Альфавиль

Будущее (или завтрашний день). На другой планете земной профессор Носферату создал город Альфавиль, очень похожий на Европу шестидесятых, в котором правит разум, все чувства запрещены, а к проституткам ходят, чтобы признаваться в любви. Земля видит в новом государстве угрозу и посылает туда разведчика Леми Коушена, чтобы он разобрался в ситуации…

Простите, что? Это считается культовым фильмом? Это же трэш, цирк какой-то в модном в те годы жанре шпионского триллера! Зачем оно надо? Попробуем разобраться.

Фильм вышел в 1965 году. Холодная война на пике, а экранами правят агент 007 и его многочисленные подражатели, сформировавшие целый жанр еurospy. Доблестные герои в смокингах, плащах, шляпах и с пистолетами спасают мир от красной угрозы, террористов и прочих врагов человечества. Вот и Годар в стороне не остался — сделал классического «еврошпиона», но стандартный сюжет попкорнового боевика попытался перевести на язык фестивального кино. Так что стрельбы в фильме мало, разговоров много, а атмосфера тягуче-вялая. Фильм вызывает диссонанс: от истории про шпионов ждешь если не ураганного экшена, то закрученной интриги, а здесь нет ни того, ни другого, а то, что есть, смотрится как сквозь вату — даже когда герой хватается за пистолет, не чувствуешь никакого адреналина, никакого переживания. Монотонная отстраненная болтовня задает тон всему фильму. Это было бы неплохо, будь в диалогах хоть что-то интересное — но нет, это просто объяснения устройства Альфавиля, доверху набитые отсылками к Оруэллу и Хаксли. Сюжетные ходы и герои клишированы по максимуму: грубоватый агент, которого в реальном мире убили бы на первом же задании, девушка, в которую он влюбится, злодей, который доказывает свое злодейство как именем, так и демонстративной жестокостью… И все это — злая пародия на СССР, очевидно. Злая и неоригинальная.

Самое обидное, что задумка понятна: Годар пытался снять пародию, какой была бондиана, только в родном артхаусном ключе. Он хотел поиздеваться над штампами жанра, рассаженными Бондом. Только тон выбрал неверный — с таким количеством штампов и плагиата комедия справилась бы лучше, чем нуаровый триллер. Всерьез такую историю рассказать невозможно.

А ведь нуаровые элементы — пожалуй, лучшее, что есть в «Альфавиле». Не в последнюю очередь за счет операторской работы и черно-белой картинки. Мрачные улицы с небоскребами, угрюмые коридоры, заторможенно-восторженные ученые, занимающиеся своими исследованиями… К сожалению, на пародийный сюжет эта эстетика ложится не лучше, чем артхаусный стиль.

«Альфавиль» — фильм спорный, но понять его можно. А культовым он стал исключительно благодаря актуальности для того времени и имени режиссера. В шестидесятые это могло кого-то привлечь, но проверку временем фильм не выдержал.

4 из 10

«Альфавиль» — во многом знаковая картина для творчества Годара, один из ключей к его мировоззрению, суть ее — в противопоставлении поэзии и философии с одной стороны и естествознания — с другой. Снят фильм был в 1965 году, когда в моде были антисцентистские идеи и критика деятельности науки с гуманистических позиций. Годар всегда был последовательным антирационалистом, здесь же его талант обращается против технологической цивилизации во всей своей мощи. Разум Альфа-60, терроризирующий чувства, ставший полицейским для сенсуальной жизни, вооружившись наукой он создал бесперебойно и безошибочно функционирующий мегаполис Альфавиля — прообраз для Годара всей западной цивилизации.

Если искать параллели «Альфавиля» с антиутопиями, то это никак не «1984», где насилие было прежде всего идеологическим, а «Мы» Замятина, где тоже строят гигантскую вычислительную машину — Интеграл, призванную разрешить все проблемы человечества. Если у Хаксли в «Дивном новом мире» науками, узурпировавшими власть над человеком, стали биология и генетика, то у Замятина — это математика и логика, поле чистой деятельности Разума. Именно логической машиной, запрещающей все иррациональное, прежде всего любовь и поэзию, становится Альфа-60 — супермозг из годаровского фильма. Во многом визуально ориентируясь на «Метрополис» и нуары, Годар пытается создать своего рода архетипическую критику технологий, суммируя литературные и кинематографические ее образцы.

В «Альфавиле» много действия, нарратив не так слаб, как обычно у Годара, то есть перед нами — вполне зрительская картина, к тому же награжденная главный призом в Берлине. Почему же тогда она несправедливо остается в тени других лент Годара этих лет? Почему о ней говорят лишь в контексте эволюции европейской антиутопической фантастики, повлиявшей на ту же «Бразилию» Гиллиама или «Бегущего по лезвию» Скотта? Во многом потому, что стильность черно-белого изображения, интерьеров, музыки Мизраки, операторской работы Кутара создали привлекательную оболочку для синефильского поклонения, отвлекая от основной концепции.

Мессидж же ленты — в том, что Разум, сформировавший европейскую цивилизацию в последние двести лет, по сути своей — тиран для чувств и жизни тела, он создает безумный темп жизни, производит бюрократические проволочки, сформировал кровавую бухгалтерию концлагерей, продолжает рождать новые технологии для повседневного террора ума и сердца отдельного человека, но власть его так до сих пор и не поколеблена (вспомним, что на дворе — 65 год, ни экологическое, ни антисцентистское движение еще не имело всеобщего распространения).

Именно эту ситуацию исправляет Годар, идя войной на святая святых Разума — формальную логику, вместе с ней он критикует и позитивизм, и прочие философские оправдания научного произвола. Метафорическая и иррациональная сила поэзии и человеческих чувств никогда не может быть расчислена логическими методами, никогда не может быть стерта из человеческого сердца. Пробуждение чувств в Наташе фон Браун, этой телесной кукле, марионетке Альфа-60 — один из самых прекрасных моментов «Альфавиля». Годар использует здесь монтаж крупных планов, особое освещение, требует от актеров специфической жестикуляции — все для того, чтобы высечь из изображения и закадрового текста искру поэзии, заряд иррационального.

Исходя из «Альфавиля» становится понятно, почему Годар снимает не по правилам: он нарушает законы, каноны кинодраматургии, монтажа, нарратива, актерского существования в кадре, ибо сам пафос его борьбы — против рациональности, просчитанности, структурности. Его художественная форма изоморфна содержанию. И это не только применительно к данному фильму, но и к большинству его картин, просто в «Альфавиле» сама тема обнажает его метод. Экзистенциалисты были одними из первых в мировой философии (после философии жизни), кто предпринял основательную и всесокрушающую критику рационализма и тех социальных условий, которые он создает. По этой причине вполне можно утверждать, что «Альфавиль» — не только антисцентистский, но и экзистенциалистский фильм.

«Альфавиль» появился вовремя, когда набирал силу, но еще не выплеснулся во всеобщий протест антисцентистский поход деятелей искусств и гуманитариев против естественных наук, узурпировавших власть над человеком, цивилизацией и ее ресурсами, против тирании новоевропейского разума, умертвляющей все живое и иррациональное во имя логики. Тогда этот протест удался, приведя к возникновению постсекулярного и пострационального постмодернистского мировоззрения.

Но сейчас, в 21 веке с расцветом цифровых технологий, превращающих человеческое тело в придаток компьютеров и смартфонов вновь уместно говорить о тирании Разума, информации и новой тоталитарности, потому, как это не печально, «Альфавиль» вновь актуален. Однако, его поэтическая и чувственная мощь вновь может послужить делу разоблачения террора рациональности, а значит, даже зритель, замордованный смартфонами, способен пробудиться от технологической летаргии.

1984 год. Тоталитарное общество Альфавиль создано бежавшим с Земли профессором фон Брауном. Оно управляется компьютерной системой Альфа-60. Сюда направляется частный детектив Лемми Кошен, который должен вернуть профессора на Землю или убить его. Но он влюбляется в его дочь Наташу.

Я не поклонник фильмов классика французской Новой волны Жана-Люка Годара. Но ранний Годар любопытен. Данная картина одна из главных антиутопий в кино. Зловещий город Альфавиль изобразил ночной Париж. Естественно, фильм полон аллюзий и отсылок на любимое Годаром американское кино, а также на Оруэлла (год действия фильма 1984-й), «Метрополис» Фрица Ланга. Получился такой своеобразный антиутопический нуар (или, если хотите, прообраз технонуара). К тому же местами Годар впрямую пародирует жанр нуара и популярное тогда шпионские кино, в частности, очень популярную тогда бондиану.

Мир Альфавиль это общество, где запрещены чувства, романтика и поэзия. Сюда приезжает частный детектив Лемми Кошен, герой книг Питера Чейни, написанных в жанре крутого детектива. Во Франции романы о нем были очень популярны и в 50—60-х годах была снята целая серия фильмов о Кошене, где главную роль играл Эдди Константин. Данного персонажа он играет и здесь. Крутого сыщика, попадающего в тоталитарное бездушное общество. Наташу фон Браун исполнила Анна Карина, тогдашняя жена и муза Годара. Экшена, конечно, не ждите. Кино скорее ближе к артхаусу, мало действия, много диалогов и монологов, некоторые довольно запоминающиеся. А главная тема — любовь и чувства, без которых нет настоящей жизни.

Черно-белая съёмка с характерными приемами классического нуара и яркими вспышками создают своеобразный визуальный ряд и напряженную атмосферу. Её усиливает прекрасный саундтрек за авторством Пола Мизраки.

Ныне кино выглядит уже устарело, но ее влияние на мировое кино и не только неоспоримо. Хорошо известна популярная в 80-х немецкая синтипоп-группа, названная в честь фильма. Непростое для восприятие кино, но заслуживающее внимания для поклонников антиутопии и нуара

7 из 10

Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.

Джордж Оруэлл

По ночным проспектам мчались реки автомобильных фонарей. Такси доставило клиента в отель, портье выдал ключ, швейцар предложил донести чемодан. Но дальше что-то пошло не так: сумрачный господин в потасканном плаще и шляпе смерил обслугу надменным взглядом, пожалел чаевые, не прельстился сервисом соблазнительницы третьего класса, а услышав шорох — обстрелял проем из пистолета. Да, нечасто в оплот галактического тоталитаризма наведываются решительные репортеры, и еще реже — законспирированные агенты с диверсантской миссией. Альфавиль, впрочем, не напугать нештатными ситуациями — на то он и выглаженный сухими законами мегаполис всеобщего процветания, где жители общаются скороговорками «хорошо, спасибо, пожалуйста», не спрашивают «почему?» и заканчивают жизнь торжественным расстрелом в бассейне.

К середине шестидесятых один из столпов французской «Новой волны» поднаторел в проблематике подавления личности и ее краха среди господствующей буржуазии. Накопленного багажа ему хватило для создания пародийного фильма, структурно примыкающего к позднему нуару. Задумай Жан-Люк Годар традиционную антиутопию, с взращенном на наследии Замятина, Брэдбери, Оруэлла и Хаксли смыслом — ему не потребовался бы ни подчеркнуто неприятный детектив, ни ослепительная брюнетка с миндалевидными глазами. Все же последнее, что можно пережить по приезду в технократический Элизиум, это взрыв сентиментальности, но в том и состоит изюминка «Альфавиля»: он создан в пику традиционализму, с преувеличенным стремлением сделать что-то «не так». К примеру, размягчить зачерствевший разум агента Лемми Коушена, когда он встречает то ли связную, то ли конечную цель путешествия — Наташу фон Браун.

Дочь местного властителя, изгнанника большой Земли с вампирской фамилией Носферату — главная деталь творящегося светопреставления в черно-белом варианте. Выхолощенный от малейших страстей город представляет собой карикатурную модель государства, в котором физико-математический цинизм оформился неофициальной религией. Обилие гротескных черт типа механистического лексикона и реверансов классикам, выражающихся в приравнивании словаря к библии — выделяет ленту как остроумный концентрат взаимоисключающих явлений. Привычка агента Коушена сперва стрелять, а затем думать, забавно противопоставляется программируемой модели поведения, насаждаемой сверхумным компьютером «Альфа-60». Жизнь в соответствии с теорией относительности, следование жесточайшему распорядку и особый бонус — выжженный код на затылке, не провоцируют иного желания, кроме как унестись прочь из города и никогда не возвращаться.

Парадоксально, но Альфавиль отнюдь не позиционируется архитектором как нечто априори неестественное. Свою антиутопию Годар снял, спрогнозировав моду на пародии хитов американского кино. И «бондиану» с ее ворохом клише, нарочитых глупостей сюжета и беспримерной крутости главного героя, мсье Жан-Люк высмеял до коллеги Юнебеля в «Фантомасе разбушевался». Собственно, формализм и четкое следование устарелым канонам неприемлемо для любого уважающего себя «нововолновика». Режиссер отписывает плетей и спецслужбам, когда по коридорам разносится роботизированный голос. Такое ощущение, что из многочисленных дверей сейчас вывалятся нацисты и препроводят в местный Аушвиц, но в фильме есть лишь один деятель, которому назначена роль жупела. Печально известная фамилия фон Браун не оставляет шанса на двоякую трактовку.

Выстроенное на расстоянии тысяч световых лет тоталитарное общество в теории способно быть мечтой некоторых правителей. Даже Гитлер по-своему радел за интересы народа, искренне полагая, что очищение кровью закончится, и рай будет отстроен. А Годар избегает лозунгов, для него они ничего не значат, если между людьми зияет пустота. Эпизод с объяснением Наташе фон Браун понятия «любовь» — самое серьезное, что есть в фильме. Налицо и личный мотив: к моменту выхода картины отношения режиссера и Анны Карины дали трещину, и эта, немного авантюрная попытка перепрограммирования женских чувств на пробуждение добавляет рокового эффекта «Альфавилю». Продвинутая машина способна подчинить себе человеческий разум, но если глубоко в его недрах что-то шевелится при попытке сломать опротивевший уклад, то сбой программы вопрос времени.

Этот дивный новый мир иллюзорен, как сама жизнь, когда она донельзя предсказуема. Годар может долго изобличать примитивные, по его мнению, феномены масскульта, но в одном себе не изменяет: человек всегда на первом месте. Французу вовсе необязательно напрямую сталкивать своих героев с машиной — достаточно импровизированного диалога, по окончании которого приземленный детектив оказывается мудрее всесильного механического оппонента. Как ни странно, и знаменитый минимализм при создании фильма, позволивший обойтись без декораций, играет на ощущение чудом уцелевшей естественности. Главенство живого над искусственным заметно отличает «Альфавиль» от снятой Франсуа Трюффо экранизации «451 градуса по Фаренгейту». Мир Годара напичкан суррогатами, но дорога из него остается открытой.

Возведенный на всеобщее благо генератор эдемских кущ — по факту уместившийся в терминалах строящегося парижского аэропорта — не настолько абсурден, каким может показаться случайному гостю. В самом стремлении навести порядок, пусть даже в ущерб индивидуальности, нет ничего крамольного, но человек по своей природе тянется к свободе, и не только в идеологическом смысле. Когда внутренние радары засекают биение неравнодушного сердца, а нужные слова преодолевают любые барьеры, это и есть космическое равновесие. Годар сознавал его важность еще полвека назад. Видимо в такой осведомленности секрет умения «Альфавиля» оставаться интеллектуальным, захватывающим, ироничным фильмом. Ему тесно в жанровом ограждении, для этого автор придумал в нем ворота, и пройти через них можно в любое время.