Дорога

Женщина у романтика и настоящего джентльмена Феллини всегда была краеугольным камнем повествования. Заметить это можно было ещё с дебютного «Огни варьете». При чём не просто женщина, а женщина провинциальная и обязательно угнетаемая патриархальным обществом. Впрочем, время было такое (оправдания чему, конечно, нет).

Тут можно заметить, как постановщик борется со стереотипами (что в середине 50-х было достаточно постреволюционно), доказывая, что даже простушка родом из побережной хижины, может быть самой настоящей личностью. И противопоставляется ей самый настоящий мужлан в образе которого играет Энтони Куинн, являющийся ну до жути комичным собирательным образом всей мужской части планеты. Герой Куинна неистово пьёт, играет мускулами, спит с дамами легкого поведения и не думает о звёздах на небе.

Собственно, сам актёр достаточно плотно вошёл в образ, хотя обычно критики и зрители обращают внимание на чудовищно выразительные глазки Джульетты Мазины. Но автор данного текста не нашёл ничего более весомого в игре актрисы, кроме некоторых, по-чаплински простецких гримас, которые хоть и достаточно милы, но к середине фильма уже утомляют.

Вообще, как и большинство последователей Новой французской волны, Феллини тяготеет к сюжетам простым, но композиционно достаточно эстетичным. За последним большой плюс, но вот что за тем хотел сказать автор становится не всегда понятно. Можно ссылаться на то, что мол, «думайте сами, на то это и искусство», но тогда «Дорога» превращается в достаточно посредственную притчу о том, как важна та самая женщина и что даже у отпетого забулдыги-силача может быть сердце, которое не так то сложно и ранить.

7 из 10

Если в комнату, в которой никого нет, в которой стоит только стол, на котором стоит колокольчик, войдет человек и будет вынужден находиться в ней длительное время — то он обязательно позвонит в колокольчик. Доказано экспериментально. Почти доказано, потому что найдутся десяток-другой процентов, которые не позвонят. Что их остановит?

Феллини в фильме «Дорога» бьется над тем, чтобы пробиться в душу того, у кого эта душа не видна, чтобы узнать, что в её темноте, чтобы внести в неё хоть толику света.

…

Как заглянуть в душу другого человека? Чем измерить его чувства? А точно пи он чувствует? Что он чувствует?

Маска лица — что за ней? А если это побитый жизнью, обросший мужик без возраста? Что за его угрюмой молчащей оболочкой? Что шевелится в нем? И точно пи шевелится? Что в нем происходит через 30—40-50 лет после детства?

Лицо ребенка, лицо девушки — они так человечны. Может быть потому, что на них «написана» человечность? Может быть потому, что мы так легко читаем эмоции на этих нежных, подвижных, бесхитростных лицах? Может быть мы любим их, каждое их мгновение потому, что видим отсвет чувств на их лице, которые меняются после каждого нашего слова или даже взгляда, обращенного к ним?

Как вычислить, что чувствует другой, если его лицо — неподвижная маска и лишь очень ненадолго он способен поменять её на 3 или 4 других, столь же бессмысленных внешне, — на маски пьяного смеха, похотливой ухмылки, злобного оскала или заискивающего «смирения»? Как узнать — есть ли «глубокие», «сложные», «человеческие» чувства за этими его масками? По его делам? Домыслить-сочинить за него?

…

Стоит колокольчик — человек позвонил. Увидел за решеткой серебряные украшения, когда вокруг никого — попытался дотянуться, чтобы украсть. Встретил в забегаловке доступную бабу — увез её в безлюдное место. Стал жертвой публичного издевательства — бросился на обидчика с ножом.

Купил за 10000 лир девочку — заставляешь её отрабатывать деньги; она приболела — ухаживаешь и кормишь 10 дней кряду; стала в тягость, ей полегчало и появилась возможность освободиться от балласта — бросил; увидел трубу, которая тебе не нужна — подарил на прощанье.

А до того? Как до того шла его жизнь? Призвали в армию и отправили на войну — воевал и выживал. Вернулся в разоренную страну, наткнулся на бродячих артистов, которые пристроили в цирковое представление с простейшим силовым трюком — стал зарабатывать этим себе на жизнь. Есть деньги — пьешь и ешь до предела, нет денег — хлебаешь из солдатского котелка пустые макароны в разрушенном хлеву.

Что у такого на душе? Где в нем человек? Он пошел в бродячие артисты — позвала душа в дорогу, притянуло внимание зрителей, поманила свобода или просто подвернулся легкий хлеб во времена, когда полстраны голодала?

…

А что канатоходец? Он смехом и шутками глушит боль жизни? Или прячется в них от страха перед смертью, играми с которой он каждый вечер зарабатывает себе деньги? Он пытается расшевелить всех вокруг, чтобы быть не одному, чтобы вокруг было как можно больше человеков? Или добивается внимания, чтобы увеличить социальный капитал?

Он живет мечтой, что кому-то нужен самый последний камешек с дороги, кому-то нужны эти жемчужные плевочки в небе; что, если кто-то не отпускает другого и пусть даже бьет, — значит все-таки по-своему любит? А если не нужен, если игра случая так соположила космические константы, если не отпускает и бьет, потому что уплочено и надо отрабатывать?

…

Тот первый — живой истукан — услышал мелодию, что играла та больная девушка на трубе, и душа проснулась? Он завыл и бросился к черным волнам времени с требованием всё и всех вернуть? Или просто упился и стало очень себя жалко, что вот так не свезло, а теперь и обслуживать его некому?…

Что за маской побитого жизнью лица? Хочется думать одно, а что на самом деле? Где гарантия?

А если он для всех вокруг стал непроницаем из-за постоянной заботы, что снедает его душу? Если каждый день, каждый час он думает о куске хлеба, который никем ему не гарантирован? Если его давит груз безысходности, что никто и никогда ему не придет на помощь, никто и никогда не поддержит; он — одинокий на всем свете — вынужденный думать и о себе, и о той полусумасшедшей, что нужно кормить каждый день…

Если он устал, он очень устал, он уже устал всей своей жизнью, а потому стоит только появится возможности забыться — в пойле, девке или драке — он кидается в это с головой, иначе бы он кинулся с моста или залез в петлю? Ведь так он может думать, так он может искренне верить…

А если он внутри в постоянном ужасе от мира, от людей, которые глупы и готовы лишь ржать и пугаться, которые ничего не понимают — ничего не понимают в нем и его жизни; если он не видит никакого просвета ни в чем и ни в ком, а потому плюнул хоть кому-то что-то говорить? Один — без семьи, без дома, без своего города или деревни — везде и для всех чужой…

Так что за его маской? Как узнать? Спросить? Что он ответит, если он и сам себе ничего не может ответить? А если одна половина его жизни — лишь «реакция на колокольчик», а всю вторую — он прячет от всех свою истерзанную душу? А если его душа просыпается только в одно мгновение из десяти? Становится он меньше человеком или больше? Что для него могут сделать другие? Что он сам может сделать для себя? Зачем ему что-то делать для себя и уж тем более для других? В нищей стране, среди голодных детей, в мире, в который он пришел, ни в чем не виновный…

* * *

Открытое лицо ребенка, девушки. Наивность юного создания, наивность слабого интеллекта. Не защищенность. Жизнь без наращенного панциря…

Она так радовалась миру. Ей так было мало нужно. И ей нужен был весь мир. Она любила весь мир. Каждого. Она умеряла свою любовь с каждым прожитым днем. Она готова была видеть любовь уже во всем, в каждом. Но мир всё равно сумел начать убивать самое-самое дорогое — доброту, надежду и любовь. Так зачем жить в этом мире?

Непостижимая высота помысла, непостижимая человечность…

…

Феллини очень хотел пробиться в душу тех, которые живут так (а живут ли?), как будто души других не в счет, как будто души нет. Чтобы понять. Чтобы разбудить. Спасибо ему за это.

С этой картины началась слава Федерико Феллини и его очаровательной супруги Джульетты Мазины. Трогательная и грустная притча о человеческой природе. «Дорога» — это не просто название, это символ. Символ самой жизни, аллегория судеб главных героев фильма, ищущих себя. Главная героиня Джельсомина — очень добрая и наивная, блаженная дурочка. Её угрюмый и грубый спутник Дзампано насмехается над ней. Но вот парадокс — в нашем жестоком и подлом мире невозможно жить без таких, как Джельсомина. Она искренне пытается пробудить в жестоком силаче хоть, что — то светлое, человеческое. И финал показывает, что это — таки происходит. В каменном сердце пробуждается горе, раскаяние. Запоздалое, но раскаяние. «Дорога» — очень грустная картина, почти трагедия, но в тоже время это один из самых светлых и добрых фильмов, который обязательно нужно увидеть. Да, звучит несколько банально, но иначе не скажешь. Никакими словами не передать свои чувства от этой ленты. Феллини сознательно ушёл от эстетики неореализма в сторону странноватой, вневременной притчи, сделав главными героями странствующих циркачей. Комедия и трагедия в «Дороге» неотделимы друг от друга. Клоунесса Джельсомина — совершенно комическая фигура, но её история глубоко трагична. Я не знаю, как это объяснить и как Феллини добился подобного. Образы героев гипертрофированные, нарочно преувеличенные (в плане их характеров). И при этом они все выглядят куда живее и естественнее, чем персонажи многих «реалистических» драм. Джульетта Мазина — просто чудо! Я могу писать о фильме ещё много восторженных слов, но лучше не буду. Просто скажу: посмотрите «Дорогу». Обязательно посмотрите.

Все для чего-нибудь да нужно. Так герои фильма, Джельсомина и Дзампано сошлись на своем пути вместе. Разные по своей сути люди, они символизировали яркость контрастов между грубостью и нежностью, хрупкостью и мощностью, движением и неподвижностью. Две души, соединенные в дороге, были вынуждены противоречить друг другу и, меж тем, дополнять.

Бродячий артист Дзампано, колесящий по миру со своим номером разрывания цепи грудными мышцами забирает из бедной семьи девушку Джельсомину себе в помощницы. Так кочуя из одного города в другой, они дают одно и то же представление. Для Дзампано — это просто заработок на жизнь, для Джельсомины — это нечто новое, она рада помогать и учиться. Звероподобная, дикая натура Дзампано не знает и не понимает тонкую сущность, всю грацию девушки. Он ее не замечает попросту, живя так, как жил всегда, он представляет собой нечто закостенелое и даже неживое, реагируя только врожденными инстинктами на внешние проявления жизни и совершенно не думая ни о чем, как сам он и заверял. Джельсомина наоборот проникается к Дзампано, от желания уйти от него, бросить, она приходит к тому, что, возможно она ему нужна и что она его и любит. Но зверь есть зверь, его не приручить до конца никогда и ни к каким чувствам не воззвать. И вопросом остается, для чего же, все-таки была нужна Джельсомина для такого человека как Дзампано, чем она послужила для него, смогла ли она пробудить в нем хоть нотки человечности?

Так неужели в этом мире нет места добру, детской наивности, неужели этот мир в полной власти черствых людей? Неужели такой образ Джельсомины — просто недосягаемая воля большинства к жизни, к чему- то доброму? Или такие люди только созданы на потеху тем, кто не может жить, а только выживать?