Высотка

Помню интервью, которое давал дизайнер работавший над клипом для Pink Floyd на песню «Welcome to the machine». Разговор зашел о моменте в клипе где на геометрические структуры нахлынула красная волна. — Что это значит? — Я не знаю, мне просто показалось это сильным образом.

Есть такое понятие — синдром поиска глубинного смысла. К нему, в качестве изобразительного средства экрана часто прибегает Линч. Странные, внезапные, провокационные — язык образов Линч мастерски использует для подогрева интереса. Но в «Высотке» Бен Уитли работает с одним большим образом. И для этой метафоры излишние моменты работают в минус. Два года спустя Даррен Аронофски скажет: «смотри как надо!», и выпустит «мама!». Этот фильм, избавленный от ненужной шелухи, работает на главную идею гораздо лучше. «Высотка» слишком нагромоздила этажей, замусорилась в коридорах, и в итоге потерялась.

Фильм переносит нас в хипстерские 70е, но эта временная эпоха практически не несет никакой величины: в картине идет фокус на человека и его пороки, остающиеся вне времени.

На протяжении полутора часов мы наблюдаем, как люди, разделившись на условно два слоя общества, постепенно падают в свое первоначало и полностью отдаются животным инстинктам.

Мысль об утопии беспроблемного «высшего класса», где солнце всегда светит ярче, чем на нижних этажах, также же иллюзорна, как и то, что отключив людям электричество, оставив их без источников питания и дав зеленый свет на революцию, останутся хоть какие-либо шансы на невпадение в крайности и сохранение человеческого обличья.

Скажи человеку, что его никто не видит, и он начнет делать то, что не принято в обществе. Но скажи также человеку, что абсолютно все люди также временно ослепли, потеряв внутренние радары и «источник света» (все здание «Высотки» аллегорично было обесточено на протяжение всей картины), и настанет настоящая вакханалия.

Феномен Содом и Гоморры: люди сами позволили открыться дверям этого вулканического ада.

«Чтобы качественно отмыться, нужно перед этим, как минимум, хорошенько изваляться в грязи».

Но всему есть своя грань и свои пределы: весьма удивительно, что в конце картины мы видим всеобщую усталость и сытость от ухождения в свои нравственные и моральные пороки, и долгожданный рассвет, а не падение здания и массовые слезы раскаяния.

Всеобнуляющего финального вулканического пепла не наблюдалось, ожидаемой эволюции офисного нерешительного клерка, падкого на слабых одиноких чужих женщин, в настоящего мужчину и защитника общества тоже, съеденную лошадь очень жаль.

4 из 10

4, безусловно, за фотографичную картинку с геометричными ракурсами и приятной глазу визуала колористике.

Сорок этажей, тысяча квартир, две тысячи представителей вида homo sapiens. Внешне классово однородный человеческий муравейник, заботливо продуманный архитектором Ройалом по принципу «все включено», круизный лайнер с двумя бассейнами, парковкой под окнами и винным магазином на десятом, ожившая мечта диванной армии белых воротничков, призванная дать им все, чего они хотели — и непременно даст. Причем то, чего все они, клерки, адвокаты и прочие квалифицированные специалисты, краса и опора социалистической демократии, хотели на самом деле.

Судьба экранизации романа Джеймса Балларда складывалось тяжело. Приобретая права на нашумевшую книгу, продюсер Джереми Томас едва ли догадывался, что будущий исполнитель главной роли еще не родился на свет. Летели года, менялись потенциальные режиссеры, писатель из категории дерзких современных авторов перекочевал в полузабытые покойные классики, и проект все более и более казался нереализуемым — о чем и подозревал всякий, нашедший время почитать Баллардову книгу каменных джунглей, слишком многослойную, слишком детальную и в то же время слишком безумную, чтобы влезть в экранные два часа, не потеряв всего, что делало ее столь впечатляющей.

Если классический роман Голдинга «Повелитель мух» был ответом на популярную книжку о том, как послушные мальчики успешно выжили на необитаемом острове, и слоганом шедевра нобелиата могло бы быть «Как дети на самом деле вели бы себя на необитаемом острове», то Баллард отвечал уже Голдингу: взрослые еще хуже, им и остров не нужен. Кажущееся безумным и фантасмагорическим снаружи превращение типовых яппи в охотников-собирателей внутри романа-здания было последовательным, непротиворечивым и естественным, и оставалось только догадываться, сколько в романе гротескной сатиры на капиталистический строй, плавно переходящий в первобытнообщинный, а сколько — исследования подлинной дикости, тщательно скрывающейся под галстуком и вызубренным сызмальства этикетом и отчаянно мечтающей о хронотопе, который позволит ей выбраться наружу. Ради цельности экранизация вполне могла допустить крен в ту или иную сторону — поле для трактовок было бескрайним, как вид из пентхауса: хочешь — уходи в социальную сатиру, хочешь — во фрейдовскую психотрагедию, хочешь — в эсхатологическую драму о падении цивилизации, хочешь — вообще в притчу о низвержении Демиурга и восхождении Зверя. Но только не все сразу: на этом лифте ограничение по массе, трос не выдержит. Как говорили в рекламе сока: деточка, ты же лопнешь.

А ты налей и отойди.

Основной сюжет и характерное для романа Балларда брезгливое отношение к человеческому роду Уитли худо-бедно на экран перенес, выделив красавчика Хиддлстона, которому и грязь на лице прекрасно идет, а вот с подтекстами и символизмами начались проблемы. Райский сад на крыше и творец в белых одеждах — на большее фантазии автора не хватает. Эстетскими ракурсами и многозначительными статическими кадрами режиссер пытается замаскировать собственное непонимание первоисточника, но его с головой выдают два колоссальных недосмотра, которые, будь он посмекалистее, следовало бы заретушировать по максимуму.

Во-первых, наблюдая за тремя персонажами — архитектором Ройялом с вершины, доктором Лэйнгом с 25-го и гонзо-документалистом Уайлдером со второго — про все остальные этажи Уитли забывает. Задумка Балларда учитывала чрезмерную концентрацию человеческих особей на кубический метр объема и почти невыносимое давление этой биомассы на каждого отдельного индивида, что и приводит к взрыву — но в фильме все это сводится к одному монологу. Толпа, которую более умный постановщик сделал бы четвертым главным героем, тысячеголовая и тысячерукая, перетекающая из мирного существования к полной дикости и войне всех против всех — вся эта толпа куда-то подевалась. Были сцены, где она вроде как присутствовала — да только эти моменты в фильме из худших, ибо никакой силы и угрозы в ней не было: массовка — она и есть массовка. А без этого совершенно непонятно, как дикость стала нормой, и неподготовленный зритель просто повторит за таксистом: «Были же люди как люди и вдруг все сразу стали кретины». И правда — вдруг.

Во-вторых, режиссер совершенно не чувствует того дикого, примитивного инстинкта, сидящего внутри таких цивилизованных на вид людей и послужившего второй движущей силой перемен внутри здания. Он не смакует насилия, не наслаждается победой — пусть абсурдной для стороннего наблюдателя, но единственно важной для племени, не ощущает упоения в бою, которое так далось Финчеру в «Бойцовском клубе». Он просто не понимает, чем краденый коньяк вкусней честно купленного, а взятый у врага с боем — вкусней краденого, намного вкусней. Кажется, Уитли просто страшно сказать в политкорректную эру, что чужая самка слаще своей, а если пытается сопротивляться — вдвойне; утверждение спорное, но не внутри «Высотки», где все упоенно изменяют и насилуют. В итоге вместо злодейской удали и азарта дикого охотника ощущается тоска и отвращение; как следствие, сыгранный Люком Эвансом Уайлдер теряет все свои гротескные черты, кроме значащей фамилии, и превращается в заурядного резонера и правдоискателя, пародию на Майкла Мура, задалбывающего больших людей неудобными вопросами про небоскребы на камеру и считающего себя большим кинематографистом. А без третьего смыслонесущего персонажа конструкция обваливается и весь гностический символизм оказывается односторонним и на фиг не нужным.

О мелочах вроде игнорирования напрашивающегося единства места и говорить не приходится. В общем-то, если кто и получился убедительней других, то порядком кастрированный по сравнению с книгой архитектор Ройал Джереми Айронса — боюсь, потому, что в некотором смысле продублировал судьбу постановщика: вроде все сделал правильно, как полагается, а не учел человеческий фактор, и в итоге результат получился далек от ожиданий — которые для столь затянутого проекта не могли не быть завышенными. При всех визуальных достоинствах «Высотка» получилась слишком поверхностной, банальной и приглаженной, слишком рассчетливой — что для фильма по столь нестандартной книге звучит сродни приговору. Увы, как говорил Толстой об Андрееве, он пугает, а мне не страшно. Чуть-чуть противно, немного странно и довольно скучно — но никак не страшно.

Видимо, некоторым высоткам лучше было бы так и остаться недостроями и заброшками.

Врач Роберт Лэинг переезжает в экспериментальную многоэтажку, разработанную архитектором Роялом и подразумевающую полный комфорт для её жителей с наличием всего необходимого, от магазина до бассейна. Как совсем скоро Роберт понимает, проект Рояла оказался сыроват, и не всё в доме работает как часы. Например, забивается мусоропровод, бывают перебои с водой и постоянно отрубается электричество. Остальные тут живут подольше Лэинга и уже давно друг на друга (да и на архитектора) обозлились и готовы устроить «бой подушками».

Несмотря на то, что после просмотра натурально испытываешь взрыв мозга, я не удивлён, что «Высотку» Бена Уитли большинство записало в факап. Сам по себе Уитли толковый режиссёр. Кино полно слюновыделительных технических решений касательно монтажа и операторской работы, да и саундтреком подобрана топовая коллекция музла (неожиданный кавер Бет Гиббонс на АББУ). Но через наполнение картины продраться значительнее сложнее, чем через ту же «мать!» Аронофски, хотя они и очень похожи. Книгу Джеймса Балларда я в глаза не видел, и скорее всего автор ей не слишком забился следовать, учитывая, что и так кино было в разработке 40 лет. Вышла она, что интересно, в то время, когда на экраны выпустили другой шокер про высотку, канадский эрото-зомби-хоррор «Судороги».

У Уитли никаких подбросов извне не наличествует. Он рисует с виду утопическую картину ретро-футуризма (типа альтернативные 70-е, как у Косматоса-младшего 80-е) в одной гигантской декорации, готовую вот-вот провалиться в яму антиутопии, что она чуть ли не с места в карьер и совершает где-то через полчаса. И с этого момента, чем дальше, тем абстрактнее всё происходящее становится. По ходу беспрерывных мятежей на этажах видится у автора и обличение общества потребления, и засоряющий окружающую среду технический прогресс, и иерархическая классовая борьба, даже виднеются аллюзии на ветхозаветное прошлое. «Повелитель мух» напополам с «Кояанискатси» и толикой «Американского психопата». А люди в этих декорациях эдакие статисты, мотающиеся из одной чудно?й сцены в другую. То есть, прослеживается, конечно, месседж, что утрата привычного комфорта срывает с добропорядочных граждан маски, опуская их в пещерный палеолит, откуда уже возможно построится новое, более светлое будущее. И вообще, за прогрессом всегда следует регресс, далее повторить. Но символизм Уитли заманчиво бьёт из каждой сцены, а слепить его во что-то цельное получается с грехом пополам. Не зря, наверное, к финалу пускают и речь Маргарет Тэтчер. Уитли там замешивает и что-то личное британское, касающееся социально-исторических проблем и оскала капитализма. Эксперты, да оценят. Мне так скорее понравилось, нежели иначе.

6 из 10