Женщина-демон

Глубокая мрачная нора посреди тростникового поля таит в себе первобытную тьму, она пугает и манит, окутывая это странное, мгновенно оживающее под порывами ветра пространство покровом жутковатой тайны. Здесь предсмертные хрипы заплутавшего путника заглушаются стонами сладострастных наслаждений, а недолгий смех беззаботных любовников тонет в воплях ужаса и отчаяния дерзнувших затеять самонадеянную игру с силами, неподвластными человеческой воле… Но лишь шум колышущейся травы, словно эхо, вторит им.

Кайдан «Онибаба» появился в фильмографии классика японского кино Канэто Синдо достаточно неожиданно. Будучи первым режиссером, поднявшим в кинематографе тему последствий атомной бомбардировки, Синдо еще долгое время находился под гипнотическим влиянием морока страшных последствий этой трагедии, с голодными, нищими послевоенными годами и тяжким, рутинным трудом простого народа. В своей известной картине «Голый остров» он воспевает жизнестойкость и достоинство «маленького» человека, видя в нем надежду на возрождение поставленной на колени нации. И вот новый фильм, снятый по мотивам старинной буддисткой притчи о маске демона, приросшей к лицу женщины, задумавшей преградить своей невестке дорогу в храм, казалось бы, делает решительный шаг в сторону от уже привычной режиссеру тематики. Ну а по существу лишь вплетает вопросы современной жизни в вечную символику мифа, придавая им экзистенциальный характер и поднимая тем самым на новый уровень осмысления.

Непривычные для режиссерского стиля сарказм и горечь, как бы выкликанные на свободу неограниченными возможностями притчевого иносказания, ощущаются уже с первых кадров картины. В этом своеобразном макете мироздания — небольшом тростниковом островке, окруженном бессмысленной и разрушительной борьбой кланов, все предельно оголено в своем примитивном и низменном существовании без морали, жалости и любви. Формульный для фольклора образ двух мстящих своим обидчикам женщин расширен режиссером до символики нищего, доведенного до предела человечности народа, ради выживания готового, подобно хищным и жадным стервятникам, с хладнокровием и жестокостью добивать свою обессилевшую добычу. В этом вывернутом наизнанку мире достоинство честного и тяжелого труда трансформировано в животный инстинкт самосохранения, а место храма концептуально заменено безлюбой и примитивной похотью. Но даже такая мрачная картина человеческого падения еще не перечеркивает надежду на будущее. Ведь все, что вызвано безумием войны и нуждами плоти, будучи инстинктуальным по своему существу, не противоречит вечным законам бытия и, по мысли автора, еще может быть прощено и оправдано той всепобеждающей витальностью, которая положена в основание его вселенной.

Однако вопрос определения той черты, когда естественная жажда жизни оборачивается звериным оскалом, а лицо постепенно превращается в дьявольскую личину, с самого начала картины звучит настойчивым закадровым лейтмотивом, с каждым витком действия набирая свою силу. Один из героев фильма Синдо «Мама» как-то предположил, что человек, создавший атомное оружие, должен был возомнить себя Богом. Эта важная для режиссера тема гордынного самомнения, ведущего человечество к гибели, в полной мере воплощена в образе «демонической женщины». Подобно ненасытной пушкинской старухе, пожелавшей абсолютной власти над мирозданием, героиня фильма, движимая страхом и завистью, затевает опасную игру со смертью и роком. Она ханжески манипулирует сакральными понятиями греха, запрета, наказания, а затем, как бы бросая вызов высшим силам и одновременно не веря в них, надевает жуткую маску демона, содранную с убитого ею красавца-самурая. Значимый для режиссера мотив исковерканной и погубленной людским тщеславием красоты, соединившейся со злом, символически воплощен в «пришедшей» с войны и извлеченной затем из адской ямы маске. И как бы вобрав в себя весь ужас мира, это демоническое начало поселяется в человеке, поглощая и извращая его природу. Интересно, что подобная тема потери самоидентичности под влиянием личины, поднимается двумя годами позже в фильме Тэсигахары «Чужое лицо» и по сути сводится все к той же проблеме двойничества доктора Джекила и мистера Хайда, где тьма и ужас, гнездящиеся в сердце человека, получая магическое или научное самобытие, постепенно пожирают своего хозяина. Недаром Синдо метафорически связывал обезображивающий эффект маски с последствиями атомной катастрофы, ведь желание узурпировать божественную свободу исконно имеет сатанинское происхождение.

Образ человека как носителя хоррора, как само его воплощение, подкреплен на уровне визуального ряда картины совершенно особой стилистикой и колоритом, названными однажды «черной поэзией». Гнетущее и одновременно завораживающее ощущение тайны, атмосфера живого, невидимого присутствия чего-то иррационального и жуткого эффектно диссонирует здесь с глубоким, размеренным дыханием вечной и всепобеждающей жизни. Мастерски воссозданное круговое движение бытия, переданное в непрестанном шелесте высокой травы, в характерной для авторского почерка своеобразной мантричности, повторяемости событий, символизирует неизбежную встроенность личности в подчиняющий себе и не подвластный ее воле общий для всего сущего природный ритм. В таком взгляде на мир видна грустная усмешка человека, прошедшего через многое в своей жизни. Но это также и выстраданный опыт веры и знания — то, что действует, проникает, убеждает и вселяет надежду…

Исполненная в классической стилистике кайдан, мрачная история любви и грусти Канэто Синдо с первых минут заставляет зрителя попасть в особый мир. Мир ресурсов, которые, к сожалению, ограничены. Ресурсов, за которые люди готовы убивать друг друга. Тут не будет ужасных монстров или раздирающих создание демонов — только голод и безысходность. Именно из-за отсутствия ресурсов и происходят в этом фильме все преступления.

Минимализм пространства Синдо, включающий в себя дом и небольшой участок поля, кажется не менее страшным, чем клаустрофобия закрытых помещений Полански. Если в реальности Романа, всегда есть «спасительное окно», отдушина, то у Синдо «беги-не беги» все равно нигде не спрячешься.

Две главные героини вынуждены жить совместной жизнью. Не являясь родными, они утратили единственную связь — общего мужчину — любимого обеими сына и мужа. У обеих отчаяние. Одну оно толкает в объятия проходимца, а другую на странную интригу, которая приводит к очень плохим последствиям. Все же, живые не должны выдавать себя за призраков.

Однако, этот минимализм не представляется мне особо интересным. Конечно, в вопросах изображения страстного романа Синдо очень точен, то ли повторяя Ингмара Бергмана, то ли предвосхищая дилогию о страсти Нагиса Осима. Но сам по себе визуальный ряд, скорее раздражает меня излишним сгущением красок, нежели восхищает. К тому же, Синдо по-настоящему начинает увлекать нас сюжетом, минут за двадцать до конца фильма, заняв все предыдущее время фиксацией простых будней и некоторых смертоубийственных реалий. Да и тема маски, приросшей к лицу человека далеко не нова в современном искусстве.

Так что, могу уверенно отметить, что при достаточно нейтральном отношении к этой картине на уровне разума. Синдо, эмоционально эта картина меня немного раздражает. Сгущение темных красок, безысходность и вполне тривиальная история, мораль которой также проста, как и многие басни Ивана Крылова, меня не радует. И даже тот факт, что тут Синдо все же, действительно, предвосхитил Нагиса Осима, ничего не решает.

«Женщина-демон» — это фестивальное кино, незамысловатая многозначительность которого позволяет писать много слов, размышлять, философствовать, да еще и на непонятный японский фольклор все свести в случае непонимания. Но, в оценке я склонен доверять свои эмоциям и наитию

4 из 10

Классик японского кино, режиссер Канэто Синдо — творческий последователь мастодонтов японского кинематографа Кэндзи Мидзогути и Ясудзиро Одзу, взявший многое от своих непосредственных предшественников — от виртуозного владения формой до последовательно актуальных и живых тем и идей. Но Синдо не был простым эпигоном, он смог выработать свой собственный режиссерский почерк и на равных войти в пантеон великих. Мастистым киноманам Синдо в первую очередь известен по вышедшей в 1960 году драме «Голый остров», которая проникнута поэзией деревенской жизни и признана шедевром мирового кино, широкая же публика, скорее всего, знакома с Синдо как с автором сценария «Истории Хатико».

Фильм «Женщина-демон», вышедший в 1964 году ознаменовал переход Синдо от социальных драм, выполненных в стилистике, близкой к неореализму и документального кино к специфическому японскому жанру «страшных сказок» — кайдану. Канэто Синдо поработал с этим жанром лишь дважды, но так, что навсегда вписал себя в его историю, сняв, возможно, лучшие его представители. Здесь стоит сделать небольшое отступление и сказать, что кайдан, как жанровую единицу в кино можно трактовать так, как многие киноведы и кинокритики трактуют нуары и вестерны — то есть, как наборы определенных стилевых, сюжетных и сеттинговых стереотипов, из которых режиссер может сделать в итоге все, что угодно — от высокой трагедии до разухабистого боевика. Канэто Синдо делал свои кайданы как психологические драмы с примесью социальной критики и некоторыми элементами триллера и фильма ужасов.

В «Женщине-демоне» повествуется о матери ушедшего на войну воина, которого зовут Кити и его жене, которые, чтобы прокормиться вынуждены заниматься разбоем и убивать в высоких камышовых зарослях заплутавших путников. Однажды они встречают сослуживца ушедшего сына по имени Хати, который говорит, что Кити погиб на войне. Вскоре после этого Хати, оставшийся жить неподалеку начинает оказывать знаки внимания вдове, которая втайне от свекрови отвечает на них — с сильным мужчиной у нее гораздо больше шансов находить пропитание, чем со старухой. Мать Кити же проникается ядовитым подозрением к своей невестке, она боится, что та уйдет от нее, бросит одну.

Этот клубок взаимоотношений показан Синдо с психологической достоверностью в жесткой реалистичной манере, не лишенной, впрочем, поэтичности, которая достигается за счет выверенной компоновки натурных кадров — камышовые заросли в разное время суток, в разную погоду метафорично дополняют состояние героев, подчеркивают драматургию.

Мать погибшего воина решает напугать невестку, которая по ночам бегает в хижину Хати — она наряжается в одеяние демона, надевает страшную маску, снятую с убитого в зарослях самурая и не дает пройти девушке, которая и без того до ужаса боится темноты.

С момента появления того самого самурая с маской в до того реалистичное повествование добавляется мистика — история приобретает зловещий оттенок, а центральная идея о жадности и жестокости человека по отношению к своему ближнему вырастает со всей своей силой так, что буквально гипнотизирует зрителя, не давая оторваться от экрана.

Социальное начало, которое присутствует во всех фильмах Синдо здесь также представлено — фильм при желании можно трактовать, как аллегорию о жизни нищих, о притеснении одного человека другим. В этом фильм перекликается с другим знаменитым кайданом — «Сказками туманной луны после дождя» Кэндзи Мидзогути, вышедшими за 11 лет до фильма Синдо в 1953 году. Но если фильм Мидзогути поэтичен, светел по настрою, то «Женщина-демон» — это злое, жесткое высказывание, выполненное очень экспрессивно и даже безжалостно по отношению к зрителю.

Визуально фильм без преувеличения шикарен. Павильонные сцены могут похвастаться практически гениальной работой со светом, а натурные, как уже говорилось выше — идеальной компоновкой кадра. Черно-белое изображение стильно и изысканно. Стоит отметить также отточенные движения камеры, выражающие эмоциональные состояния героев и экспрессивный монтаж. Канэто Синдо проявляет себя здесь как визионер с большой буквы. Исключительной работой с формой «Женщина-демон» может напомнить другой фильм 1964 года — «Квайдан: повествование о загадочном и ужасном» режиссера Масаки Кобаяси, выполненный, правда, уже в цвете.

Такими же формалистическими качествами может похвастаться и второй кайдан Канэто Синдо, вышедший спустя четыре года после «Женщины-демона» — в 1968 году. Это знаменитые «Черные кошки в бамбуковых зарослях», не менее титулованный фильм, чем «Женщина-демон», а по мнению многих даже лучший, чем она.

Канэто Синдо снял «Женщину-демона», используя фольклорный жанр, как площадку для своих высказываний и идей, чем он и выделил — наряду с редким формалистическим мастерством — фильм из массы крепких середнячков — квайданов 50—60-х годов, таких, как, например, фильмы Ёсихиро Исикавы или Нобуо Накагавы.

«Женщина-демон» — это редкой красоты произведение искусства, цельное по форме и высказыванию, яркое, экспрессивное и безумно стильное.

Я не демон! Я человек!..

Но кто теперь разберет…

Сказки о злых духах, живущих на земле, перестали быть страшилками на ночь. Гнетущее темноты вокруг, только темнота внутри. Единственное зло, безнаказанно бродящее по свету — это человек, вместилище страстей и демонов и прочей дряни.

Война — это время, когда законов не существует. Все стирается под натиском сильнейшего, что есть в человеке — выжить любой ценой. И сравниться с подобным может лишь огонь, горящий у людей между ног.

В зарослях тростника, дикой и малолюдной местности, живут, а точнее пытаются выжить две женщины — свекровь и невестка. Давно бы с голоду померли, если бы не промышляли вполне безнаказанным в военное время делом — убийством заплутавших или бежавших с поля боя самураев, снимая с них все обмундирование и после обменивая его на еду и одежду. И все шло хорошо, если бы с войны не вернулся Хачи — сосед двух женщин, увы, что не сын и не муж.

И вот, когда голод, сосущий под ложечкой, утолен, тело, набравшись сил ото сна и пищи, требует иных удовлетворений, мужчина и женщина, как велит сама природа, занимаются друг другом, а кто-то оказывается не у дел.

Завладев страшной маской, снятой с собственноручно убиенного самурая, свекровь, переодевшись демоном — злым роком для грешников — пытается вернуть молодую женщину обратно. Но она еще не знает насколько плоть сильнее душевных страхов и мук совести. Ее не остановить. И жалкая старуха сама попадает в «чертову» ловушку.

Снятый в далеком 1964 году, фильм Канэто Синдо способен держать в напряжении от и до не хуже, а в некоторых случаях (что более вероятно) и лучше большинства современных мистико-психологических картин, если учесть то, что ничего потусторонне ужасного в фильме не происходит, нам просто в очередной раз показывают истинное человеческое лицо. Но эта музыка, хватающая за руки с первых кадров, и засасывающая в глубокую нору, темную и древнюю, нору инстинктов, мерное покачивание тростника в лунную душную ночь, открытая и пронзительно-точная игра актеров — все это отбивает в голове некую параноидальную дробь — сейчас что-то обязательно произойдет… Это шедевр, который я советовала бы смотреть ночью. Он вполне способен напугать.