Короткая встреча

Дэвид Лин снял много подлинных шедевров, но не превзошел этот небольшой, камерный фильм. Да, «Лоуренс Аравийский» поражает размахом, математической точностью постановки и роскошью кинематографии.

И все же, он не произвел на меня того эффекта, как «Короткая встреча». Эта картина остается в памяти надолго. Причём, сложно конкретно сказать почему. Возможно, она выражает некоторые человеческие ситуации, которые редко изображаются на большом экране. Например, противопоставление внутреннего пренебрежения главной героини к бесконечно болтливой подруге. Выполнено это необычайно эффектно.

Мелодрама снята по пьесе Ноэла Кауарда, но ощущения театральности нет. Наоборот, отношения между персонажами и их внутренние ощущения переданы удивительно кинематографично.

Этот фильм будто подчёркивает, что любовь, как и Вселенная, непредсказуема и носит скорее случайный характер. И, перефразируя, от любви к страданиям один шаг.

Дэвид Лин — фантастический режиссёр. Он может снимать абсолютно про всё и всегда хорошо.

Показать любовь, когда она не выражена в буквальных действиях, очень сложно. Например, в первой сцене мы видим женщину и мужчину сидящих за столиком в кафе. Лину удалось снять любовь так, что ты ощущаешь её физически, когда просто смотришь на главных героев.

Однажды я читала одну книгу, которую написал один из самых больших литературных гигантов. Меня поразило, как точно он описывал любовь матери к своему ребёнку, до самых крошечных молекул души. Когда я смотрела этот фильм, у меня возникло похожее чувство. Откуда Дэвид Лин знает, что женщины именно так чувствуют любовь?

Фильмов о любви очень много. И много фильмов о любви, которая в силу обстоятельств не была реализована или была, но слишком коротко, недостаточно сильно и полно. Например, есть хороший фильм «Влюблённые» с Мэрил Стрип и Робертом Де Ниро. Но «Короткая встреча» — шедевр, круче которого в этом жанре я не видела ничего. Это фильм о любви режиссёра, который точно знает, что это такое.

Для сознательного, не фонового просмотра.

Как просто лгать, когда тебе верят. Упомянуть в разговоре выдуманные события, чтобы утаить настоящие. Участи обманщицы другим не пожелаешь: каждый миг превращается в пытку, любой шорох заставляет вздрагивать. И еще вспоминать. Мужчину, задержавшегося в памяти гораздо дольше, чем она, замужняя дама, может себе позволить. Такой ли Лора когда-то представляла себе настоящую любовь, теперь не ответить. Она чувствует и горько осознает другое: как ни удерживала бы она себя, сколько бы веских (и справедливых!) доводов ни находила, а все равно снова поедет на знакомый вокзал. И не только потому, что не справляется с неожиданно сильным, безрассудным чувством. Лоре и не хочется сдерживаться. Часы общения с Алеком — удивительно правдивая игра в саму себя, более молодую и смелую. Какой бы устоявшейся и привычной ни казалась теперь ее жизнь, а душа по-прежнему нуждается в нежности, позволяющей чувствовать себя не только женой и матерью.

Малозаметна грань, что отделяет любовь от влюбленности, но порой достаточно случайного взгляда, неожиданного жеста, теплого слова, чтобы ощутить то, что в силу возраста и семейного статуса казалось навсегда утраченным. Завязавшиеся отношения двух несвободных людей — это не желание обратить время вспять, а попытка вернуть подзабытый вкус к жизни. Рутина подкрадывается незаметно, опомниться не успеваешь, как находишь себя в зеркале постаревшим и погрустневшим. Вроде и личное счастье есть, и жизнь устроена, но отчего-то все равно расползается в душе пустота. Она делает возможным то, что прежде казалось недопустимым. Она нашептывает в уши Алеку и Лоре, что им нельзя бросать обретенное. Еженедельное преодоление стыда оправдывается возможностью вновь купаться в лагуне взаимных чувств. Все это не ради планов на будущее, а для настоящего, в котором так неожиданно замерцала робкая надежда на счастье.

Как и подобает джентльмену, Дэвид Лин оказался заботливым сопровождающим Алека и Лоры. Прогулка по краю пропасти, чреватая разоблачением, преисполнена сдержанной и грустной романтики. По встревоженным глазам двух влюбленных, взволнованным словам и многозначительному молчанию можно понять, насколько же непросто дается им следование голосу своих чувств. Будь отношения более просты и банальны — «Короткая встреча» не имела бы и половины своего шарма. Напротив, Лин бережно пестует духовное начало в своих героях. Если проследить «хронологию любви», то можно заметить, как тонко и искусно режиссер раскрывает их отношения. Случайные встречи, поход в кинотеатр, ужин в кафе, пешие прогулки — Лину важно показать, как постепенно сливаются их души. Чувства углубляются, словно деревья, они незаметно прирастают корнями, тесно сплетаясь в замысловатый узор. А порвать с тем, кто стал уже неотъемлемой частью твоей души — невозможно. И бесконечные внутренние увещевания в духе «так надо» не способны успокоить тоскующее сердце.

Мучительно осознание того, как хрупкая любовь несочетаема с привычным бытом. Лин неоднократно сопоставляет пресную прозаичность семейной жизни Лоры с трепетом новых зарождающихся чувств. Вечно погруженный в кроссворд муж нелепо смотрится в сравнении с обаятельным и чутким Алеком, что не только выгодно выделяет последнего, но и заставляет Лору отчаянно корить судьбу за превращение некогда дорогого ей мужчины в равнодушного соседа. Складывается ощущение, будто счастье непременно должно подаваться дозированно, чтобы не дать ему превратиться в обыденность. Но, возможно, трогательной любви и надо «жить» где-то на перроне, а не в поскучневшей спальне. Магия запретного чувства как раз и сильна в своей алогичной самодостаточности, иногда усложняющей полноценное воссоединение до невозможности. Именно она помогает сохранить радость, нарастающую от встречи к встрече. Такое испытание жестоко для хрупкого, настрадавшегося сердца, но когда потекут долгие, унылые и отвратительно однообразные вечера, оно будет вспоминаться со светлой печалью. Как драгоценное сокровище, хранимое глубоко внутри.

Впечатление от фильма сравнимо с прослушиванием симфонического оркестра. Музыкой Сергея Рахманинова можно наслаждаться бесконечно, подмечая все новые детали в его втором концерте. Так и с «Короткой встречей». Тема обретения и разлуки, чаемого, но несбывшегося счастья по духу роднит ее с более поздними «Тремя тополями на Плющихе», «Любовным настроением», «Интерлюдией» и «Мостами округа Мэдисон». Но и рядом с этими прекрасными картинами лента Дэвида Лина сохраняет уникальность. Все дело в британской педантичности, которая нередко упоминается с сарказмом, но здесь придает особенную атмосферу, казалось бы, обычному сюжету. Тяжело объяснить кому-то, что ты не видишь будущего у отношений, и в то же время не можешь от них отказаться. В пустоту сильная и преданная любовь не исчезает — эта мысль нежным шелком опоясывает грустную картину. Обретя друг друга, Алек и Лора изменились. В какой-то степени стали более несчастными, да. Но прелесть их душевного соития не в надрывном сожалении о несбывшихся надеждах, а в пьянящем ощущении струящейся жизни, возвратившемся спустя годы забвения. И вот оно-то теперь останется в сердце навсегда, подобным приятным воспоминаниям, неподвластным разрушительному воздействию времени, и вечно юным, как первая в жизни любовь.

Парадоксально, но «Короткая встреча» Дэвида Линна по пьесе Ноэля Коварда воспринимается куда более русской нежели «Доктор Живаго» режиссуры того же Линна по роману Бориса Пастернака. В «Короткой встрече» удивительнейшим образом запечатлен неподдельный дух русской классики — её квинтэссенция, взрывоопасный сгусток. Это «Бедные люди» Достоевского. Это Толстой. Чехов. Карамзин. Островский. Вся русская сентиментальность длинною в скромные 86 минут. Сентиментальность, где персонажи — не люди, а крепостные; и единственная по-настоящему неприступная крепостная стена — в их голове. Не просто невозможность счастья, а патологическое отторжение счастья как чего-то грязного, опасного, непристойного, заразного, вредного, смертельного и постыдного. Сентиментальность, где чувства — это раковая опухоль, и чем раньше операция — тем больше шансов на выздоровление. Где страдать — это обязанность, принимаемая как должное, рутинное положение вещей. Благая комфортная обязанность, ведь страдания — постоянно рядом, и в отличие от мимолетного чужеродного предательского счастья, на них всегда можно положиться.

Хотелось бы особо отметить две сцены с главной героиней ближе к концу ленты, предположительно, ставшие объектом бездумного фанатизма со стороны Михаила Калатозова и Сергея Урусевского, что в дальнейшем вылилось в съемки кино-аттракциона «Летят журавли». В первой сцене героиня в слезах бежит под дождём по улице — камера, ранее спокойная и академичная, молниеносно летит за ней, и буквально «встаёт колом», когда Селия Джонсон вдруг останавливается. Во второй, ещё более мощной сцене, уже на вокзале, камера неподвижно снимает Джонсон в фас, а затем начинает наклоняться градусов на 15—20. Мир героини пошатнулся. Он рушится. Земля уходит из-под ног. Она срывается с места и мчится на перрон. Всё ещё наклонная камера фиксирует её обезумевшее, от страха и отчаяния, лицо в упор — затем экспрессия вновь стихает, музыка Рахманинова ослабевает, камера возвращается в скованное горизонтально-академическое положение. Все эти приемы двенадцатью годами позднее, в 1957, мы увидим в «Летят журавли». Но Калатозов и Урусевский не поняли сути. Они скопировали внешние признаки, но машинально и бессердечно, антихудожественно. В картине Линна вышеописанные операторские решения — это самая что ни есть тектоника — осмысленное визуальное воплощение внутренней конструкции — вибраций души персонажей. Тектоника — это внутренняя суть, отображенная внешними средствами. Это симптомы. Возможно, именно тектоника делает кинематограф искусством. И там, где камера Роберта Краскера под руководством Линна творит искусство, камера Урусевского под руководством Калатозова показывает цирковые трюки. Я не зря упоминал «Третий человек» в своей рецензии на «Летят журавли» — именно Роберт Краскер работал над тем выдающимся фильмом Кэрола Рида, как и над его предыдущей картиной «Выбывший из игры», где тектоническая экспрессивная съемка так же присутствует и так же прекрасна. To add insult to injury (не знаю русского эквивалента), в «Летят журавли» Урусевский бил наотмашь ударными сценами практически весь фильм, в то время как в «Короткой встрече» подобные эмоциональные всплески встречаются лишь дважды. И всё потому что Краскер и Линн понимают — самый страшный гром приходит из затишья, а постоянное громыхание — это всего лишь шум.

Рекомендуемые схожие картины: «Место преступления» Тешине, «Ключ» Рид, «Ледяное сердце» Соте, «Вечное возвращение» Кокто.

10 из 10