свободой и предметностью, имеющего место и в отношениях полов (в «Бытии и ничто» есть целая глава, посвященная любви, где она трактуется, то как садизм, то как мазохизм, и вовсе не в клиническом смысле). «Остров» — во многом квинтэссенция миропонимания Ким Ки Дука, в котором на уровне формы причудливо уживаются зарифмовывание символов и целых эпизодов с ненужностью многих сюжетных перипетий и персонажей.

На уровне содержания переплетение мелодраматизма и жестокости приводит к появлению странного терпкого коктейля из противоречащих друг другу эмоций, который больше всего придется (и уже пришелся, как показывает мода на Ким Ки Дука в России 2000-х) по вкусу романтически настроенным, но скучающим хипстерам. Все это, однако, не отменяет того факта, что в своем смысловом ядре «Остров» остается интереснейшим исследованием языка любви, редко репрезентируемым в кино с такой художественной бескомпромиссностью.

Река, плавучие домики, камыши, красивая природа, чистый воздух, рыбалка, звенящая тишина, отсутствие городской суеты, медитативное умиротворение и идиллическое спокойствие. Чего еще может не хватать человеку? Действие в такой обстановке могло бы происходить в любое время — как сейчас, так и сто лет назад. Сейчас такое место назвали бы модным словом «ретрит», т. е. там, где можно спрятаться от глаз других.

Но такова природа человеческая, что людям всего этого мало. Им обязательно подавай чего-нибудь, что потешило бы их низменные страсти и инстинкты. И ладно бы только карты и выпивка, это еще пол-беды. Одних карт и выпивки им тоже мало. И их тянет на дальнейшие «подвиги».

Главная героиня только внешне выглядит человеком. На самом деле она больше напоминает какое-то потустороннее, мистическое существо — не то русалку, не то ведьму, не то водяного. Сомнений нет — она похожа скорее на животное, чем на человека. Красивая, сильная, хитрая хищница, живущая инстинктами. Она одновременно притягательная и отталкивающая. Кажется, что, как любая колдунья, она никогда не постареет и всегда будет оставаться такой же, потому что знает секретный рецепт. И с ней лучше не портить отношения, иначе потом пожалеешь, ведь все в ее руках. Она хозяйка реки в прямом и переносном смысле. На все ее воля. Приехав в плавучий домик, гости хозяйки как будто подписывают негласный контракт, отказываясь от любых прав и притязаний и отдаваясь целиком в ее власть. Ведь умиротворение может вмиг куда-то улетучиться, и все перевернется вверх ногами. Есть такие картинки-паззлы, которые можно рассматривать под разными ракурсами и в том числи переворачивать с ног на голову. В зависимости от ракурса меняется восприятие картинки. То же происходит и с умиротворенностью заброшенного речного уголка и его хозяйкой. Она может быть и ангелом, и бесом одновременно.

Хозяйка наверняка выросла на этой реке. Знает каждый ее изгиб и каждое укромное место в камышах. Она настолько самостоятельна и привычна к любой работе, что, казалось бы, одинокое существование девушки абсолютно ее не тяготит. Но, оказывается, таким одиноким волчицам тоже хочется любви и тепла. И когда на ее горизонте появляется кто-то, кто подпадает под ее критерии «того самого, кто ей нужен», потому что этот «тот самый» также не похож на других, как и она сама, то она, как паучиха, ни за что не выпустит добычу из своих сетей. В ход пойдет все. Как говорится, в любви, как и на войне, все средства хороши. А добыче остается только смириться со своей судьбой ибо назад пути нет. Если вам знакомо понятие «залюбить до смерти», то это про хозяйку.

В фильме мы видим достаточно человеческой жестокости, причем какой-то особенной, изобретательной, фирменной, даже извращенной, с обилием физиологических подробностей, какую можно увидеть только в азиатских фильмах.

Мне фильм «Остров» чем-то напомнил «Роковое влечение» с Майклом Дугласом и бесподобной Гленн Клоуз, а еще больше — повесть «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова. Известно, что сам Лесков называл свое произведение «историей мрачной, в строгих тонах, выдержанным этюдом о сильном и страстном женском характере». Такую же характеристику можно дать и «Острову». Причем, контраст мрачности истории и живописности пейзажа настолько разителен, что на первых кадрах картины зритель просто не может себе представить, что в такой благостной обстановке может произойти что-то мрачное и ужасное. Фильм поначалу обманывает своей монотонностью и размеренностью. В «Острове» даже практически отсутствуют диалоги или монологи, а если герои и говорят, то, в основном, обмениваются короткими фразами и междометиями. Но монотонность маскирует обреченность. Это как заманивание добычи в ловушку, из которой выхода уже нет. Потому что силок захлопнулся и уже никогда больше не откроется. А река будет хранить свои тайны.

Корейский кинематограф нравится мне все больше и больше, и очень жаль, что я раньше не обращала на него внимания.

8 из 10

Будем честны: мы все попадаем — попали — на крючок. Красивых слов, пустых обещаний, собственных желаний. И как бы гордо («человек — это звучит») мы ни хотели зваться, все мы — рыбы, всё самое важное, искреннее, значащее умалчивающие, топящие в неизведанных глубинах своих душ.

Одна из характерных особенностей творчества Кима Ки Дука — говорить без слов гораздо больше, на что иные тратят сотни и тысячи раскрашенных, выспренных, громких словес. Очевидно: режиссер, достигший уровня виртуоза в работе с визуальными образами и невербальными возможностями актеров, разуверился в силе слова (если это не исповедь — «Ариран»), что в наибольшей мере выразил в бессловесном «Мёбиусе».

«Остров», произведший в своё время всё, что мог произвести — фурор, скандал, раскол мнений (говорят, что особо впечатлительные зрители во время его просмотра падали в обморок), — возможно, самый обнаженный фильм корейского мастера. Здесь всё — аллюзия, метафора, перифраз. Здесь всё — художественный приём. Но всё — настоящее. Режиссер вспарывает рыбьи — наши — животы, вытаскивая на свет нутро — кишки, желудки, сердца — все чувства, что под толщей воды пустых слов изо дня в день носим в себе. И это рождает естественное сопротивление — мы не хотим это видеть, нам это не надо. Мы не хотим видеть истинное себя — иначе зачем так долго и кропотливо создавали свои маски, если вот так, в одном фильме, их можно сорвать. Оттого обмороки — страшно узнавать себя.

Из фильма в фильм, из года в год Ким Ки Дук предлагает различные вариации душегубки — социум, государство, близкие, собственные внутренние страсти — человека, неравного самому себе, несущего тяжкое бремя жизни в тех условиях, в которых он существует. Человека, который не может быть счастлив в мире политики, денег и — других людей. (2018г)